Кто так настроен, тот – уверен я —
Во власти так же тверд, как в подчиненье.
670 Он в буре брани на посту пребудет,
Соратник доблестный и справедливый.
А безначалье – худшее из зол.
Оно народы губит, им отрава
В глубь дома вносится, союзной рати
В позорном бегстве узы рвет оно.
Но где надежно воинство – его там
Ряды блюдет готовность послушанья.
Храни же свято стяг законной власти,
Не подчиняя женщине ума.
Уж если пасть нам суждено – от мужа
680 Падем, не в женской прелести сетях!
Нам мнится, если возраст нам не враг,
Твоими разум говорит устами.
Ах, разум, разум… Да, отец мой, высший
То дар богов для смертных, спору нет;
И что неправ ты – это доказать
Не в силах я – и не хочу быть в силах.
Но прав, быть может, также и другой?
Поверь, отец: что делает народ,
Что говорит и чем он недоволен,
690 Мне лучше видно. Страх простолюдину
Твой взор внушает, прерывает речи,
Что неугодны слуху твоему.
А я, в тени, и вижу все, и слышу.
Я слышу, да, как все ее жалеют,
Все говорят: «Ужель погибнет та,
Что гибели всех менее достойна? —
Ужель за подвиг столь прекрасный – кару
Столь жалостную понесет она? —
Ту, что, родного брата в луже крови
Найдя, непогребенным не снесла,
Не потерпела, чтоб от псов голодных
Он поруганье принял и от птиц —
Ее ль златым мы не почтим венком?»
700 Так глухо бродит темная молва.
Отец! Ведь мне всего добра на свете
Дороже благоденствие твое.
И быть не может иначе: ведь слава
Цветущего отца – величье сына,
Как и отцу отраден сына блеск.
Не будь же однодумен: не считай,
Что правда только в том, что ты сказал.
Кто лишь в себе высокий разум видит,
Иль чары слова, иль души величье —
Тот часто вдруг оказывался пуст.
710 Ты – человек, и как бы ни был мудр ты, —
Позора нет познать и уступить.
Когда поток весенних вод избыток
Стремит в долину – гибкие лишь лозы
Его выносят, а деревьев силу
Он, с корнем вырывая, истребляет.
Когда моряк натянет корабельный
Канат и не захочет отпустить —
Не миновать ладье перевернуться.
Нет, уступи, смири свой гордый дух!
Дозволь и мне, хоть я и молод, словом
Тебя правдивым вразумить, отец:
720 Всех совершенней я того считаю,
Кто сам в себе клад мудрости хранит.
Но он немногим достается; прочим —
И доброму совету внять хвала.
Полезно обоюдное ученье,
Коль доля правды у обоих есть.
Седые старцы мы; не время нам
У молодого разуму учиться!
Одной лишь правде! Если ж молод я, —
Смотреть на дело должно, не на возраст.
730 А дело ли ослушника почтить?
Почтить дурных я не просил, отец.
Ну, а ее ты к ним не причисляешь?
Ни я, ни всенародный глас фивян.
Народ ли мне свою навяжет волю?
Ты ныне слово юное сказал.
Своей мне волей править, иль чужою?
Единый муж – не собственник народа.
Как? «Мой народ» – так говорят цари!
Попробуй самодержцем быть в пустыне!
740 Жене ты покорился, вижу я!
Коль ты – жена; я о тебе забочусь.
Ты, негодяй? И судишься с отцом?
Так должно; Правды ты завет нарушил.
Нарушил, если власть я чту свою?
Хорош почет, коль ты богов бесчестишь!
Презренный, женской прелести угодник!
Все ж не дурному делу я служу.
Ты в каждом слове лишь о ней радеешь!
Нет; и о нас с тобой, и о богах.
750 Живой ее ты не получишь в жены!
Она умрет… пусть так! Но не одна.
Еще угрозы? Вот венец дерзанью!
Угрозы? Нет; тщете ответ бессильный.
Тщеты питомец не учитель мне!
757 Ты говорить лишь хочешь, а не слушать?
756 Раб женщины, не раздражай меня!
755 Отец!.. другого б я назвал безумцем.
758 Что ж, называй! Но не на радость, верь мне,
К хуле и брань прибавил ты.
Эй вы!
760 Сюда преступницу ведите! Тотчас
На жениха глазах ее казню.
Нет, этого не будет! Глаз моих
Уж не увидят боле ни невеста
В мученьях казни горестной, ни ты:
Других ищи союзников безумью!
Уходит.
Его шаги торопит гнев, владыка, —
Советник лютый в юных дней пылу.
Что ж, в добрый час! Пускай в своей гордыне
И дерзости себя хоть богом мнит:
Их он и этим не спасет от казни.
770 «Их», ты сказал? Ужель казнишь обеих?
Ты прав: лишь ту, что прикоснулась к трупу.
Какую ж ей ты приготовил казнь?
За городом, в пустыне нелюдимой,
Врыт в землю склеп; из камня свод его.
Туда живую заключу, немного
Ей пищи дав – так, как обряд велит,
Чтоб города не запятнать убийством,
Пусть там Аиду молится – его ведь
Она считает богом одного!
Быть может, он спасет ее от смерти.
А не спасет – на опыте узнает,
780 Что почитать подземных – праздный труд.
Уходит во дворец.
Эрот, твой стяг – знамя побед!
Эрот, ловец лучших добыч,
Ты и смертному сердце жжешь
С нежных щек миловидной девы.
Подводный мир чует твой лет; в чаще лесной гость ты;
Вся бессмертная рать воле твоей служит;
Всех покорил людей ты —
790 И, покорив, безумишь.
Тобой не раз праведный ум
В неправды сеть был вовлечен;
Ты и ныне лихую рознь
В эти души вселил родные.
Преграды снес негой любви взор молодой девы —
Той любви, что в кругу высших держав судит.
Нет поражений играм
800 Царственной Афродиты!
Из дворца выходит окруженная стражей Антигона.
О, что вижу? И сам послушания долг
Позабыть я готов, и из старческих глаз
Неудержно струится горючий родник.