Г е н е р а л. Докладывайте мне.
М а т р о с (вытянулся). Товарищ генерал, вот он, пушкарь-одиночка. Сопротивление оказывал.
Г е н е р а л (Ивану). Как? Своему?!
И в а н. Откуда же я знал, товарищ генерал, что он свой? В это время сильный обстрел шел, я — в землю носом, а он сразу на меня — и давит. Кто же, думаю, будет меня давить, если рядом фашисты?
Г е н е р а л. Логично. (Матросу.) Зачем же давить своего, матрос?
М а т р о с. Я его от мин прикрывал, товарищ генерал. Приказ комбата был притащить его живого.
Г е н е р а л. А все-таки ты его давил?
М а т р о с (виновато). Давил, товарищ генерал, на всякий случай. А вдруг, думаю, это переодетый фриц, он же видите как измазался — гимнастерка, штаны не поймешь чьи, а лицо так заляпано, что и до сих пор на русского не похоже…
И в а н. Кто не русский?! Моя фамилия Иван Горелов! Что же, по-твоему, это немецкая фамилия, да? Просто смешно…
Г е н е р а л (смеясь). Верно. И говорит без акцента. Русский Иван, даже можно сказать, из какой области. Из Горьковской. Угадал?
И в а н. Точно, товарищ генерал!
М а т р о с. Ну, а я из Ростова-на-Дону!
Г е н е р а л. Ну вот и разобрались. Теперь о главном. Ты, матрос, свободен. Спасибо за службу.
М а т р о с. Служу Советскому Союзу! (Козырнув, отходит.)
Г е н е р а л. Ну, а ты, солдат, садись. Устал? Есть хочешь?
И в а н. Не так чтобы уж очень… не пойму…
Г е н е р а л. Сколько времени ты там был один? Да ты садись.
И в а н (садится). Не помню, товарищ генерал. Какое сегодня число?
Г е н е р а л. Сегодня четырнадцатое сентября сорок второго года.
И в а н. Ох ты! А мы там с двенадцатого с батареей. Разбили нашу батарею, товарищ генерал. Когда я очнулся — никого. Один я живой.
Г е н е р а л. Значит, ты двое суток не ел?
И в а н. А чего есть? Кругом даже трава сгорела… да и не хотелось есть… все больше пить… (Облизывает сухие губы.)
Старшина ему быстро подает свою флягу с водой.
Вот спасибо. (Жадно пьет.)
Г е н е р а л. Значит, ты остался один, и что же?
И в а н. Осмотрелся. Гляжу, одна пушка тоже целая, только прицел сбит. Рядом два ящика снарядов. Заложил в ствол снаряд — годится. Жду. Танки. Я и пальнул. Думаю, помирать, так с музыкой! Танк загорелся. Меня засекли и сразу по мне из всех видов. Я снова носом в землю, однако чувствую, что живой. Перевернулся, гляжу, а весь их огонь через меня идет.
Г е н е р а л. Так, так… Значит, ты понял, что остался на нейтральной зоне?
И в а н. А как же? Понял, товарищ генерал! Мертвое же пространство у меня. Нас обучали. (Показывает.) Вот я здесь, да? Снаряды — через меня, мина — через меня, она тоже такой крутой поворот не берет — близко. От пулемета я прячусь за орудийным щитком…
Г е н е р а л. Ну, а авиация противника?
И в а н. Она по мне бить боится. Боится, по своим попадет, я же у них под носом сижу…
Г е н е р а л. Стоп! Стоп, Иван, дай подумать… В этом есть смысл… и, кажется, немалый… (Егорову.) Вы понимаете, о чем я подумал?
Е г о р о в. Понимаю, товарищ генерал.
С т а р ш и н а. Присунуться к противнику поближе.
Г е н е р а л. Именно. Навязать ему ближний бой. (Размышляя.) Да. Ближний бой… Солдат был вынужден таким маневром обезопасить себя с воздуха. А если запланировать такой маневр, а? Одному солдату удалось, по существу, снять превосходство противника в воздухе… А если попробовать этот же маневр ротой, батальоном, а там, глядишь, и… Попробуем, товарищ лейтенант?
Е г о р о в. Я готов, товарищ генерал.
Г е н е р а л. Добро. Мы сегодня же обсудим этот вопрос в штабе, а вы… Приказываю опыт солдата Ивана Горелова взять на вооружение. Послать с ним группу. Взять пулемет да побольше гранат. Вам с группой не ходить. Оставаться здесь и доложить мне о результате боевых действий этой группы. Задача ясна?
Е г о р о в. Ясна, товарищ генерал.
Г е н е р а л. Исполняйте! Солдата накормить. (Ивану.) Спасибо, солдат, за смекалку. Жди награды. (Всем.) Желаю успеха! (Уходит.)
Старшина дает Ивану банку консервов, вскрыв ее ножом.
С т а р ш и н а. Извини, брат, хлеба нет.
И в а н (берет банку). Спасибо, там поем. Пошли за мной, как приказал генерал. (Уползает.)
За ним Матрос и другие солдаты, на которых молча указывает Егоров.
Тишина, и в тишине Г о л о с с акцентом.
Г о л о с. Русь, буль, буль Фольга. Не хочешь буль, буль, сдавайсь!
С т а р ш и н а (весело). Сейчас, только переобуемся! Мало им листовок, перешли на устную пропаганду.
С о л д а т. Эй, фриц! Запалился без воды! Иди к нам чай пить! (Поднимает над головой самовар, и тут же очередь из автомата вырывает самовар из его рук.)
С т а р ш и н а. Балуй мне! Без рук останешься, дура! Товарищ лейтенант, опять пошли фрицы!
Е г о р о в. Огонь!..
Идет бой. Гудят пикирующие самолеты, взрываются мины, урчат танки. Музыка боя разгорается все больше и больше и затихает. М а т р о с тянет на себе раненого, забинтованного И в а н а.
М а т р о с (кладет Ивана в траншею). Вот он, герой. Достали-таки его осколки. Ну ничего, наши теперь его опыт там отлично переняли. Товарищ лейтенант, надо бы солдата на тот берег, там госпитали, а?
Е г о р о в. Обязательно. Только как? Переправы разбиты, катера отошли. Вон глянь, все по Волге плывут, кто на чем…
М а т р о с. Понял. К бревнам его привязать и толкнуть. Ветерок отсюда на левый берег дует. Его и выплеснет. А там уж отходят.
С т а р ш и н а. Отходят. Доктора у нас будь здоров! Таланты все.
М а т р о с. Так делать, товарищ лейтенант?
Е г о р о в. Делай так, товарищ Буров!
М а т р о с (смотрит на Волгу). Волга — мать родная. Никогда никого ни о чем не просил. Тебя прошу, милая: спаси солдата!.. (Поднимает Ивана и уносит его.)
Все сняли пилотки, смотрят вслед.
З а т е м н е н и е.
Оглушительная тишина. Слышно, как плещется вода реки. Покатый берег Волги, белый песок. За берегом — кусты, перелески. На песке — два бревна с крестовиной, на которых лежит привязанный к ним И в а н, словно распятый на кресте. У него забинтована голова, руки и одна нога. Раннее утро. Вот блеснул первый луч солнца и остановился на лице Ивана. Иван недвижим и кажется мертвым. Проходят д в а с а н и т а р а из похоронной команды.
П е р в ы й (указывая на Ивана). Еще один не дожил своих дней. Только чудно, будто распятый он на этой крестовине. Аж страшно! Ну прямо распятый и распятый…
В т о р о й. Погоди ты. «Распятый»! Привязанный он. Не видишь? А крестовина — чтобы не перевернуло волной. Толково сделано. Только не доплыл парень живым. Молодой, видно, очень уж. Эх… будем брать…
П е р в ы й. Чу? Гляди, губами шевелит.
В т о р о й. А ну? (Припадает ухом к груди Ивана.) И дышит.
П е р в ы й. А раз еще дышит, значит, не наша работа. Зови госпиталь. Во-о-он сестренка бегает! (Кричит.) Эй, сестра-а!.. Эй! Тут живой лежит! Дышит! Бери его! Пойдем дальше! У нас и без живых работы хватает. Вона сколько Волга на наш берег повыплескивала…
Оба уходят. Пауза. Входит В е р а с санитарной сумкой.
В е р а (оглядываясь, кричит санитарам). Этого особенно осторожно несите. Он очень тяжелый… Я сейчас… (Повернулась.) Ой, что это? Какой страшный!..
Иван шевелит губами.
Что, милый, что? Что ты говоришь? Не слышу. (Приближается.) Ну да, голова… Контузия… (Взяла его голову руками, приблизила к себе, приподняла.) Боже мой! Ваня! Ванечка! Милый!.. (Плачет, целует его лицо.) Вот как свиделись с тобой, Ванечка! Вот как… вот как… (Приникла к груди Ивана.) Дышит… дышит… Дыши, Ваня, дыши… Вот так. Трудно тебе? Я помогу тебе… помогу… Ну, давай вместе дышать вот так, вот так… Еще глубже. Дыхание ты мое, дыхание ты мое родное!
Иван открывает глаза. Долго смотрит на Веру и улыбается.
Г о л о с И в а н а. Вера? Верочка… Вера. Правда, Вера…. Просто смешно…
В е р а. Не слышу, милый, ничего не слышу.
Иван улыбается.
Узнал меня, узнал! Ты узнал меня, Ванечка, хороший мой… хороший, лучше всех на свете… Ты меня понял? Говори, говори… Одними губами говори. Я все пойму, я пойму, Ваня. Ты верь, верь, Ваня, пойму я… Губами, губами… Не можешь? Ну, смотри тогда на мои губы. Не слышишь? (Показывает ему на свои губы.) Сюда, сюда смотри, что я тебе скажу. Все скажу. Все скажу. Одним словом, все… Люб-лю… Понял? Еще раз. Люб-лю…
Иван заулыбался, кивнул головой и так же раздельно проговорил одними губами это слово. Вера радостно закивала головой.
Правда, Ванечка, правда! Мы давно, давно любили друг друга, еще тогда любили, когда каждый день ходили рядом и не знали еще, что любили, а любили… Любили и не знали… Молоденькие тогда мы совсем еще были, вот и не понимали, а теперь… Ты, Ваня, верь, верь, ты живой будешь. Верь. Ты дыши, дыши, я тебя выхожу, сама, одна выхожу, никому не доверю, сама тебя понесу… (Разрезает веревки, которыми привязан Иван к бревнам.) Ой, как они тебя крепко привязали. Это и хорошо… Чтобы ты не упал в воду… чтобы не утонул… чтобы выплыл ко мне. Хорошие тебя люди спасли. Спасибо вам, хорошие люди, спасибо! (Поднимает Ивана, берет его за плечи.) Я донесу тебя, Ваня, донесу… Ты верь, Ваня, верь, верь… Самое главное — верь…
Хрупкая Вера со своей дорогой, тяжелой ношей медленно двигается на нас. Освещенные ярким, почти слепящим светом Вера с Иваном на плече, двигаясь, отбрасывают сильно увеличенную тень свою на купол неба, и эта тень чем-то напоминает нам скульптуру на подходе к Мамаеву кургану, изображающую хрупкую сестру, выносящую сильного и большого раненого воина из боя. Ликующая музыка.