(Какое-то время молча слушает, потом кладет трубку.)
Он, Василий Петрович, казался таким надежным. Усы, бородка — чеховская такая — это располагает. И Марина в общих знакомых. У него был проект — маленькая кофейня или кондитерская. Немного не хватало в кредит… И попросил поручиться, всего только поручиться. Тут и Марина рядом: надо помочь человеку. Марина считает, что у меня харизма — так говорит, и если я каким-то боком участвую в деле, успех гарантирован. Ну и почему не помочь, если просят? Не для себя же. Вот и поделился харизмой. Харизма — это не я сказал. (Пауза.) И вот, сбрил свою чеховскую бородку и улетел, условно говоря, в Австралию. А на самом деле Бог знает куда… Бог знает.
Петр подходит к глобусу, крутит.
Вот острова на окраине Тихого Океана. Говорят, где-то здесь живет племя дикарей, которое ни с кем не идет на контакты. Все миклухо-маклаи, которые в разное время высаживались на остров, были убиты. Даже вертолет, который с исследовательской целью пролетал над островом, был обстрелян из луков. Копья тоже метали. В прежнее время такое не сошло бы туземцам с рук, пара кораблей с пушками быстро привели б их к цивилизованным нормам. Но в наше гуманное время решили не вмешиваться, пусть живут, как хотят. Возможно, они внутри себя милейшие люди. И когда случится то, что должно случиться, у них, вдали от Нью Йорка, города желтого дьявола, и Амстердама, города греха и разврата, есть шанс остаться живыми… но вероятнее, что выживут привыкшие к суровым холодам якуты или эскимосы. (Пауза.) Хотя эскимосы и чукчи все уже развращены цивилизацией... Тогда, может быть, — еноты. Человек не оправдал доверия, можно шире сказать — обезьяна не оправдала. Потому что человек, если отнестись непредвзято, не произошел от обезьяны, а непосредственно является обезьяной — безволосой обезьяной с гипертрофированным мозгом, и не будем отрекаться от близких родственников. (Пауза.) Проект будет закрыт. А следующим кандидатом в разумные твари могут быть еноты — симпатичные зверьки с пятью пальцами на руке — решающий, может быть, фактор. Они быстро мутируют под воздействием радиации, разовьют мозг, увеличатся в размерах. И, может быть, получатся удачнее нас.
Отходит в угол.
“Боже, покарай Америку”, — молится Иван Старопупов. Континент как таковой остается, но оказывается в нетронутом состоянии, И какова будет судьба народов этой Америки — ацтеков, инков, государств, которые, представим себе, не слишком изменились за дополнительно предоставленные пятьсот лет истории? Принять ли их хором в ООН? Но можно ли представить членом ООН государство, в котором приносят кровавые жертвы богу Уицилопочтли? Может быть, следует каким-то образом привести их всех к цивилизованным нормам? Обсуждение этого вопроса рождает стихийные протесты. Демонстрация у посольства Соединенных штатов или нет, у представительства Великой Ацтекской Империи. Лозунги “Не допустим!”, “Защитим Америку”, ”Нет новому глобализму!” По завершении митинга его участники бьют окна в “Макдональдсе”. Или нет — в “Идеальной котлете”. Тем временем Великая Ацтекская Империя, берет под свое крыло дикие племена дакотов, оджибуэев и прочих. Тяжелое оружие не применялось, хватило автоматов Калашникова, приобретенных за золото — вес к весу.
Покидает угол.
Звонит телефон. Петр поднимает трубку.
Да... Привет... Ну, нельзя сказать, чтобы они так уж особенно наседали. Но грозятся... Звонили... Камень в окно кинули... Какие-то гопники... сидят на скамейке пьют... Я посмотрел, их трое. Думаю, это не сами коллекторы, а какие-то нанятые... Пока ничего... (В окно влетает камень.) Вот и еще один кинули... Это даже как-то однообразно... (С оживлением.) Он здесь? Дай адрес, я скажу им, пусть они у него под окнами пьют свою водку... Так ты все время знала? Да ладно, я понимаю... Я понимаю. Ничего, не бери в голову... (С оживлением, еще большим.)А это сюрприз, даже как-то радостно.
Вешает трубку.
Звонит телефон. Петр поднимает трубку.
Ты знаешь, оказывается ничего не нужно. Все отменяется. Вася вернулся. Вернулся-вернулся... Не знаю как, но с деньгами. Прямо чудо. (Пауза.) Я вроде должен радоваться, но вот — не радуюсь. Почему? (В окно влетает пустая водочная бутылка.) Похоже, этих гопников не позаботились известить... Послушай, как ты думаешь (я тебя, кстати, не отвлекаю от чего-нибудь?) как ты думаешь, брать деньги в кредит — это очень греховно? Ну брать это же не то, что давать под проценты... Да, и так и этак грешен... Что ж, мы еще живы... И связь работает... Пока связь работает, жизнь продолжается... Пока...
Вешает трубку.
Господи помилуй! Грех — не грех... (Пишет несколько слов на бумажке, привязывает бумажку к бутылке, выбрасывает в окно.) Не известили их... Говорят, вроде бы, что грех. А с другой стороны сказано ведь в евангельской притче: “Надлежало тебе серебро мое отдать торгующим, и я пришед получил бы свое с прибылью”. Значит, не порицает, и даже наоборот. И что? И что с этого? Что с этого мне? Хитренький я, хитренький, какой хитренький. К раскаянью должны быть повернуты мысли, а не к оправданию. А оправдать может только Он, если будет на то воля Его. (Пауза.) Но Вася вернулся, рассчитался с банком, значит ли это, что Он меня простил? Нет, “простил” — это слишком человеческое слово. Значит ли это, что Он ко мне снова повернулся. И это не значит. Это я сам отвернулся от него. Не знаю как, но отвернулся. И в этом нет радости. А Он — никогда не отворачивается от человека. Страшно только, что вот-вот повернется другим, грозным Своим ликом, грознее, чем какой-нибудь ацтекский Уицилопочтли. Перед тем, как смести нас с лица земли, как мы того заслуживаем.
Петр подходит к телефону. Протягивает руку к трубке, но медлит. Телефон звонит. Петр поднимает трубку.
Здравствуй еще раз. А я только тебе собрался позвонить... Почему бы и не позвонить, что тут такого, руку уже протянул... Не осуждаю... Из какого такого принципа? Без всякого принципа действительно не осуждаю... Не знаю. Я ведь не пророк. Давно уже не пророк... Для меня — давно. Не знаю... Видел недавно сон. Такая обширная — как бы аудитория — амфитеатром. Стеклянные стены и крыша. И там, снаружи — непогода, буря — дождь, ветер, молнии. Но не темно, а светло, как в солнечный день. И какой-то старик — лохматый, с бородой всклокоченной — вещает с того места, где кафедра. Воздевает руки, раскрывает рот, а слов не разобрать. И спокойный голос говорит: «Это не Конец Света, а только Всемирный Потоп»... Почему обязательно вещий? Я и не думал, что может быть вещий. И ты не думай. Главное ощущение, что всё было очень красиво, почти радостно... Да... Да... Я вот хотел тебя спросить: ты, я и этот Василий, который Петрович — это треугольник?.. Ну в каком-нибудь смысле, в каком хочешь смысле... У меня разве нет повода так думать?.. А если не треугольник, то какая вершина лишняя? Нет, не отвечай. Глупый вопрос, забудь... Глупый-глупый... Я тоже. Когда это кончится, обязательно приеду... Ну не потоп, конечно, но ведь что-то будет... А ты не бойся. Что еще хотел спросить, тебе нравятся еноты? Просто так... Мне тоже... И заведем умного енота вместо собачки, ты согласна? Ну пока. Пока-пока.
Вешает трубку. В окно влетает петарда. Тлеет запал. Петр выбрасывает петарду обратно . За окном — хлопок взрыва.
Учитель спросил учеников… Если астероид должен упасть на Землю, то куда вы хотели бы, чтобы он упал? И одни сказали: на Нью-Йорк, город желтого дьявола, другие — на Амстердам, гнездо разврата. А один мальчик сказал — в Йеллоустонский кратер. Умненький мальчик. Такое растет поколение. Когда в прошлом веке мир был на грани ядерной войны, от катастрофы удерживала возможность нанесения ответного ядерного удара — удара справедливого возмездия. Но мир был бы гарантированно уничтожен этим ударом. И на земле остались бы жить вместо человека еноты, потому что Бог все-таки есть наверху. А енот — симпатичный зверек по сравнению с безволосой обезьяной, по крайне мере он не испытывает удовольствия, сажая на кол себе подобных, четвертуя, сжигая живьем. (Пауза.) Я думаю, если бы в то время у меня лежал палец на кнопке возмездия, нажал бы я ее или не нажал? И не факт, что нажал бы, даже для торжества справедливости, разве что в угаре битвы. А умненький мальчик, наверное, нажмет. И нажмет первый со своим понятием о справедливости. Когда-нибудь нажмет. Что-то такое есть в человеческой природе, что говорит нажать. Проверено на поясе шахида. И на земле будут жить еноты. Потому что Бог все-таки есть.
Отходит в угол.
“Боже, покарай Америку”, — молится Иван Старопупов. И Америка исчезает. Новые для нас государства на старом материке. Ацтеки, инки. В этих государствах мы видим образцы монархии, не утратившей своего сакрального смысла. Общества, сохранившего в себе идеалы жертвенности. И, кстати, приносимые в жертву ацтеки добровольно идут на заклание, с сознанием исполняемого долга подставляя грудь под отточенный нож жреца. (В окно влетает камень.) Нет, прямых параллелей никто не проводит, и не призывает возрождать на Руси язычество по ацтекскому образцу, однако есть повод осознать, что пора вернуться к корням, к истинным и исконным ценностям (любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим богам, как сказано у поэта). И возвращались (к временам, примерно сказать, Алексея Михайловича) как-то удивительно быстро — как бы осознав вдруг, что свобода, под знаком которой совершались перемены нового времени, являет собой не благо, но бремя. Какие-то изменения происходят и в Европе. (В окно влетает петарда. Петарда взрывается.) Что именно происходит, не так существенно: если это возвращение к корням, то к иным — для нас изначально чуждым, если уход, то в какую-нибудь новую ересь. В любом случае нам оказывается не по пути. Может быть, где-то по признаку «пороть — не пороть» проходит граница, где с одной стороны долг и самоотверженность, а с другой — эгоизм, самовольство, гордыня.