Не надейся на тихую воду —
Острый камень лежит под водой,
Злая буря шаланду качает,
Мать выходит и смотрит в окно,
И любовь, и слезу посылает
На защиту сынка своего!
Поет Ш е с т о п а л о в, забрав в горсть лицо.
Мать родная тебе не изменит,
А изменит туман голубой.
В палату вплывает П а н а. Ребята скоропалительно прячут мензурки. Шестопалов — грелку.
П а н а (принюхивается). Боже мой! Чем это прет? Прекратите сейчас же безобразничать!
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Вот спасибо, Пануля! Спасла! Н-ни-никакой пощады! Бьет и бьет младшего брата саратовский мужик. (Тасует карты.) Может, мы с тобой сыграем, Пануля, в дурака? Я никого не могу обыграть.
Все это время, пока ребята валяют дурака и идет перепалка, в забывчивости тянет песню Миша и, не отнимая руки от глаз, басит негромко Шестопалов.
П а н а. Я вот сыграю! Я вам так сыграю! Пили! Курили!
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Ну и нюх у тебя, Пануля! Тебе бы шпиенов ловить!
П а н а. Шпионов?! Я вот вас поймаю, да к главному врачу! А ты, Миша, такой приличный мальчик — и связался с этими разложившимися типами! Как не стыдно?
Ш е с т о п а л о в (отнимая руки от лица). Тебе, Пана, нельзя сердиться! Тебе надо только улыбаться — тогда от тебя свет, а так ты сразу как все бабы.
П а н а. Я, между прочим, женщина и есть.
Ш е с т о п а л о в. Знаю. И между прочим, попрошу в укромном месте не попадаться! Могу из-за тебя снова загреметь в штрафную.
П а н а. И-интересно! Каким это образом?
Ш е с т о п а л о в. Обыкновенным.
П а н а. Все-то вы шутите, товарищ Шестопалов! А у нас ведь работа, служба. Мы на ваши нарушения снисходительно смотрим, потому что трагическая ваша судьба. А вы на молодежь разлагающе действуете. Вот колечко на руке было. Золотое. Может, обручальное. А вы его…
Ш е с т о п а л о в. Кольцо души-девицы… А ну, советская молодежь, вэк! Вэк-вэк из палаты!.. Я в самогонке утопил и за это преступленье в немилость Пане угодил…
Р ю р и к набрасывает на Мишу халат и, приобняв его, уводит из палаты. В о с т о ч н ы й ч е л о в е к, ухмыляясь, оглядываясь назад, вываливается из палаты.
П а н а. Ой, товарищ Шестопалов, я вас боюсь.
Ш е с т о п а л о в. Это тебя все боятся. Такая грозная медсестра!
П а н а. Вы мятежный человек, товарищ Шестопалов!
Ш е с т о п а л о в. Не зови меня, Пана, товарищем, ладно? Что я тебе, комиссар, что ли? Выпью с твоего разрешения.
П а н а. Уж что с вами сделаешь! Только мальчикам — не давайте.
Ш е с т о п а л о в. А ты меня и в самом деле боишься? Мятежный! А-ах, Пана, Пана! Мятежный — он ищет бури! А я мужик, псковский скобарь. И не бурь, тишины себе и всем хочу. И еще хочу быть чуркой, на которой ты дрова колешь, ковриком, на который утром ступаешь своими теплыми ножками…
П а н а. Ой, как нехорошо шутите!.. Мрачно как. Да, я слышала, у вас своя семья.
Ш е с т о п а л о в. Где был дом, семья, растет картошка да репей… А зовут меня Эрнестом. Красиво, правда? Отец, бывший балтийский моряк, в честь Тельмана нарек. Ба-альшой патриот был! И помер от язвы желудка.
П а н а. Вот видишь… Такое имя… А горе ни у одних у вас. Что сделаешь? Война.
Ш е с т о п а л о в. Война, Пана, большая война… (Как бы стирая ладонями что-то с лица.) А что, Пана, возьму и не погибну. После войны к вам постучуся?
П а н а. Да что вы? Как можно! Мы вдвоем с мамой на семи метрах. Вы у нас все кастрюли опрокинете…
Ш е с т о п а л о в. Скажи, Пана, тебе хочется, чтобы я выжил?
П а н а. Да я хоть и комсомолка, пусть с просроченным стажем, всем ранбольным вслед молюсь, чтоб жили…
Ш е с т о п а л о в. У каждого свой бог. У меня вот его не стало. Помолись хоть своему богу за меня. За кастрюли не бойся. Кастрюли — дело наживное. Которую уроню — поднимем, которую разобью — починим. Да не зайду я в дом, не посмею. Я на скамеечке сяду. Буду сидеть, пока ты не позовешь…
П а н а. Зачем же сидеть? Дайте телеграмму, я вас встречу, честь честью. Что я, совсем ненормальная, что ли? Нет, лучше вот. (Достает из кармана ключ, привязанный на бантике.) Вот вам ключ. Чего вы испугались? Берите-берите. У нас дома два: у мамы и у меня. Пусть он вам будет талисманом.
Ш е с т о п а л о в. Ну, спасибо!
П а н а. За что спасибо-то?
Ш е с т о п а л о в. Да за доверие, что ли. Только вот, Пана, мы, фронтовики, суеверны, дорогу переступать… Если у тебя кто там, на фронте…
П а н а. Глупый! Ненаблюдательный! Да я еще девица! Видел возле меня кого-нибудь? Не видел! Теперь и подавно не увидишь! Со школы это. Я все выступала, все чего-то возглавляла, организовывала: собранья, диспуты, суды, советы. В медтехникуме комсорг, здесь профорг. Ко мне никто не пристает, даже блатные. Не урод, не мегера, а вот не пристает…
Ш е с т о п а л о в. Пусть кто попробует!
П а н а. Слава богу, теперь я под защитой! Ой, как мы надолго уединились!..
Возвращаются п а р н и в палату. Р ю р и к и В о с т о ч н ы й ч е л о в е к несут новое обмундирование и ботинки.
Р ю р и к. Все! Я — по домам! Фартовый игрок в карты (кивает на Восточного человека) и ловко увертывающийся от клизматона разведчик — довоевывать! Дуй, старшина, расписывайся за манатки!
Ш е с т о п а л о в и П а н а уходят.
(Перебирая обмундирование, грустно поглядывает на Мишу.) Ну что, сибирячок-снеговичок? Как тут один с бабами бороться будешь?
М и ш а. Лан те! Кончай трепаться!
Р ю р и к. Выпишут по чистой или после победы — чеши ко мне! Все же отец, мать, халупа своя…
М и ш а. Там видно будет…
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Солнце, тепла, вина, дружбы хочешь, так? Приезжай на станцию Акстафа, братом назову!
Р ю р и к. Он, скорее всего, здесь задержится…
М и ш а. Да лан те.
Р ю р и к. Завяз он тут! Присох. (Чего-то ищет под койкой и, дурачась, что-то бурчит.)
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Зачем так шутишь, Рюрик? Нехорошо шутишь! Лучше давай соображать, так? (Показывает на обмундирование.)
Р ю р и к (Мише). Хватит дуться-то! Ну, ляпнул как в лужу… Ты хоть знаешь, где она живет-то?
М и ш а. На улице Пушкина. Дом с флюгером на крыше…
Р ю р и к (подвигая Мише обмундирование). Коли с флюгером — найдешь.
Ш е с т о п а л о в (появляется, зашвыривает в угол обмундирование). Снова здорово! Запасной полк. Пересыльный пункт. (Трясет, болтает грелку.) Все выжрали! Спикировать на базар еще разок, что ли?
Тем временем Миша нацепляет орден, одевается.
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Я готов, как юный пионер, так?
Ш е с т о п а л о в. Старшина должен заботиться о рядовых, так? Я из тебя знаешь какого бойца сделаю? (Немеет.)
Перед ним стоит М и ш а в новом обмундировании, при орденах, с заглаженными набок волосами.
О-о, Миша! Ты ли это?
М и ш а. Ну как, братцы, ничего?
Р ю р и к. Да что там ничего! Герой! Красавец! Гренадер!
М и ш а. Нет, правда, братцы?
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. К артистке тебе надо!
Ш е с т о п а л о в. Что ему артистка! Он при таком параде любую буфетчицу свалит.
М и ш а. Да ну вас!
Р ю р и к. Ни пуха ни пера!
В о с т о ч н ы й ч е л о в е к. Про природу долго не разговаривай. Небо видишь, так? Землю видишь? Все!
Ш е с т о п а л о в (вытирая Восточному человеку ладонью губы). Че ты в природе понимаешь, рыло! Ты, Мишка, жми на слабую струну: мол, сирота, пожалеть некому…
М и ш а. Во обормоты! (Поспешно уходит.)
Ш е с т о п а л о в. А я двинул другим ходом! (Набрасывает шинель, лезет в окно.) Нарушать!
Р ю р и к. О, Шестопалов! О, мятежный сокол!
Действие второе
Комната об одно окно. В одной половине комнаты таз на табуретке под умывальником, полочка со стаканом для щеток и мыльницей. Далее видна темная дверца печки, деревянная настенная вешалка, диван, этажерка, на которой разрозненно стоят книги, альбомы. Во второй половине комнаты, за полураздернутой занавеской, кровать. На ней спит Л и д а. М а т ь Л и д ы надевает пальто, берет сумку, собирается уходить.
М и ш а (втискивается, нерешительно). Здравствуйте!
М а т ь. Здравствуйте, здравствуйте! Проходите, хвастайте!.. (Что-то ищет.)
М и ш а стягивает шапку, прокашливается. М а т ь нашла кошелек, заглянула в него, направляясь к двери, почти наткнулась на Мишу.
О, господи! И долго вы еще намерены стоять у порога?
М и ш а. Не знаю.
М а т ь. Интересно!
М и ш а. Вот постою еще, и там видно будет.
М а т ь. Постой, постой! Да это уж не тот ли гренадер, что вскружил голову моей единственной дочке?
Миша засмущался, запереступал, наладился повернуть обратно, но мать перехватила его.
Нет-нет! Раз уж пришли, раздевайтесь. А я в магазин. Я мигом. Лидия спит после дежурства. Но ей пора вставать. (Уходит.)
Миша озирается по сторонам. Не знает, что делать. На цыпочках крадется к кровати Лиды, отодвигает занавеску. Стоит. Затем осторожно протягивает руку, дотрагивается до волос Лиды.
Л и д а. Ой! Кто это?
М и ш а. Домовой.
Л и д а (натягивает на себя одеяло до подбородка). Ой, Мишка! (Хватает его за чуб, бренчит медалями, перебирает пальцами по орденам.) И правда, Мишка! Да при всех регалиях! Такой представительный!
М и ш а. Скажешь!
Л и д а. И голос Мишкин! Значит, не снится! Мишка сам пришел! Нашел! Один! Мишка! Мишка! Слезы, кровь, горе кругом… И вдруг… Мне кажется, я все еще сплю, и просыпаться не хочется…