З а м з а г у л ь. Какую интересную историю вы вдруг рассказали, Махмут-агай! Если поглубже вдуматься, наверное, так и было.
М а х м у т. А ты поглубже вдумайся.
З а м з а г у л ь. Эх, Махмут-агай, немножко только задумаюсь, и то уже голова кругом идет. Да-а, рассказали вы историю… Может, все правда, может, все так и было. А что, если бы у того старика голова не сработала, люди так и… это… без всего… и ходили бы? (Смущается.)
М а х м у т. Так и ходили бы.
З а м з а г у л ь. Тьфу, бесстыжие!
М а х м у т. Вот к какому древнему ремеслу ты приобщилась, Замзагуль. Знай цену.
З а м з а г у л ь. Цену-то знаю, да душа не лежит. Мое гнездо в другом лесу.
М а х м у т. Отчего же в свой лес не улетишь?
З а м з а г у л ь. Вот их, бедненьких (показывает на манекены), жалею. Я разговариваю, спектакли с ними ставлю. Каждый из них — большой оригинал.
М а х м у т (с иронией). Оригинальней манекена и быть ничего не может — для понимающего, конечно, человека.
З а м з а г у л ь (недовольно). Ну, хотела я сказать, каждого из них кем хочешь можно одеть.
М а х м у т. А вот человека, как говаривал покойник Гофман, только самим собой одевать нужно.
З а м з а г у л ь. Махмут-агай, а почему это покойники только умные, хорошие слова говорили?
М а х м у т (слегка растерялся). Действительно…
З а м з а г у л ь. А живые и наврут, и обругают, и обидного наговорят. Почему?
М а х м у т. Этому я и сам удивляюсь, Замзагуль.
З а м з а г у л ь. Вот над этим надо будет задуматься поглубже.
Замолкают. Распахивается окно. Врываются голоса.
М а х м у т и З а м з а г у л ь, погруженные в свои думы, ничего не слышат.
— Горько! Горько! Горь-ко-о!
— Целуйтесь! Целуйтесь! Крепче! Крепче!
— Целоваться! Встать на стол и целоваться!
Кто-то свистит. Знакомый нам голос начинает песню.
Г о л о с.
Богачиху, ай да брат,
В жены взял Султанмурат!
Перед домом, «чок» и «чок»,
Пляшет новый «Москвичок».
Денежки заплачены!..
Г о л о в а. Дурак! Разве «Москвич» может плясать?
Г о л о с. Ухватиться, как надо, — запляшет. «Уж мы-то? Захотим, не то что «Запорожец», и «Жигули», и «Волга», и даже… и даже «КамАЗ» запляшет. У нас-то? У нас в руках и вселенная запляшет, так запляшет — звезды со стуком ссыплются. Капитал заплачен. (Поет.)
Наш брат Султанмурат
Ест от пуза виноград!..
Г о л о в а. Хватит, говорю, луженая глотка! Дай людям спокойно посидеть, мысль какую-нибудь обдумать.
Г о л о с. Мыслю обдумать? Не дам думать! Вот им, кукиш. (Хихикает.)
Г о л о в а. Беспардонный ты. Невежа. Хам. Как ты надоел! Двадцать пять лет одна и та же песня! Четверть века одно и то же орешь!
Г о л о с. Песня та, слова другие. Масштаб другой. Охват побольше. Только «наш брат» все тот же. (Поет.)
Наш брат Султанмурат…
Г о л о в а. Хватит! Остановись! А не то…
Г о л о с. «А не то» что сделаешь?
Г о л о в а. А не то?.. А не то дом твой подожгу… и дачу.
Г о л о с вдруг замолкает. Г о л о в а просовывается в окно.
Прошу прощения. Покой ваш нарушили, думать помешали. Разве хамство так просто уймешь? Сквозь любую щель пролезет. Прошу прощения, извиняюсь. Я ему не брат и не сват, а, так сказать, сотрапезник, за одним столом сидим, один хлеб едим. Вернее — мне от него кусок перепадает. Сам я исключительно культурный человек. Воспитанный! Где уж там поджечь дом. Прошу прощения, извиняюсь. Спокойной вам ночи. (Закрывает окно.)
З а м з а г у л ь. Я вас жалею, Махмут-агай.
М а х м у т. Интересно. За что?
З а м з а г у л ь. Хороших людей я всегда жалею. Так и кажется: вот-вот злые люди погубят их.
М а х м у т. Не бойся. Не настолько я хороший.
З а м з а г у л ь. Вы грустный. Я за все вас жалею — и что грустный, и что хромой, и что лысый. Волосы, они так просто не выпадут. От дум и забот лезут они. (Плачет.) А тут еще, словно юродивый какой, украдкой одежду шьете. Чудаком вас называют, смеются над вами. А мне плакать хочется. Нашли ремесло, тоже мне.
М а х м у т. Замзагуль! Знай меру!
З а м з а г у л ь. Сами вы меры не знаете!
М а х м у т. Я, портной, меры не знаю? Да все мое ремесло (показывает сложенный сантиметр) на мерке держится.
З а м з а г у л ь. Не знаете! Нет чтобы чинно-важно в черной машине разъезжать, свысока на всех глядеть, он же, только случай выпадет, сюда ковыляет. Авторитет только свой роняет! Эх вы, сами себя не уважаете, дядя Пеший Махмут!
М а х м у т. Свысока смотреть — и без меня найдутся.
З а м з а г у л ь. Ну и что ж?
М а х м у т. Если бы я, как ты говоришь, чинно-важно разъезжал, свысока глядел, уважала бы ты меня?
З а м з а г у л ь. Я-то?
М а х м у т. Слезы бы лила, меня жалеючи?
З а м з а г у л ь. Я-то?
М а х м у т. Со мной вот так, как мужчина с мужчиной, говорила?
З а м з а г у л ь. Я-то?
М а х м у т. Ты!
З а м з а г у л ь. Я-то говорила бы, да вы не стали говорить.
М а х м у т. А коли так…
З а м з а г у л ь. Фу! Что ни скажу, все невпопад. Нет, не умею я поглубже вдуматься. А ведь если поглубже задуматься…
М а х м у т. Ну-ка, ну-ка…
З а м з а г у л ь. Если поглубже?.. Вот зайдете вы сюда, прихрамывая на левую ногу, и днем — день, ночью — ночь светлей становится. Какой-то грустный свет исходит… И все так говорят. (Показывает и на манекены.) А без вас тоскливо, хоть сядь и поплачь немножко. Вот только счастья у вас нет.
М а х м у т. Как это нет?
З а м з а г у л ь. Вот так и нет. Счастливые люди беспечные бывают, а вы всегда печальный.
М а х м у т. А в чем оно, счастье?
З а м з а г у л ь. Знаю, но не скажу. Еще смеяться будете.
М а х м у т. Не буду.
З а м з а г у л ь. Все равно не скажу.
М а х м у т. Сама говорила: откровенно, по-мужски поговорим.
З а м з а г у л ь. Не скажу, Махмут-агай, спугнуть боюсь.
М а х м у т (понял). Тогда не говори. Спугнешь — уйдет и обратно может не вернуться. Один раз увидишь, а потом всю жизнь будешь тосковать… Не тот печален, кто счастья не видел, а тот, кто видел, да потерял.
З а м з а г у л ь. Это точно!.. Чего нет — того не потеряешь.
Грубо колотят в дверь.
Он, наверное, Абдулхак. Бедняжка!
Не дожидаясь приглашения, боднув дверь, входит здоровый, лет 20—22, п а р е н ь.
П а р е н ь. Папаша! Мамзель! Привет.
М а х м у т (протяжно). Привет… А как вас величать, разрешите узнать?
П а р е н ь. Знать не надо. Много будешь знать, скоро состаришься.
М а х м у т (вспыхнул, но внешне пока спокоен). Как же мы тогда вам почет окажем?
П а р е н ь. Не оказывай. Стакан дай. Один стакан. Один. (Показывает палец.)
З а м з а г у л ь. Стакан воды?
П а р е н ь. Пустой стакан, бестолочь! Извини за грубость, папаша.
З а м з а г у л ь. Хы!
П а р е н ь. Живей, мамзель. (Кивает на дверь.) Парни там что надо. Ждут. Нехорошо. (Резко.) Кому говорят, мамзель! Пойдем, папаша, четвертым будешь.
Растерянная З а м з а г у л ь приносит стакан. М а х м у т подходит к п а р н ю. Только тот берет стакан, М а х м у т вышибает его.
(Спокойно.) Нахал… Вот наха-ал!.. Значит, мы, будто дикари какие, из горла пить должны, а? Невежество. Так только мужики пьют. Пройденный этап. Ты чего так уставился?
М а х м у т. Вон, пакостник!
П а р е н ь (сквозь зубы). Если ты, папаша, сейчас же, на моих глазах, все осколки, до последнего, до крупиночки, не соберешь, — удавлю. Вот так. (Вытянув руки, показывает.)
З а м з а г у л ь. Сейчас я сама подберу. Сейчас… (Начинает собирать.)
М а х м у т. Замзагуль! Не смей!
П а р е н ь. А ну, папаша, поживей! Я спешу. Там ждут.
М а х м у т. Согнуться не могу. Спина не пускает.
П а р е н ь. На колени встань.
М а х м у т. Колени не гнутся.
П а р е н ь. Тогда я сам тебя согну. (Тянется к горлу Махмута.)
М а х м у т сильным ударом валит его с ног.
З а м з а г у л ь. Ох, здорово! Ох, молодец, дядя Пеший Махмут!
П а р е н ь (пытается встать). Товарищ…
М а х м у т. Не вставай. Все осколки по одному, до последней крошки собери.
П а р е н ь. С виду вроде культурный человек. А сам…
М а х м у т. Поживей! Мы спешим.
П а р е н ь на коленях подбирает осколки.
П а р е н ь. Вот и верь после этого людям. Такой с виду интеллигентный… Не смотрит, что гость, не смотрит, что ночь… Совсем люди очерствели. (Останавливается.) Сколько осколков, когда же я их все соберу? (Чуть не плачет.) А меня там ждут!..
Свет гаснет.
Там же. Прошло две недели. Среди манекенов появился новый персонаж — П е р в ы й П о р т н о й, бородатый, гривастый, спереди прикрыт куском шкуры. З а м з а г у л ь с увлечением разучивает по бумажке роль. В другой комнате М а х м у т — должно быть, за работой.
З а м з а г у л ь (стоит перед стариком Ажмагулом). О великий владыка моей души! Навеки пленивший меня бесстрашный воитель! Слышишь? Днем я твоей покорной рабыней, а ночами страстной, пылкой… Как это — «страстной, пылкой»?.. Верно, «страстной, пылкой»… страстной, пылкой твоей возлюбленной буду… Золотая стрела, пущенная тобой, пронзила мне сердце. Я сражена! Фу! Вместо пяти слов: «Я тебя до смерти люблю» — столько каши намешали. Ну, этот косоглазый Байтура! Чего только не откопает! (Переходит к роли.) О солнцем рожденный мой герой! Ночь-заполночь, в самый глухой час спустись с неба и войди в мои объятия!