М и ш а. Здорово!
Л и д а. Вот! А то: про пиратов люблю…
М и ш а. Да стих-то у тебя как-то душевно произносится. Слушал бы и слушал.
На койке заворочался Попийвода, приподнял голову Рюрик. Лида это заметила.
Почитай еще? Поговори!
Л и д а. Нельзя. Сосед, Попийвода, заворчит.
М и ш а. Сосед? Да, сосед у меня… А тебя как зовут?
Л и д а. С этого и начинал бы, как все добрые люди. Лида. А тебя?
М и ш а. Мишкой. Ерофеев Мишка.
Л и д а. Вот мы и познакомились. Спи. На рассвете так хорошо спится…
М и ш а. Ага, познакомились.
Опять в палате появляется С м е р т ь.
А ф о н я. Сестра! Сестра! Сестренница!
Л и д а. Я все-таки пошла. Зовут. (Погладила мимоходом по щеке Мишу.) Ну, как от нее избавиться? Как отмолиться?
А ф о н я. Сестренница! Тут Смерть! Так и шастает, так и шастает… Отгони ее от койки! Отгони…
Л и д а. Сейчас! Сейчас! (Хватает полотенце, машет им.) Уйди! Уйди! Проклятая! Уйди!
С м е р т ь, ухмыляясь, пятится, отступает в темноту. Афоня успокоенно расслабляется. Лида дает ему попить из мензурки, озирается вокруг, вглядывается в темноту, подходит к столу, склоняется над книгой. За спиной ее светлеет квадрат окна. Жилы дерева становятся темными. Голова Лиды клонится к книге. В палате продолжается война — редким выкриком, далекой пулеметной очередью, вспышкой ракеты за окном…
Медленно светает.
В палате на одной, на другой койке шевеление. Кряхтя и стеная, усаживается Попийвода, украдкой крестится, Рюрик, еще не поднявшись с койки, лезет под подушку за кисетом. Со стоном просыпается и начинает кашлять М и ш а. Разом выбрасывает себя из-под одеяла Восточный человек и обращается к Рюрику.
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Оставь, сорок, пожалста!
Продолжает спать и храпеть на всю палату Шестопалов.
Во дает товарищ старшина!
А ф о н я. Эту физкультуру он, оборони бог, как любит. Рассвет! Слава богу, рассвет!
Р ю р и к. А я разлюбил рассветы. Как рассвет, так снова война, бой. То ли дело сумерки. В сумерках все помыслы чисты, в сумерках все женщины прекрасны…
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Не согласен! Женщина — всегда прекрасный. Асобинна ночью, в саду ли, в агароде…
Ш е с т о п а л о в (с завыванием зевнул). Ы-ых, люблю я поработать, особенно поспать, люблю повеселиться, особенно пожрать. (Восточному человеку.) Откуда ты знаешь про женщин?
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Мы, восточные люди, многие тыщи лет живем и кое-что про женщин знаем! Пануша, грозный медсестра с клизмом на нас, как с автоматом! Мне клизма, Мишке клизма, Рюрику клизма. Попийвода уклоняется, все равно клизма. Шестопалов — клизма нет! Пачиму?
П о п и й в о д а. Бо усюду блат! (Полощет во рту, выплевывает в плевательницу.) Вон який я тяжелый — процедур нема, одна клизма, лекарствив таж не богато, с госпиталю не выпускают, вахтеров понаставили! У-у, попки!
Р ю р и к. Да, ты тяжелый! Кил сто!
П о п и й в о д а. Сто двадцать.
М и ш а. С фунтом! А что я, братцы, во сне видел?!
Р ю р и к. Войну? Любовь? Детдом родимый? На! (Подает Мише докурить.) Зобни!
М и ш а (затянулся). Ой-ой-ой, пошло-поехало! (Изображает, как кружится голова.)
Р ю р и к (отбирает у него окурок). Это не от наркоза. От любви!
М и ш а. От какой любви? Ты че треплешься?
Р ю р и к. От обыкновенной. (Грудью на Мишу.) Кого хочешь провести? (Бьет себя в грудь.) Саратовского мужика? Да у нас в Саратове токо народился, сразу тебе вместо соски в одну руку гармонь, в другую — бутылек и…
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Возми миня Саратов, пожалста!
М и ш а (с обожанием глядя на Рюрика). Трепло!
Р ю р и к. Между прочим, варежку широко не разевай! За ней, за сестрицей, один младший лейтенант приударяет!..
М и ш а. Да лан ты, и откуда ты?!
Р ю р и к. Сквозь землю на три метра…
Н я н я (входит). Доброе утро, больные!
Б о л ь н ы е (вразнобой). Доброе, доброе, чтоб ему…
Н я н я дает умыться из таза больным, поливая на руки из банки. Афоню она протирает мокрым полотенцем.
Н я н я. Во-от, во-от! Все полегче!
А ф о н я. И то, и то! Мне б счас в баньку, парку бы поддать, веничком бы тело высветлить…
Н я н я. Какая тебе баня? Какой веничек?
А ф о н я. Да уж токо в мечтах.
Н я н я. А кто не загадывает на будущее, тот и не жилец. Ты надейся, мечтай, на за-гад спросу нет. (Оглядывает палату.) О, милостивцы! Бедность-то, бедность!.. Но все равно, больные, прибирайтесь! Сегодня главврач обход будет делать.
Ш е с т о п а л о в. О-о, это серьезно, братцы! Подтяни-ись!
В палату стремительно вошла А г н и я В л а с ь е в н а — с седым хохолком, в золотых очках, ростиком и видом напоминающая полководца Суворова. За нею — сестра П а н а, которая, только войдя в палату, нашла глазами Шестопалова и тут же сурово насупилась. В свите еще Л и д а и еще одна н я н я.
А г н и я В л а с ь е в н а (полуоткрыв одеяло на Восточном человеке). Как у нас тут дела? (Звонко завозит ему ладонью по спине.) Молодец! Скоро в строй!
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Вот что такое восточные люди!.. В Левоне говорили: па-амрешь, памрешь… В Виннице: кранты! В санпоезде: каша ему не давай, каша даром пропадет! Как так?.. Сколько вина не выпито! Сколько девушек не целовано! Несогласный! Вай, чуть не забыл! Дайте я вас поцилую!
А г н и я В л а с ь е в н а. Потом, потом! После обхода. В процедурной. Мы изготовимся. (Направляется к койке Афони. Куда делись ее напор и веселость. Она слушает, выстукивает Афоню.)
Вся палата настороженно притихла.
А ф о н я. Ну, как оно, доктор? Навроде бы лучше?
А г н и я В л а с ь е в н а. Да, да. Только вас, голубчик, переведут в другую палату.
А ф о н я. В изолятор?
А г н и я В л а с ь е в н а. Н-нет, в другую… Там будет покойнее, теплее.
А ф о н я. Мне и здесь тепло. И ребята мне глянутся. Товарищ старшина-однополчанин. Спас меня, можно сказать. Молодежь…
Агния Власьевна, пряча глаза, уходит от койки Афони. Он было протянул просительную руку, но, всхлипнув, закинул сам себя одеялом с головой. Агния Власьевна, выдвинув ногой табуретку, садится между коек Попийводы и Миши, протирает очки, надевает, сидит, тяжело уронив руки.
А г н и я В л а с ь е в н а. Что, Попийвода, все пэчэ?
П о п и й в о д а. Пэчэ, доктор, пэчэ. И шо воно?
А г н и я В л а с ь е в н а. А если я вас в палату выздоравливающих? В школьный спортзал? Прохладиться?
П о п и й в о д а. Да як же ж так? Не долечивсь, не укрепивсь? Я ж буду жаловаться, писать в наркомат обороны…
А г н и я В л а с ь е в н а. Я велю дать вам бумагу и чернила. (Мише.) А где этот негодяй, поносивший советскую медицину матерными словами? Где этот архаровец? Дайте мне его!
Миша тянет одеяло на себя. Агния Власьевна не дает.
Не-ет, вы поглядите на него, поглядите! Покажи-ка язык! Язык как язык. Обметан. Покурил?
М и ш а. Разок и зобнул всего…
А г н и я В л а с ь е в н а. Зо-обнул! Зачем курил? От наркоза не обалдел? Могу добавить.
М и ш а. Ну его.
А г н и я В л а с ь е в н а. Лидочка! Я срочно в девятую палату. Запишите назначения, раздайте лекарства. (Шестопалову.) Жена заморила или на фронте отощал? Пить надо меньше. (Стремительно уносится из седьмой палаты.)
П а н а на ходу сдергивает с койки Афони фанерку с температурной таблицей, грозит Мише пальцем.
П а н а. Докуришься! Допрыгаешься! Туда же попадешь!.. (Уходит.)
Лида берет с подноса поставленные няней мензурки, заглядывая в журнал назначений, расставляет их по тумбочкам.
Л и д а. Пейте на здоровье, крепите оборону… Вам стрептоцидик. Та-ак. Вам — салицилка, аспирийчик… (Подходя к койке Миши.) А этому архаровцу плетку хорошую, чтоб берег себя.
М и ш а. Тебя что, не сменили?
Л и д а. Не сменили. Старшей сестре похоронная с фронта. Слегла…
М и ш а. Вон оно что! И у вас тут горе.
Л и д а. Не-ет, у нас только радости… (Кладет порошки на тумбочку. Няне.) Все. В восьмой палате Пана выполнит назначения.
Н я н я уходит. Лида присаживается на табурет. Трясет градусник. Сует его Мише под рубаху.
М и ш а. Так я че, под наркозом в самом деле крыл?..
Л и д а. Крыл? Громил! Ниспровергал!.. Вон ваш товарищ не даст соврать.
Р ю р и к. Х-хо-э-э! Только теперь я окончательно убедился: против сибиряка по мату никто не устоит! Уж на что саратовские молодцы!..
М и ш а. А че! Мелкота! Вот у меня дед был, как даст — вороны с неба сыплются! Хотите верьте, хотите нет, в тридцать три колена загибал!..
Р ю р и к (подождав, чтоб Лида отошла). Дурында! В тридцать три! Она вон возле тебя и так и эдак, родненьким называла, а ты пластаешь…
Л и д а. Саратовский боец тут одного костылем…
Р ю р и к. Заглядывают в палату, хохочут. Цирк им! Сестрица ка-ак топнет ногой: «Человек в невменяемом состоянии, и смеяться над ним могут только идиоты». Я и отоварил одному костылем по кумполу! Покеда!
Рюрик подмигивает Мише, пристраиваясь на костылях.
М и ш а. Че подмаргиваешь? Окривеешь!
Р ю р и к удаляется из палаты, прихватив за рукав Попийводу и коленкой вытолкав любопытно вытягивающего шею Восточного человека. Афоня все так же плоско лежит под одеялом. Шестопалов отвернулся лицом к стене.
(Возвращая Лиде градусник.) Ребята подначивали меня. Теперь вот условия создают.
Л и д а. Не переживай. Обычная картина. Ой, температура подпрыгнула.
М и ш а (неожиданно для себя погладил руку Лиды)