(Пьет. Заметив, что второй шут проснулся, прячет бутылку и начинает смотреть в небо).
Второй шут. Ты чего сидишь? О чем это ты думаешь? Отчего ты не роешь?
Первый шут. Рыть иль не рыть — вот в чем вопрос.
Второй шут. Какой же это вопрос? Раз начальство приказало рыть, значит, ты и будешь рыть.
Первый шут. Разве я отказываюсь рыть? Рыть я буду. Я хочу только сначала немного посомневаться. Кто мне может запретить сомневаться?
Второй шут. Начальство может.
Первый шут. Запретить?
Второй шут. Запретить.
Первый шут. Сомневаться?
Второй шут. Сомневаться.
Первый шут. Сомневаюсь.
Второй шут. И досомневаешься. Нашему брату надо работать. А чем человек больше сомневается, тем он меньше работает.
Первый шут. Чем человек больше сомневается, тем он меньше работает? Сомневаюсь. Я вот, например, всегда работаю и сомневаюсь. Параллельно. Я очень люблю сомневаться.
Второй шут. Почему?
Первый шут. Такой уж у меня характер. Я энтузиаст сомнения.
Второй шут. А в чем же ты сомневаешься?
Первый шут. Вот я, например, последнее время сомневаюсь, стоит мне сомневаться или не стоит.
Второй шут. По-моему, не стоит.
Первый шут. Сомневаюсь.
Второй шут. Ну, нечего тебе прогуливать. Рой.
Первый шут. Вот ты говоришь — рой. А хорошая это работа — всю жизнь рой да рой? Вот в чем вопрос.
Второй шут. Я считаю, что это самое разлюбезное дело. Сам посуди: наш брат бедняк всю жизнь работает на других. Скажем, каменщик строит дом, а живут в нем другие. Ему обидно. А мы роем могилу, а лежат в ней другие. Нам приятно.
Первый шут. Сомневаюсь. Приятно, да не всегда. Скажем, начальству могилу рыть — это действительно очень приятно. И как-то работать хочется, какое-то вдохновение появляется, кажется, всю бы жизнь рыл и рыл. А если какому-нибудь бездомному бродяге или студенту, то такому могилу рыть — прямо руки опускаются. Ему бы, мерзавцу, жить надо, а вместо этого рой для него могилу. Вот и сейчас. Для кого мы роем могилу? Для самоутопленницы. А можно такую хоронить по христианскому обычаю? Сомневаюсь.
Второй шут. А я вот не сомневаюсь, что за твои сомнения тебе скоро по шапке дадут. Раз начальство решило, что это христианская смерть, значит, и христианская.
Первый шут. Сомневаюсь. Если бы ее утопил какой-нибудь пьяный матрос или подгулявший придворный, это была бы христианская смерть, а если она утопилась самостийно — какая же это христианская смерть? Это поступок прямо антигосударственный. Это даже, можно сказать, форменное воровство.
Второй шут. Почему воровство?
Первый шут. Ежели человек убивает себя сам, значит, его никто другой не может убить. Даже власть. Он, значит, обворовывает в некотором роде государство. Как же можно после этого хоронить ее по христианскому закону на общем кладбище? Вот в чем вопрос.
Второй шут. Христианский закон написан для утопленников простого происхождения, а дворянам закон не писан. Копай.
Первый шут. Копать — это ерунда, а вот когда ее будут закапывать, угодно это будет богу или не угодно?
Второй шут. Говорят теперь, что и бога-то никакого нет.
Первый шут. Кого нет?
Второй шут. Бога.
Первый шут. Бога нет?
Второй шут. Да.
Первый шут. Сомневаюсь.
Второй шут. Я вот тоже думаю, что он есть.
Первый шут. Кто есть?
Второй шут. Бог.
Первый шут. Бог есть?
Второй шут. Да.
Первый шут. Сомневаюсь.
Второй шут. Как же так?
Первый шут. А так. Есть бог или нет — это одному богу известно. Пока он сам к нам не явится и не скажет, что его нет, до тех пор я буду сомневаться.
Второй шут. В чем сомневаться?
Первый шут. В том, что он есть.
Второй шут. Раз ты сомневаешься в том, что он есть, значит, по-твоему, его нет?
Первый шут. Ясно, что нет.
Второй шут. Как это нет? Куда же он девался?
Первый шут. Куда девался. Бог — он всемогущий, куда захотел, туда и девался.
Второй шут. Это верно, конечно. Давай по этому случаю выпьем за христианскую веру.
Первый шут. Пожалуйста.
Второй шут. Тогда сходи в трактир за косушкой.
Первый шут. Пожалуйста. (Не двигается с места).
Второй шут. Чего же ты дожидаешься? Почему ты стоишь?
Первый шут. Пить или не пить — вот в чем вопрос.
Второй шут. Какой же тут вопрос? Ясно, что пить.
Первый шут. Разве я отказываюсь пить? Пить я буду. Я только хочу сначала немного посомневаться.
Второй шут. Если дело идет о выпивке, в чем же тут сомневаться?
Первый шут. Как — в чем? Хватит нам одной бутылки или не хватит? Вот в чем вопрос.
Второй шут. Конечно, хватит.
Первый шут. Хватит?
Второй шут. Да.
Первый шут. Одной бутылки?
Второй шут. Одной бутылки.
Первый шут. Сомневаюсь. (Уходит).
Входят Гамлет и Горацио.
Второй шут(поет).
Я прежде молод был и смел,
Была иная стать.
Жениться так я захотел,
Что и не рассказать…
Гамлет. Неужели этот молодец не чувствует, чем он занят, что поет, роя могилу?
Горацио. Привычка превратила для него это занятие в самое простое дело.
Гамлет. Так всегда: рука, которая мало трудится, всего чувствительнее.
Могильщик выбрасывает череп.
У этого черепа был язык, и он мог петь когда-то. А этот мужик швыряет его оземь, словно это челюсть Каина, совершившего первое убийство. Может быть, это башка какого-нибудь политика, которую этот осел теперь перехитрил…
И т. д. по тексту до слов Гамлета.
Гамлет. Я поговорю с этим малым. — Для кого ты роешь эту могилу?
Второй шут. Для себя.
Гамлет. Разве ты собираешься умирать?
Второй шут. Наоборот, я собираюсь жить.
Гамлет. Если ты собираешься жить, тебе не нужна могила. Могила нужна тем, кто умер.
Второй шут. Если бы я умер, я не мог бы ее рыть. Я ее рою для себя, а лежать в ней будут другие.
Гамлет. Если лежать в ней будут другие, значит, ты роешь ее не для себя.
Второй шут. Нет, для себя. Я ее рою не для того, кто в ней будет лежать, а для того, чтобы мне за нее заплатили. Значит, я ее рою для себя, а не для других.
Гамлет. Кто же в ней будет лежать?
Второй шут. Тот, кого в нее положат.
Гамлет. Кто же этот человек?
Второй шут. Это не человек.
Гамлет. А кто же?
Второй шут. Бездыханное тело.
Гамлет. Но ведь при жизни это бездыханное тело было человеком.
Второй шут. Нет, сударь…
Интермедии к сказке Карло Гоцци «ПРИНЦЕССА ТУРАНДОТ»
Тарталья. Позвольте представиться — Тарталья. Сознаюсь в своих ошибках. В 1910 году, при поступлении в гимназию, я написал «хлеб» через «ять». Теперь мне стало совершенно ясно, что это была грубейшая орфографическая ошибка, с которой я в настоящее время порываю навсегда. Теперь, когда я сорвал с себя маску и показал свое настоящее лицо, другими словами, стою перед вами совершенно разоблаченный, позвольте предложить вам что-нибудь из нижнего белья — мой друг Панталоне.
Панталоне кланяется.
А теперь позвольте вам предложить кое-что из плод-вин-овощ-союза — Трюффаль-дино.
Бригелла. Тарталья, почему меня не представляешь?
Тарталья. А вы кто такой?
Бригелла. Я Бригелла.
Тарталья. Как?
Бригелла. Бригелла.
Тарталья. Первый раз слышу.
Бригелла. Тарталья, это типичное актерское зазнайство и неузнайство… Стыдись. Ты знаешь, перед какой публикой ты выступаешь? Эта публика — съезд работников искусства.{12}
Тарталья. Как, Бригелла? Неужели ты думаешь, что эта публика съест работников искусства?
Панталоне. Я думаю — непременно съест.
Труффальдино. Кого съест?
Панталоне. Работников искусства.
Труффальдино. Ой…
Панталоне. Куда ты бежишь, чего ты испугался?
Труффальдино. Как — чего испугался? А если съест?
Панталоне. Что ж, что съезд? Ну съезд и съезд.
Труффальдино. Да, ты думаешь, приятно будет, если публика тебя съест?
Панталоне. Какой-то ты ограниченный, Труффальдино. Это съезд, понимаешь? Всесоюзный съезд, «ды», а не «ты».
Труффальдино. Ах, не я, тогда это меня не касается.
Панталоне. Вот именно. А раз это съезд, мы должны его приветствовать. Товарищи, разрешите мне приветствовать вас от имени многих тысяч работников искусства в количестве четырех человек.
Тарталья. Нет, Панталончик, постой. Лучше я буду приветствовать. А то ты будешь все время заикаться и никогда не кончишь. А я прирожденный оратор, у меня речь всегда течет так гладко и плавно, без сучка без задоринки, и я сразу все скороговоркой скажу. Только мне непременно нужно стенографистку.
Панталоне. Бригелла, в порядке общественной нагрузки мы назначаем тебя стенографисткой. Он будет говорить, а ты будешь записывать.
Бригелла. Есть, капитан!
Панталоне. Есть ты будешь потом.
Труффальдино. Есть он вообще не будет, потому что общественная работа не оплачивается.
Тарталья. Слушайте, я буду приветствовать. Коллек… коллек…