(Отвернулся, стреляет в себя.)
В угасающем сознании Шишлова возникает А л я. Слышится ее мелодия, потом проходит она сама — прекрасная в своем цирковом наряде и зеленом парике, играет на губной гармошке.
Появляется В и к т ю х а. Увидела распростертое на полу тело Шишлова, склонившегося над ним Окатьева. Опустилась на колени, поцеловала в лоб. Встала, перекрестилась.
В и к т ю х а. Хороший был дядечка, не жадный. Поеду дальше.
Мустай КаримПЕШИЙ МАХМУТПритча в двух действиях
Перевод с башкирского Ильгиза Каримова.
М а х м у т Ю л б е р д и н, пеший человек.
И н с а ф М и с б а х о в, «правда ваша».
М а д и н а, красивая женщина.
З а м з а г у л ь, увлечена театром.
Ш а р и ф а, секретарь.
Г о л о с, доносится с улицы.
Г о л о в а, просовывается в окно.
П а р е н ь, входит в дверь.
Название картин может объявлять Замзагуль, но это на усмотрение режиссера.
М а х м у т. Спасибо, ветер. Ты очень кстати закрыл окно.
М а д и н а. Вот так бы со стуком и сердце захлопнуть…
М а х м у т. А зачем… сердце?
М а д и н а. Чтоб вон то хамство войти не могло. Так и ломится.
М а х м у т. Войдет да ни с чем и выйдет.
М а д и н а. Если выйдет…
Долгая пауза.
М а х м у т. Может, не уйдешь, Мадина? Не уходи, а?
М а д и н а. Ухожу.
М а х м у т. Даже не сказала из-за чего. Разве так, без причины, мужей бросают? Три года в ладу и согласии жили…
М а д и н а. С тобой в ладу, да с собой не в ладу, Махмут.
М а х м у т. Просто так, без причины?
М а д и н а. Причина — ты и я. Не пришлись мы с тобой парой.
М а х м у т. Пожалуй… Наверно… Плохим я мужем оказался.
М а д и н а. Ты не плохой, ты другой человек. Бескрылый ты, мечты в тебе нет.
М а х м у т. Мечты нет? У меня нет мечты? Ты же знаешь! Мечтаю институт через два года закончить, вместе с тобой в Москве в Большом театре балет «Лебединое озеро» посмотреть, потом в Венгрию поехать, могиле отца поклониться. Ты же все знаешь! А потом мечтаю полон дом детей вырастить, если ты их мне родишь, конечно…
М а д и н а. А еще?
Действие первое
Скудно обставленная комната. В углу портновский манекен. Посреди лицом к лицу стоят двое: это М а х м у т и М а д и н а. Между ними чемодан и маленькая сумка. На всем протяжении пьесы действие происходит на первом этаже. И всегда по соседству свадьба. Сейчас тоже. Застолье, должно быть, идет давно, уже порядком разгулялись.
Грубый г о л о с поет:
Дочку хана, ай да брат,
В жены взял Хабибмурат.
Бей в баклуши, пей вино
Да поплевывай в окно!
Денежки заплачены!..
В т о р о й г о л о с. Уймись! Голова уже от твоей нескладухи гудит. Ну чего ты орешь?
Г о л о с. Имею право. Чей подарок самый богатый? Мой! Как ты смеешь меня унимать?
В т о р о й г о л о с. Хам ты. Наглец. Невежа.
Г о л о с. Невеже в карманы золото льется, у вежли… вого в горсти медный грош трясется. (Хихикает. Опять поет.)
Дочку хана, ай да брат…
Со звоном бьют посуду.
Г о л о с а.
— Горько!
— Горько!
— Поцелуйтесь же!
— Пусть целуются!
Ветер со стуком захлопывает окно. Голоса затихают.
М а х м у т. Там еще мечты… одна за другой. Много!
М а д и н а. А ты о малом хоть достатке думал, на вершину почета подняться мечтал? Ну хотя бы один раз мечтал?
М а х м у т. Разве о том, что уже есть, мечтают? Вон какой у нас большо-ой чемодан добра. Не все вошло, смотри, сколько осталось. (Обводит взглядом опустевшую комнату.) А на вершину почета я уже давно поднялся.
М а д и н а. Ты? Почета?! Это на какую же вершину поднялся человек, а я не вижу?
М а х м у т (тычет себе в грудь). Человек? Я — то есть. Я, Мадина, в свои двадцать четыре года уже мастер… Люди, чтобы у меня пошить, в очередь встают.
М а д и н а (вздыхает). Значит, еще одной очередью в городе стало больше…
М а х м у т (не чувствуя издевки). Мне даже перед старыми мастерами неудобно.
М а д и н а. Ах ты бедный, грошик мой медный! Никто еще, на иголку опираясь, на вершину славы не поднялся! (Внезапно вспыхнув.) Чтобы туда залезть — зубы нужны! Когти!
М а х м у т (все свое). Может, когда-нибудь и меня, как старика Гофмана, «Золотой иглой» назовут.
М а д и н а. Ну и назвали… а потом?
М а х м у т. Потом-то? Потом хорошо будет.
М а д и н а. Ну, прощай, Пеший Махмут! И никогда ты аргамака не оседлаешь. Так и останешься — Пешим Махмутом. (С сочувствием.) Вся мерка твоя: вершок вдоль, два поперек… Иди, обниму тебя. (Перегнувшись через чемодан, обнимает Махмута за шею.)
М а х м у т. Не уходи, Мадина. Может, еще возьмешь и изменишься.
М а д и н а. Ты не изменишься. Вот чего боюсь.
М а х м у т. Боишься? Меня?
М а д и н а. Я и сама не понимаю, только чувствую: безмолвный укор висит над головой — совестливость твоя. Душу бередит.
М а х м у т. Может, моя любовь так…
М а д и н а. Нет, Махмут, любви не боятся… Ну, присядем по обычаю.
М а д и н а садится на чемодан, М а х м у т — прямо на пол, плачет.
М а х м у т. Из дома выйдешь — но из души не уйдешь, Мадина. (Кладет руку на сердце.) Вот здесь горишь, вот здесь болишь… Если в мире приюта не найдешь, измаешься, озябнешь, приходи обратно. Я огня не погашу: всегда очаг гореть будет. Всегда дома буду, всегда буду ждать. На рассвете вернешься — еще лучше. Вместе день начнем…
М а д и н а. Махмут! Пожалей меня! (Резко встает.)
М а х м у т. Я жалею… И солнце уже заходит. (Медленно встает.)
М а д и н а (обводит взглядом комнату, качает головой, достает платок). Знать бы, куда сейчас пойду… и куда приду. Прощай все… с чем прожила я три года!
М а д и н а берет сумку, М а х м у т поднимает чемодан.
М а х м у т (останавливается на пороге). Останься, Мадина, ведь я люблю тебя…
М а д и н а. Может, и любишь… А какая польза от твоей любви?
М а х м у т. Польза? От любви? Я как-то не думал. Может, и нет пользы от любви-то…
Выходят. Когда открывают дверь, снова распахивается окно, врывается шум свадьбы. Снова та же песня.
Ангелочка, ай да брат,
В жены взял Хабибмурат!
Ангелочек — первый сорт,
Что ни делай — с рук сойдет!
Денежки заплачены!..
В открытое окно просовывается г о л о в а: это в т о р о й г о л о с, который давеча унимал поющего.
Г о л о в а. Соседи! Эй, соседи, говорю! Свадьба у нас, самый разгул. Пойдемте… Ба, куда же они подевались? Окна, двери настежь, свет горит, а сами — тю-тю! (Свистит.) Соседи! Сосе-еди! Где вы?
Г о л о с а.
— Горько!
— Горько!
— Поцелуйтесь!
— Пусть целуются!
— Це-ло-вать-ся!
Г о л о в а. «Целуйтесь» да «целуйтесь»! На всю жизнь сразу, что ли? А на потом что останется? (Исчезает.)
Свет гаснет.
Утро. Пошивочное ателье «Дятел». Еще никого нет. Вдоль стен стоят манекены в самых разных одеждах. Входит З а м з а г у л ь, приемщица заказов. Сняв широкополую соломенную шляпу, по-рыцарски преклоняет колено, приветствует манекены: их она одела театральными персонажами.
З а м з а г у л ь. Доброе утро, сиятельные манекены, то есть дамы и господа! Как ночевали? Фу! Ну и воздух! (Открывает окно. Обращаясь к каждому, обходит манекен.) …А ты все ждешь, бедняжка Чио-Чио-сан? Опять не пришел твой капитан? Очень уж бурное было море, слышала?.. Будь терпеливой, вот такой, как я. (Обнимает ее.) Леди Макбет! Бесстыдница! Хоть грудь прикрой! (Прикрывает ей грудь.) Кокетка! Дон-Жуан и тот застеснялся, в угол отвернулся. (Оглядывает Дон-Жуана с ног до головы.) Это еще что такое? Опять в грязи по колено вернулся? Опять где-то всю ночь таскался? «Исправлюсь, исправлюсь!» Сколько веков уже слышим мы эти клятвы? Каждую свою клятву по десять… нет, по сто раз нарушаешь. Все, кавалер, терпение иссякло! Я на тебя в суд подам. (Поднимает палец.) То-ва-ри-щес-кий! Из-за таких, как ты, сколько вот таких, как Чио-Чио-сан, горькими слезами плачут. Ты все наше ателье «Дятел» позоришь. Стыд и срам! Голубушка, Наташа Ростова! Хоть бы ты его приструнила! (Проходит дальше.) О! А это кто? Так ведь это дедушка Ажмагул из «Похищения девушки» Мустая Карима. Здравствуй, дедушка Ажмагул! Ты как сюда, в классические образы, затесался? Молодец, дедушка, не растерялся, пролез. Скучать не будешь, я вчера Галяуи-Зайца из «Тальян-гармони» Габдуллы Ахметшина вырядила. Теперь вас много будет. Национальные костюмы начнем шить. (Еще взмах рукой.) Привет и вам, остальные герои! (Садится за стол.) Если этот косоглазый Байтура опять мало-мальски стоящей роли не даст, возьму и вот с ними (показывает на манекены) сама спектакль поставлю. Сама режиссер, сама артистка, сама художник, сама — Замзагуль Гульзаманова! Слышишь, косоглазый Байтура? (Манекенам.) А вы чего молчите? Думаете, не получится? (Грустно.) Конечно, не получится… (Пауза.) Байтура! Байтура-агай! Байтура Турекеевич! Дай мне роль — хоть только одну, ма-аленькую!.. Даже не ради меня самой, потому что перед Абдулхаком похвасталась, Байтура же Турекеевич, говорю!