И в а н. Ладно. Будем сокращать. Начнем с того места, когда слышится голос кормилицы: «Синьора!» А где же кормилица? Петя?! Боец Крошкин? Где же он?..
С т а р ш и н а. Здесь боец Крошкин. Он плачет…
Солдаты расступаются, и мы видим здорового детину К р о ш к и н а в юбке из плащ-палатки и платке. Он сопит и вытирает слезы шапкой, размазывая по лицу грим.
И в а н. Петя, ты что? Неужели, верно, плачешь? Просто смешно.
К р о ш к и н (всхлипывая). Эх, Ваня… если бы меня жена так любила, как тебя Джульетта… Если бы она хоть одно нежное, ласковое слово мне прислала. А то же всем письма есть, а мне… (Плачет.)
С т а р ш и н а. Вот шо делает с людьми ваше искусство, будь оно неладно! Такой здоровый, храбрый боец, можно сказать, гроза немцев в рукопашной, и нате… плачет. Расстроился боец, товарищи… Посочувствуем ему кто чем может.
И в а н. А что? Ты правду сказал, старшина. Сила искусства — великая сила! Она поднимает человека и на невиданные подвиги! Человек, взволнованный подлинным искусством, может гору…
К р о ш к и н. Верно, Ваня… Если бы хоть одно письмо она мне… Так я бы и гору!
К о м с о р г. Петя если разозлится, так он и Мамаев курган…
С т а р ш и н а. Ну, курган не курган, а бугорок таки порядочный Петя со своим здоровьем может прихватить, а если еще с любимой женщиной…
В е р а (Ивану). Слышал?
И в а н. Слышу.
С т а р ш и н а. Одним словом, рассмехай бойца Крошкина, товарищи, не давай ему в тоску ударяться! Куча мала!
Все бросаются на Крошкина. Шум, крики, смех, и уже смеется Крошкин.
К р о ш к и н (улыбаясь). Такие товарищи разве же дадут поплакать!
И в а н. Подожди, подожди, Петя. А зачем ты юбку себе мастерил?
К р о ш к и н (возмущаясь, басом). Как зачем? Я же — кормилица.
Смех.
И платок дамский из шарфа. Я и груди хотел сделать, да у меня только одна шапка, а Спичкин, жмот, свою шапку не дает, а с одной грудью — какая же это кормилица?
Хохот.
И в а н. Ну ладно. Это ты хорошо свою роль продумал, а зачем же ты еще и гримировался? Твой же голос только за сценой, тебя же публика не должна и видеть.
К р о ш к и н. Так это ж если публика да если сцена, а тут же сидим все один на одном, глядят на артиста и сзаду и спереду.
И в а н. А ведь верно, Петя.
С т а р ш и н а. Да чего там говорить. Молодец боец Крошкин, серьезно относится к заданию! А теперь вот шо я скажу. Я хоть и не Станиславский, а понял, что в таких немысленных условиях репетицию проводить невозможно. При публике дело, вижу, не идет. Поэтому создадим нашим артистам соответствующую обстановку для напряженной творческой скоростной работы и выйдем все погулять. А то мы тут так «намахорили», Джульетта вон все кашляет, а ей высоким голосом играть надо. Сколько тебе, Ваня, минут надо? Учти: на улице морозец славный…
И в а н. Минут? Ну, чтобы дать качество… Ну, минут… Ну, двадцать…
С т а р ш и н а. Бери все пятнадцать и давай качество! Пошли, ребятки, в снежки поиграем! (Выпроваживает всех.)
Г о л о с. Айда к саперам! У них землянки со всеми удобствами!..
И в а н (задерживая Старшину у выхода). А скажи, товарищ старшина, почему политрук дал такой жуткий срок для репетиции? Куда он так торопится?..
С т а р ш и н а. Эх, Ваня, Ваня, солдат ты хороший и артист неплохой, а вперед смотреть не умеешь и слышишь плохо. Ну-ка вот прислушайся. Ну, шо ты слышишь?
И в а н (прислушиваясь). Ничего не слышу. Тихо.
С т а р ш и н а. Ага! Верно, ничего не слышишь. Так и должно быть. А что ты перед этим слыхал целую неделю?
И в а н. Слышал, и не только я. Что-то громыхало. Мы еще думали, неужели гром?
С т а р ш и н а. Ага, Ваня, это гром гремел в конце ноября месяца. Так, што ли, дорогой колхозник? И гремел этот гром там, за немцами. А здесь, перед нами, они притихли. Целую неделю тихо. Немцы не стреляют, и мы молчим, а почему? Соображай, соображай, Ваня. А теперь перестань слухать и гляди, кругом гляди, и вперед, к назад гляди. Что видишь, Ваня? А видишь ты, Ваня, что немцы окапываются.
И в а н. Верно, окапываются, укрепляются.
С т а р ш и н а. Давно затихли и только окапываются… Теперь гляди, Ваня, шо в это время мы делаем? Вот, к примеру, в том месте ты батарею видел? Не видел ты ее, Ваня. А теперь?
И в а н (смотрит). Батарея.
С т а р ш и н а. А дальше?
И в а н. Еще батарея.
С т а р ш и н а. А там разве одни развалины?
И в а н. Нет, это тоже батарея, а дальше «катюши»…
С т а р ш и н а. Зоркий глаз у тебя, Ваня. Молодец. А теперь соображай, чем это пахнет?
И в а н (радостно). Наступать будем?!
С т а р ш и н а. Тихо. Тихо, Ваня. Ничего пока не знаю, но сейчас проверим. (Послюнил палец, поднял его вверх, приложил к носу, понюхал.) Определенно пахнет.
И в а н (радостно). Чем, старшина, чем?
С т а р ш и н а. Я ничего не сказал, Ваня, а я только соображаю так, шо какие-то большие наши силы со всех сторон делают армии Паулюса крепкое… (Показывает пальцами.)
И в а н. Кольцо?!
С т а р ш и н а. Ты, Ваня, прав как никогда, но об этом пока не надо громко говорить, а лучше только пальчиками показывать. Вот так! Теперь соображай, Ваня. Если у нас это выйдет, а выйдет оно обязательно, то это, значит, праздник, а к празднику надо шо? Художественная самодеятельность. Факт?
И в а н. Факт!
С т а р ш и н а. Шо и требовалось доказать. А этот факт может произойти и завтра и даже сегодня. Вот потому политрук и торопится. (Выходит из подвала и, увидев танцующего на морозе К о м с о р г а, подходит к нему и кружит его в вальсе.)
В подвале остаются Иван и Вера.
В е р а. Что тебе шептал старшина, Ваня?
И в а н. Это, Верочка, военная тайна. Давай скорей репетировать. Это боевое задание, Верочка. Значит, так. (Авторитетно поясняет.) Главное в этой сцене — показать любовь, настоящую, большую, чистую!.. Понятно?
В е р а. Понятно… Ваня, а почему ты выбрал именно эту сцену? Про любовь, а?
И в а н (официально). Верочка, на этот частный вопрос я тебе отвечу после репетиции, а сейчас давай, давай, главное, влюбляйся в меня, то есть, конечно, в Ромео. И какие бы ты ни говорила слова, думай только о том, что ты любишь. Соберись, Верочка, соберись, вдумайся в Шекспира. Как нас учил в драмкружке настоящий артист. Ну что же ты? Опять забыла слова?
В е р а. Нет, Ваня. Я никогда не забуду эти слова… Я вот все время думаю, как же тогда умели любить. У них любовь была даже сильнее смерти.
И в а н. Тогда… тогда… Любовь всегда была сильнее смерти. Давай слова Шекспира, а ты все свои да свои…
В е р а. Чего же ты сердишься, Ванечка? Ты же сам сказал, что сперва надо вдуматься, потом влюбиться в тебя… (Задумалась.)
И в а н. Правильно. Ну а что такое любовь, ты хоть немного представляешь себе?
В е р а. Немножко представляю. Любовь — это же как слух у человека на музыку. Есть слух так есть, а нет так нет.
И в а н. Ты скажешь.
В е р а (лукаво). Ваня, а у тебя слух есть?
И в а н. У нас весь народ музыкальный. Давай репетировать!
Целуются.
К о м с о р г (подслушав разговор, у входа, Старшине). Ничего себе репетиция! Создали условия. И это во фронтовых условиях, когда…
С т а р ш и н а. Шо такое? (Подходит, прислушивается.)
К о м с о р г. А вот послушай, какого они там Шекспира разыгрывают!
И в а н. Все-таки, Верочка, давай репетировать. Для разбегу начну я. С этого места:
Клянусь тебе священною луной,
Что серебрит цветущие деревья…
С т а р ш и н а (прислушиваясь). Шекспир! Чистый Шекспир! И не морочь ты мне голову, Вася.
К о м с о р г. Я морочу голову?!
С т а р ш и н а. Тихо, тихо, Вася, я понимаю твое волнение, даже очень понимаю, но ты войди же и в ее положение. Не может она даже во фронтовых условиях любить сразу двоих.
К о м с о р г. Что?! Да вы что, товарищ старшина?! Вы на что намекаете?..
С т а р ш и н а. Да я, Васечка, не намекаю, я просто так говорю, шо не может она. Она у нас девушка скромная, справедливая…
К о м с о р г. Да за кого вы меня принимаете, товарищ старшина? Это чтобы я, комсорг, да во фронтовых условиях?..
С т а р ш и н а. Да ты, комсорг, не горячись, не горячись. Любовь — она ни с какими фронтовыми условиями не считается…
К о м с о р г. Нет, вы просто меня не знаете, товарищ старшина! Чтобы я во фронтовых… чтобы я во фронтовых… (Махнул рукой.) Пойду к саперам! (Уходит.)
С т а р ш и н а (улыбаясь смотрит ему вслед, вынимает кисет и сворачивает козью ножку). Бедный комсорг Вася… Стойкий ты парень, принципиальный… в бою везучий… а вот в любви тебе не повезло… во фронтовых условиях…
Вбегает Е г о р о в.
Е г о р о в. В ружье! (Отворяет дверь в подвал.) Горелов! Кончай репетицию! Начинаем спектакль…
На заднике проецируется множество нашей боевой техники. Небо вдруг осветилось сигнальными ракетами. Загрохотала артиллерия. Началось наступление.
З а т е м н е н и е.
В темноте еще долго звучит музыка боя. Медленно рассветает. Лестничная клетка разрушенного дома. У подножия лестницы лежит И в а н, чуть выше его молодой солдат — Н е м е ц. Оба они ранены и бесконечно устали от боя. Затаив дыхание, они напряженно слушают, как сквозь музыку доносится голос Левитана:
«…Двадцать шестого января тысяча девятьсот сорок третьего года соединения Двадцать первой армии генерала Чистякова встретились с героической Шестьдесят второй армией генерала Чуйкова. Окруженная группировка шестой немецкой армии Паулюса была разрезана на две части… А сегодня, тридцать первого января, то есть через пять дней, войска Пятьдесят седьмой армии Толбухина и Шестьдесят четвертой армии Шумилова завершили ликвидацию южной группы, пленив штаб шестой немецкой армии во главе с ее командующим Паулюсом…»