На переднем плане — изрытая разрывами земля, на которой половина колеса и пушечный ствол, завалившийся в траншею, катушка с проводом и полевой телефон. Рядом две распластанные на земле шинели. Рывком сбросив с себя шинель, поднимается солдат И в а н. Это стриженый мальчик, одетый в военную форму, с измазанным от копоти лицом. Упираясь руками в землю, полусидя, ошеломленный страшным боем, он невидящими глазами смотрит на нас, тряхнул головой. Музыка боя стихла. И теперь мы видим только светлые всплески пламени и слышим, как тихая ласковая мелодия звучит в оркестре. Иван прислушивается. У него просияло лицо. Он узнает родные голоса.
И в а н (тихо). Мама…
Г о л о с м а т е р и. Ваня, Ванечка. Кровинушка моя… Зачем же ты так-то?.. Добровольцем-то зачем, а?.. Тебе же до восемнадцати еще полгода… Мобилизовали бы, ну тогда бы и пошел, а пока бы дома эти полгода прожил. Весна скоро… Пахать, сеять начнем… Земля-то наша весной духовитая…
Г о л о с о т ц а. Хватит тебе, мать. Помолчи! Вот уж баба, она баба и есть… Сын правильно решил свою задачу. Чего ему ждать еще целых полгода? Война идет. Его два брата уже тама… Он комсомолец… Нехай идет. Наш Иван — крепкий парень. Любую тяготу осилит. Трудно будет — промолчит. Горько будет — не заплачет. Ведь так, Иван? Иди, Иван, иди! Не бойся… Главное — крепче держись за землю. Не давай никому ее, родную… Держись, хоть что. Помни: земля робких не любит. Думай так: тебе земля своя родная, а фашисту она чужая, ему хуже. Он нехай и боится, а ты — нет…
И в а н (улыбаясь). Батя… (Восхищенно.) Он скажет…
Г о л о с о т ц а. Ну, прощай, Иван. Целуй мать, обнимай меня… а то вон уже бежит, запыхалась вся, Верочка — твоя подружка… Прощайся с ней, прощайся… Мы с матерью отойдем в сторонку…
И в а н (тихо, нежно). Вера… Верочка… Березка моя.
Г о л о с В е р ы. Ты, Ваня, верь, верь! Я тоже тут не останусь… Я уже была в военкомате. Зачислили… Санитаркой пойду. Ты, Ваня, верь, верь!!! Я найду тебя… Я догоню тебя, догоню-ю-ю…
Г о л о с м а т е р и. Ваня, Ванечка-а!.. Возвращайся живой!.. Хоть раненый, а только живой чтоб… (Кричит.) Да застегнись, застегнись, Ваня… Мороз-то вишь какой… Простудишься… Зябко очень…
И в а н (после паузы). Зябко. Верно. (Обнимает свои плечи руками.) Очень холодно. Что такое? Жара, все горит, а холодно? (Серьезно.) Просто смешно.
Из-под другой шинели показывается такая же стриженая, как и у Ивана, голова М и т и.
М и т я. Ничего не смешно. Мне тоже холодно, Ваня. Это от страха… Я только тебе это говорю, я читал, что так бывает…
И в а н. Ну, ты скажешь, Митя. (Накрывается шинелью.)
М и т я. А отчего у тебя, Ваня, губы черные?
И в а н. А у тебя?.. От жары это.
М и т я. То холодно, а то от жары…
И в а н. Ты, Митя, главное — не бойся, ясно? Держись за землю крепче. Она не выдаст.
Пауза.
М и т я. Вань, а Вань? А ты не боишься? Только по совести… тут мы одни…
И в а н. По совести… Нам нельзя бояться, мы солдаты.
М и т я. Храбришься.
И в а н (сердится). А зачем мы добровольно пошли на войну? Бояться, да? Нет, брат, пошел на войну — храбрись!
М и т я. Ой, не знал я, что такая война бывает!.. Первый бой целый день и такой страшный… Тебе хорошо, Ваня, ты не боишься… А я… Я весь оглох, а тут еще нога… рана… пить все хочется. Жара…
И в а н. На, попей вот, полфляги осталось.
М и т я (берет флягу, пьет). А ты?
И в а н. Я потерплю. Тебе надо. Ты раненый.
М и т я. Спасибо, Ваня. Ты и катушку, и аппарат, и меня тащил. Ты устал, Ваня, отдохни, пока тихо… И только ты, пожалуйста, не говори, что я боялся, никому не говори, ладно?
И в а н. Ладно.
М и т я. И еще уже совсем никому не говори, что я утром, как это началось, кричал «мама»! Пожалуйста. Что ты смеешься?
И в а н. Это я так. Я сам только что свою маму вспомнил. Как провожали меня… что говорили… Отец у меня, Митя, будь здоров, но мать… нет такого человека больше на свете.
М и т я. У меня тоже мама хорошая, добрая… В выходной — спи себе!.. Никогда не будила…
И в а н. Все матери лучше не надо, а мы их слушались? То-то и оно! Отца все же боялись, а мать… Я раз осенью пахал под зябь на тракторе, промок, замерз, пришел домой злой. Она мне: «Съешь, Ваня, то, съешь это, перемени белье, надень сухое…», сапоги сняла с меня, а я злой; как дурак и нагрубил ей… она даже обиделась… а потом заснул, слышу, что-то в ногах шебуршит. Открыл один глаз, а это мама ноги мне получше укутывает. Обиженная на меня, а укутывает. Я чуть не заревел… Никогда не забуду…
М и т я. Да, хорошо нам жилось, Ванька, ничего не скажешь. Что нам еще надо было?! Все есть. Одеты, обуты. Через день, а то и каждый день — кино. У меня даже отдельная комната была. Только учись. А мы все тройки да тройки.
И в а н. У меня по военному делу одна пятерка все-таки была. (Вспоминая.) Да нет, Митя. Я бы и по всем предметам мог хорошо. Наука у меня шла. Драмкружок меня сильно сбивал.
М и т я (лукаво). А в драмкружке — Верочка.
И в а н (вздохнул). И Верочка… не совру.
М и т я. Целовал ее?
И в а н. Ты скажешь.
М и т я. И не обнял ни разу?!
И в а н (смущаясь). Нет, один раз обнял. Пьесу такую играли. Обниматься мне с ней было положено. Просто смешно. Люди смотрят, а я ее обнимаю. Так, не сильно, конечно, нарочно, как искусство требует. И поцеловать даже надо было, в ухо только. Так на сценах все артисты целуются, вроде в губы, а сами в ухо.
М и т я. Ну в ухо хоть поцеловал?
И в а н (рассердился). Да нет же, говорю!
М и т я. Ну ты даешь, Иван! Целый год ходил с девчонкой…
И в а н. Стой! Стой, Митька. Какой сегодня день?
М и т я. Забыл. Август… Сорок второго года…
И в а н. Двадцать третье число. Вспомнил!
М и т я. Ну так что?
И в а н. А то, что сегодня же день моего рождения! Вот держи, у меня целых две банки консервов…
Снова вон самолетов, взрывы, всплески огня. Митя прячется под шинель. Иван тоже укрывается шинелью, а потом срывает ее с себя и укутывает ею катушку и телефон.
Дурак! Забыл с перепугу про аппарат… (Ложится рядом, прижимаясь к земле.)
Близкий всплеск огня, и снова тихо. Митя вскакивает.
М и т я (делает несколько шагов). Нате, нате, добивайте, гады! (Рвет на себе гимнастерку, падает.)
Иван кидается к нему.
И в а н. Митя! Митя, что ты? Что с тобой?!
М и т я. Конец, Ваня. Еще раз садануло. Теперь в плечо, кажется.
И в а н. А ну! (Рвет на нем гимнастерку.) Так и есть, плечо. Лежи тихо, сейчас перевяжу. (Рвет зубами пакет.)
М и т я. Не надо! Не надо меня перевязывать! Все равно смерть! Это их последний огневой налет. Им от нас никто уже и не ответил. Все наши ушли. Теперь пойдет их пехота и танки. Все равно…
И в а н. Молчи. (Делает ему перевязку.) Вот так, так. Главное, не надо терять крови. Ослабнешь, а нам идти еще с тобой.
М и т я (с тоской). Куда идти мне? Нет, Ваня… Я не пойду. Голова кружится. А тащить меня опять… Не надо, Ваня… Брось меня, брось… Ты один еще пройдешь, а я…
И в а н. Молчи!.. А если бы я был ранен, ты бы меня бросил?
М и т я. Что ты, Ваня, что ты?!
И в а н. То-то же… Ну и молчи. Вот так. Скоро стемнеет. Ты лежи. У меня связь с батальоном нарушена. Должно, провод перебили, когда тянул под огнем… Ты лежи, а я поползу, найду разрыв, соединю, дозвонюсь, придут, помогут, заберут тебя в санбат… Лежи…
М и т я (усмехаясь). «Санбат»… Никого же нет, Ваня. Мы тут одни, у разбитой батареи. А кругом только степь горит. Глянь, как землю испортили, хлеб почернел, а воздух гарью только и пахнет… (Дальше он что-то бормочет, не разобрать.)
И в а н (уползая). Ты лежи, Митя, лежи тихо. Не надо говорить, ослабнешь… Я сейчас… Я скоро… Я скоро вернусь… (Уползает.)
Пауза.
М и т я (совсем слабым голосом). Ваня… Ваня… Что же ты молчишь? Ты не бросишь меня, Ваня… (Улыбаясь, убежденно.) Не-е-ет… (Умирает.)
Большая пауза. Пригнувшись и держа в руках провод, бежит И в а н. Близкий всплеск огня. Иван падает, ползет.
И в а н. Ну вот и я. Все в порядке, Митя. Два обрыва соединил. Теперь будет связь с батальоном. По мне били, сволочи. Засекли. Черта с два!.. (Крутит ручку телефона.) «Телега», «Телега»!.. Я — «Колесо». Неужели опять провод перебили? Надо же! Я вон какой, а в меня не попали, а провод… он же тоненький, и на тебе!.. Просто смешно. Ладно, Митя, я поползу еще… Митя? Митя?.. Ты что? (Ощупывает Митю, тормошит.) Митька!.. Умер… Как же мне теперь одному?.. (Прислушивается.) Танки… Раздавят… Что же теперь?.. (Стаскивает с себя гимнастерку.) Надеть чистую рубашку… Отец говорил, в таком разе надевай чистое белье, Иван…
Грохот идущих танков приближается. Они проходят где-то близко, рядом, освещая лучами фар прижимающегося к земле Ивана. Слышен уже веселый гортанный разговор, смех, игра на губной гармошке, песня на немецком языке. Иван приподнимается, смотрит.
(Со злостью.) Поете, гогочете? (Надевает быстро гимнастерку.) Сейчас вы запоете. Еще не так запоете! Сейчас вы не так посмеетесь!.. (Шарит по земле.) Где же гранаты? Хоть бы одна…
Полосующий темноту свет фар. Чужая речь, песни и хохот смолкают. Тишина.
Проехали. Ничего, вам все равно хуже. Вы на чужой земле, я на своей. Тихо как… Один я… Куда мне теперь? Здесь оставаться или идти? А куда идти? Приказа нет. Пойду обратно к батальону…
В тишине неестественно громко вдруг запищал зуммер телефона.
(Хватает трубку.) Я — «Колесо». «Телега»? (Радостно кричит.) «Телега», родная! Да. Я — батарея! То есть батареи нет. И никого нет. Я один тут! И ты один? Значит, я у себя связал провод, а ты у батальона. Вот и связь. А ты кто? Колька, Коля, золотой!.. А батальон? Так… А живые? Приказ. Понимаю. Всем, кто жив, идти на защиту Сталинграда. Коля, Коля! Обрыв или?..