(Слушает, глядя на ДАВИДА, затем выключает радио.) Я тебе очень советую обратить внимание на одну вещь. Послушай, я не шучу…
ДАВИД. Как мне надоели твои упреки! Что там еще?
ГЕОРГ. Что еще? Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не смел ходить в мою комнату?!
ДАВИД. Как тут сосчитаешь, сколько раз ты мне это говорил, ты ж все время талдычишь одно и то же!
ГЕОРГ. Трогаешь мои пластинки… мой саксофон…
ДАВИД (кричит). Да не ходил я в твою комнату! Слышишь? Не ходил!
ГЕОРГ. Почему тогда мундштук вчера был весь в слюнях, когда я вернулся домой? Чего ты орешь?
ДАВИД. Ты разве вчера не запирал дверь в свою комнату? (Дверь открывается. Оба прислушиваются.) Вот и твоя мать.
Пауза.
Что это?
Кто-то спускается по лестнице, напевая нервным голосом: «Ах утро, ты прекрасно». Братья переглядываются.
МАРТИН входит на кухню, неся поднос с кофейником, чашкой, очками и пепельницей. На нем темно-серый костюм, белая рубашка, полосатый галстук-бабочка. На лице отчаяние. Застывшие волосы тщательно расчесаны на пробор и покрыты гелем. МАРТИН нервничает, пытается это скрыть, зная, что больше не в силах противостоять желанию выпить: сегодня то же, что и всегда? — тяжелые времена, одиночество, непонимание окружающих, презрение к самому себе. Дает выход своей нервозности, то и дело поправляя бабочку, одергивая манжеты, стряхивая с одежды невидимый пепел, переставляя вещи с места на место, ковыряясь в зубах и т. д. Насвистывает. Периодически притоптывает ногой, словно в такт своему внутреннему ритму. То и дело в его речи появляются интонации, полные жалости к самому себе, проскакивают свидетельства давно утраченного величавого изящества. Еще одно обстоятельство: он метрдотель, лакей, подавальщик, в пошлой роли подчиненного с его символическим ожиданием, откровенно демонстрирующий счастье и гордость оттого, что это все сделал он: смотрите, как я накрыл на стол и т. п.
МАРТИН. Кого я вижу! Good morning, good morning. Good morning[3].
ДАВИД. Ведь я не могу зайти в твою комнату, когда дверь заперта.
ГЕОРГ. Правда?
МАРТИН. Как спалось? (Пауза.) В чем дело?
ГЕОРГ наблюдает за тем, как тот суетится.
А? Я сказал «с добрым утром».
ДАВИД. С добрым утром, с добрым утром.
МАРТИН. Уже проснулся? Ты что, болен?
ДАВИД. Да, да, да, конечно.
МАРТИН. Есть в жизни место чудесам.
ДАВИД. Какой же ты у нас необычный. Ты что, пукнул, что ли?
МАРТИН. Вовсе нет.
ДАВИД. А чего тогда от тебя так пахнет?
МАРТИН (бросает крысоловку в ведро). Кофе, конечно же, не осталось. Интересно, кто это посреди ночи жарил тут турнедо на петрушечном масле — кому сказать спасибо? Почему ты не можешь есть вместе со всеми, как нормальные люди?
ГЕОРГ. Я тебе сто раз уже говорил — потому что он не нормальный! Ты что, не замечаешь?
ДАВИД (развеселившись). Какое опасное словечко.
ГЕОРГ. Про что ты?
ДАВИД. «Нормальный».
МАРТИН. Вот как. (Садится. Закуривает сигарету. Сидит в характерной позе, наклонившись вперед и облокотившись о стол. Курит, помешивая ложечкой в чашке, прокашливается, делает вид, что все в порядке.)
ГЕОРГ. Разве нет?
МАРТИН. Ты ко мне обращаешься? Да, вполне возможно.
ГЕОРГ. Что?
МАРТИН. Да так, ничего. Неважно… Похоже, сегодня будет жарко. Купаться поедете?
Пауза.
Я спросил, поедете ли вы купаться.
ГЕОРГ. Я, кажется, слышал эхо.
МАРТИН. Сегодня наверняка опять будет жарко. (Прокашливается.) Мы могли бы съездить искупаться все вместе… как раньше.
ГЕОРГ. Когда это такое было?
МАРТИН. Когда? Да хотя бы когда мы ездили в Копенгаген… неужели не помнишь?
ГЕОРГ. Я?
МАРТИН. Ты что? Зачем ты так говоришь? (Расстроен и обижен.) Это был самый приятный момент в нашей жизни.
ДАВИД. Очень мило с твоей стороны рассказать нам об этом.
МАРТИН. Неужели ты не помнишь, мы ведь ездили в Копенгаген каждое воскресенье.
ГЕОРГ. А ты помнишь?
МАРТИН. Да, конечно, прости… Прости, что спрашиваю… Ты сегодня в город не собираешься?
ГЕОРГ. Что я там забыл?
МАРТИН. Ничего, я просто спросил…
ГЕОРГ. Просто так?
МАРТИН. Ну да. (Насвистывает «Покоюсь я в твоих объятьях».) У тебя ведь там девушка, да? А вы, милостивый государь?
ГЕОРГ. Он будет торчать как приклеенный возле зеркала.
МАРТИН. Возле какого зеркала?
ГЕОРГ. А может, ты проведешь весь день, лежа в ван ной? Ты разве не замечаешь, он целые дни проводит в ванной с книжками и чашечкой кофе. Ты чем там занимаешься? Учишься плавать?
ДАВИД (успевший прочитать газету раньше МАРТИНА). Смотри!
МАРТИН. Что там такое?
ДАВИД. Ты что, не видел? Не видел, что Стен Гетц в среду выступает в Копенгагене? Норман Гранц представляет «Джаз в филармонии» — Стен Гетц… Вот это да… Ты пойдешь? Можно мне тоже с вами? Папа, можно мне тоже пойти?
ГЕОРГ. Ни за что.
ДАВИД. Но мне так бы хотелось.
МАРТИН. Почему бы и нет?
ДАВИД. Я поеду туда во что бы то ни стало.
ГЕОРГ. Откуда же ты возьмешь деньги?
ДАВИД. Ничего, где-нибудь раздобуду.
ГЕОРГ. Снова своруешь из кассы?
ДАВИД. Ты здесь ничего не решаешь. Все зависит от мамы.
ГЕОРГ. А вот здесь ты не прав, черт бы тебя побрал, только не в этом вопросе.
МАРТИН. Ладно вам, хватит ругаться.
ГЕОРГ. Больше тебе сказать нечего?
МАРТИН. Мое мнение здесь роли не играет.
ГЕОРГ. Это точно. И все-таки?
МАРТИН. Можно я возьму? (Перебирает газеты, распечатывает письмо, читает, внезапно мрачнеет.)
ГЕОРГ. Что случилось?
МАРТИН. Это просто удар наповал.
ГЕОРГ. О чем ты?
МАРТИН. О погашении долга.
ГЕОРГ. И что? Ты ведь его уже выплатил.
МАРТИН. Когда я, по-твоему, успел это сделать? Я писал им и просил об отсрочке платежа…
ГЕОРГ. Ну и?..
МАРТИН. Они отказали, здесь так и написано, черным по белому.
ГЕОРГ. И что из этого?
МАРТИН. В каком смысле?
ГЕОРГ. Ну что такого?
МАРТИН. Ты что, глупый?.. В понедельник — то есть через два дня — я должен выложить двенадцать тысяч крон.
ГЕОРГ. Ну и?..
МАРТИН. А у меня только восемь. Где мне взять остальные, скажи на милость?
ГЕОРГ. Найдешь где-нибудь.
МАРТИН. Как, по-твоему, я их найду?.. (Почти срывается на крик.) Вы небось думаете, я деньгами сморкаюсь?!
ДАВИД. Разве нет, папа?
ГЕОРГ. Ведь это повторяется каждый месяц, чего ты так удивляешься?
МАРТИН. Что ты несешь! Ты знаешь, насколько снизился оборот? И знаешь, почему?
ГЕОРГ. Да плевать я на это хотел.
МАРТИН. А я тебе скажу, почему. С тех пор как алкоголь стали продавать свободно и упразднили талончики, наш оборот упал на шестьдесят восемь процентов… (Хохочет.) Шестьдесят восемь — уму непостижимо! Ты понимаешь, что это значит? Когда мы писали отчет в прошлом году, чистая прибыль была двести десять тысяч крон — это тебе не птичий помет… А в этом году, по моим подсчетам, — подумать даже боюсь — хорошо если хотя бы семьдесят заработаем… Вот такие дела, малыш.
ГЕОРГ. Я тебе не малыш.
МАРТИН. Да-да, конечно. Но тем не менее вот такие дела. Остается только не падать духом, правда? На что это ты так смотришь? Стараюсь, как могу. На большее я не способен.
ДАВИД. Ты не мог бы дать мне немного мелочи?
ГЕОРГ. На тебя.
МАРТИН. Ах да, прости, что спрашиваю.
ДАВИД. Не мог бы?
МАРТИН. На кой черт — извини за выражение — тебе нужна мелочь? Ну правильно, я и говорю, по-вашему, я по утрам деньгами сморкаюсь. На что ты их тратить собрался?
ДАВИД. Я тебе все верну.
МАРТИН. Ага, плюс по три эре за каждый четвертак. Нет, даже не проси.
ДАВИД (подходит к кассе и берет оттуда несколько монеток по двадцать пять эре).
МАРТИН (безразлично). Перестань, я сказал.
ДАВИД (кладет монетку в автомат для измерения скорости реакции, с молниеносной быстротой нажимает на кнопку). Ура, я самый быстрый, вот это скорость! Я снова вышел на красный! У вас никаких шансов — ну что, сразимся?
ГЕОРГ. Это ж для детей.
ДАВИД. В этой твоей неспособности приблизиться к нижнему порогу реакции «нормального человека» есть что-то глубоко обескураживающее. Сколько бы ты ни стоял, ни потел и ни пыжился… все без толку. Если получится, я отдам тебе своего Мейнарда Фергюсона — помнишь тот огромный граммофон, что я купил в «Магасин дю Норд»?.. Ну что, кишка тонка? Ха-ха-ха!
ГЕОРГ. Мне это не интересно.
ДАВИД. Не интересно? Да что ты говоришь. А если я левую руку уберу за спину? Или зажмурюсь? Ну мало ли что на меня найдет.
ГЕОРГ. Да ну… Нет у меня времени тренироваться тут целыми днями, как ты.
ДАВИД. Ну давай же. Я плачу.
ГЕОРГ. Вот дерьмо. (Нажимает на кнопку.) Чушь собачья.
ДАВИД