А раньше что, нет?
АНДЕРС. Ну сегодня же последний звонок… Теперь можно насрать на школу.
ИСМАЭЛЬ. А раньше тебе было не насрать?
КЕЙТ. Только ты сам можешь решить, свободен ты или нет. Иначе за тебя решат другие.
АНДЕРС. Ну да, вообще-то.
КЕЙТ. Свободен только тот, кто сам отстаивает свою свободу. Она никогда не достается просто так. Если она тебе нужна, ты должен сам добиться ее. За свободу надо быть готовым умереть. А иначе ты не свободен.
АНДЕРС. Ну да, вообще-то.
КЕЙТ. Свободным нельзя стать просто так. Свобода не бывает даром. За нее надо быть готовым отдать свою жизнь, в борьбе за свободу своего народа. Вот так-то.
АНДЕРС. Ну да, вообще-то, да… Ясное дело.
КЕЙТ. Еще бы.
АНДЕРС. Я же просто говорил о школе. Сегодня типа последний звонок. Я пошел просто потому, что сегодня последний звонок. Иначе я, может, и не пошел бы.
КЕЙТ. Так я, во всяком случае, считаю. Это мое личное мнение. То, как я это вижу.
АНДЕРС. Нет, ну это просто потому, что сегодня последний звонок.
КЕЙТ. Ну и что, блин, с того?
АНДЕРС. Ну, что я пошел туда. Просто так, потусить.
КЕЙТ. Можно подумать, у тебя есть другие дела.
АНДЕРС. Я пошел туда просто так, потусить.
КЕЙТ. Ага, с этими обдолбанными боснийцами.
АНДЕРС. Уж точно не с ними.
КЕЙТ. Ну и что, кто-нибудь что-нибудь говорил?
АНДЕРС. Чего?
КЕЙТ. Обо мне, блин. Кто-нибудь что-нибудь говорил?
АНДЕРС. В смысле — о тебе?
КЕЙТ. В школе, блин.
АНДЕРС. А, понял… Нет.
КЕЙТ. Ну ты тормоз.
АНДЕРС. Не… Я ничего не слышал.
ИСМАЭЛЬ. Не, мне никто ничего не говорил.
АНДЕРС. Не.
ИСМАЭЛЬ. Да они не посмеют.
КЕЙТ. А что они могут сказать?
АНДЕРС. Нет вроде… Не, я ни с кем не говорил.
ИСМАЭЛЬ. Я тоже.
АНДЕРС. А что они могут сказать? Ты же когда там был в последний раз.
ИСМАЭЛЬ. Я ни с кем не говорил. Только с Андерсом.
АНДЕРС. Я ничего не слышал.
ИСМАЭЛЬ. Тебя же там не было.
КЕЙТ. Блин, я и сам знаю, что меня там не было.
АНДЕРС. Они забыли про тебя… ну про это…
КЕЙТ. Про меня? Ни фига. Меня никто никогда не забудет.
АНДЕРС. Ну ты же когда там был.
ИСМАЭЛЬ. Ты же старше… нас.
КЕЙТ. Да там же ничему не учат, только антипатриотической пропаганде и прочей херне, даже нашей собственной истории не учат. Такая депрессуха.
АНДЕРС. Я ходил туда, только когда нечего было делать.
ИСМАЭЛЬ. А я только из-за жратвы, хотя сегодня вот ничего не давали.
КЕЙТ. Только у идиотов хватает терпения выслушивать, что они там гонят. И все, что эти идиоты умеют, когда заканчивают школу, это размалевывать стены и гадить на каждом шагу.
АНДЕРС. Да, это печально. Печальная глава.
ИСМАЭЛЬ. Ты будешь купаться?
АНДЕРС. Ну буду, если захочу.
ИСМАЭЛЬ. А ты взял плавки?
АНДЕРС. На хрен мне плавки? Ты что, волосатых мужиков не видел?
ИСМАЭЛЬ. Ну ты, блин, даешь.
АНДЕРС. Своего-то папашу ты видел, надеюсь… Хотя у тебя же его нет.
ИСМАЭЛЬ. Это у меня-то нет?
АНДЕРС. А что, есть?
ИСМАЭЛЬ. А что, нет?
АНДЕРС. Ну нет, понятное дело, что у тебя есть отец. У всех есть. У всех есть отец, даже у тебя… только когда ты его видел последний раз?
ИСМАЭЛЬ. А ты своего отца когда последний раз видел?
АНДЕРС. Ну мы иногда встречаемся. Он ушел от нас, но я к нему езжу иногда.
ИСМАЭЛЬ. У меня есть отец.
АНДЕРС. Да у всех есть. У меня тоже, к сожалению.
КЕЙТ. А у меня нет. Я сам себе отец.
АНДЕРС. Только когда ты его видел последний раз?
ИСМАЭЛЬ. А что?
АНДЕРС. Ну когда?
ИСМАЭЛЬ. Ну мы ездили к нему… когда это было… в апреле… Ну да, на Пасху. Ездили к нему. Вот тогда я его и видел.
КЕЙТ. Только тогда он не стал открывать дверь в туалет и показывать свой член… Ради твоей мамаши старался, может.
ИСМАЭЛЬ. Нет… ее с нами не было.
КЕЙТ. Не было?
ИСМАЭЛЬ. Нет.
КЕЙТ. Почему?
ИСМАЭЛЬ. Она не разговаривает с ним с тех пор, как младший брат застрелился. Уже вот три года… Он был в приюте. Хотел вернуться домой, говорил, что его там бьют. А отец не разрешил. И он застрелился, у них там было какое-то ружье. А отец же мусульманин, ему пришлось самому обмывать тело перед похоронами. Так что ему было не очень хорошо.
КЕЙТ. Да, нехило.
ИСМАЭЛЬ. Я был там с моим вторым братом. Он со мной ездил.
АНДЕРС. Тони.
ИСМАЭЛЬ. Да. Мы с ним только вдвоем были.
КЕЙТ. Ну и как?
АНДЕРС. Как там вообще?
ИСМАЭЛЬ. Ну я же и раньше там бывал… много раз… Ну как, не знаю… Мы с ним просто сидим и разговариваем.
КЕЙТ. В камере?
ИСМАЭЛЬ. Нет, не в камере… Такая комната просто обычная. У них есть там комната для посетителей. Маленькая комната. Обыкновенная комната с диваном и занавесками. Правда, на окнах решетки. Ну вот мы там сидим и ждем. А они идут за ним. Можно попить кофе, например. Потом мы сидим и разговариваем… Ну да, сидим с ним и разговариваем.
КЕЙТ. Просто все время сидите и разговариваете?
ИСМАЭЛЬ. Ну да, там больше особо нечего делать.
КЕЙТ. А ты видел других, которые там с ним?
ИСМАЭЛЬ. Нет… ну кого-то видишь во дворе на улице… которые мимо проходят.
КЕЙТ. Они там качаются, все дела.
ИСМАЭЛЬ. Да, качаются и играют в волейбол. У них там есть тренажерный зал в подвале.
КЕЙТ. А он качается?
ИСМАЭЛЬ. Там больше нечего делать… Ну он расспрашивает немного, ясное дело… как там дома и все такое. Это нормально… Но вообще он же иногда звонит, так что он в курсе, что да как.
КЕЙТ. Ну да, надо же поддерживать связь со своими.
АНДЕРС. Когда его выпустят?
ИСМАЭЛЬ. Через семь лет.
АНДЕРС. Блин, дико долго.
ИСМАЭЛЬ. Только если его не освободят досрочно.
АНДЕРС. В приятной компании время быстро летит.
ИСМАЭЛЬ. Мне тогда будет 24… Они там говорят, что Лазер[30] сидит в бункере, во дворе… Мне показалось, что кто-то смотрит на меня через решетку. Мне как бы показалось, что я вижу чьи-то больные темные глаза, но не знаю, он ли это. Они говорят, что он. Что это он там сидит. Но его никто никогда не видел.
КЕЙТ. Да… вот ему-то надо написать письмо и поблагодарить за все, что он сделал.
АНДЕРС. Да. Он же типа мученик.
КЕЙТ. Его, наверное, никогда не выпустят… Так оно, скорее всего, и будет.
АНДЕРС куда-то идет, падает, встает на ноги. Мочится.
ИСМАЭЛЬ. Они никогда не говорят про других зэков… про тех, которые с ними сидят. Они не говорят про других зэков.
КЕЙТ. Ну ясное, блин, дело.
АНДЕРС. Но он явно не первый и не последний. Это уж точно. Нет… Швеция все равно офигительная. Как вот сейчас.
КЕЙТ. Швеция, да.
АНДЕРС. Офигительно красивая.
КЕЙТ. Могла бы быть еще красивее.
АНДЕРС. Вон та заправка «Статойл» офигительно красиво расположена.
АНДЕРС и ИСМАЭЛЬ поют псалом «Пришла пора цветенья»[31].
КЕЙТ. Включите, блин, что-нибудь нормальное. Я хочу слушать музыку нашей расы.
КЕЙТ и АНДЕРС отстукивают «Skinhead Moonstomp», ИСМАЭЛЬ пытается к ним присоединиться.
Считай, блин, Иссе.
ИСМАЭЛЬ. Раз, два, три…
КЕЙТ. Ну ты и слабак, блин.
АНДЕРС. Как же офигительно жить на свете!
ИСМАЭЛЬ. Да, классно летом. Если не бьют… если только не бьют все время.
КЕЙТ. Нет ничего круче.
АНДЕРС. Во-во.
ИСМАЭЛЬ. Швеция. Я даже уже не помню, как там было в Мостаре.
КЕЙТ (о пивной банке). Блин, все в горчице.
ИСМАЭЛЬ. А я что, виноват, что ли?
АНДЕРС. Повезло, что нам хватило ума тут родиться.
КЕЙТ. При чем тут везение? Дело в планировании… А ведь как могло быть круто. И я говорю это не только потому, что я швед и здесь родился. А потому, что это наш народ и наша история. Наша великая раса.
АНДЕРС. Да, если сравнить с другими странами.
КЕЙТ. Но скоро здесь будет так же, как в других странах, потому что мы слабаки и стелемся перед всеми, как бляди.
АНДЕРС. Ну, кстати, в других странах они уже это поняли и, в отличие от нас, всерьез относятся ко всем проблемам.
КЕЙТ. А с чем ты можешь сравнивать? Где ты вообще был?
АНДЕРС. Ну со странами, с которыми можно сравнивать. Типа Швеции.
КЕЙТ. С какими, например?
АНДЕРС. Ну типа Дании, Бельгии, Голландии там.
ИСМАЭЛЬ. Норвегии.
КЕЙТ. Ты же дальше Кристианстада не ездил.
АНДЕРС. Почему, я был в Англии. Вот.
КЕЙТ. Ага, смотрел футбол, но у тебя же там нет никаких политических связей.
АНДЕРС. А футбол что, не политика? Но все равно, я был за границей и видел, как там.
КЕЙТ. Да что ты видел? Ты же там не просыхал.
АНДЕРС. Да уж, пили мы там нехило, помню, мы нажрались еще до того, как добрались до Альвесты.
КЕЙТ.