Когда он спросит, чей ты сын, откуда —
Ответь: Ахиллов (здесь обман не нужен);
Плывешь домой, ахейский бросив стан,
Враждой горя великой. На мольбы их
60 Склонился ты – ведь при иных условьях
Не мог быть взят ахейцами Пергам.
Они ж, глумясь над справедливой просьбой
Твоей, Ахилловых тебя доспехов
Лишили злостно, Одиссею их
Отдав… И тут меня ты вволю можешь
Последними словами поносить.
От них не будет больно мне; но если
Завет нарушишь мой – тогда аргивян
Ты всех обидой лютой огорчишь.
Одно запомни: без его оружья
Тебе не взять Дардановых высот.
70 А что не мне в доверчивом общенье
С ним разговор вести, а лишь тебе —
Понять нетрудно. Ты явился к нам
Не под грозой присяги, не под гнетом
Насилья, и не в первом ополченье.
Не то, что я. И коль стрелок искусный
Меня увидит – неизбежной смертью
Погибну я и в гроб тебя сведу.
Тебе ж в одном лишь надо исхитриться, —
Чтобы украсть непобедимый лук.
Я знаю, сын мой, от природы ты
Не приспособлен ближнего бездолить
80 Сплетеньями излучистых речей,
Но верь: победа – драгоценный дар!
Решись! А там – и правде мы послужим.
На час один лишь душу ты свою
Мне предоставь для замысла кривого.
А как потребность минет – хоть всю жизнь
Благочестивейшим слыви из смертных.
Лаэртов сын, совсем я не охотник
До дел таких, о коих речь одна
Мне режет слух. Не создан я природой
Чтоб к выгоде стезей кривой стремиться;
Не таковым был – так гласит молва —
И тот, кому я жизнию обязан.
90 К чему тут козни? Я согласен силой
Его под Трою с нами увести.
Не может быть, чтоб он, с хромой ногою,
Осилил нас, приехавших вдвоем.
Меня тебе помощником послали;
Предателя ты не найдешь во мне.
Но знай мой взгляд: милей победы гнусной
Мне неудача честная стократ.
О милый отпрыск храброго отца!
И я был молод, и язык неловкий
Не поспешал за бодрою рукой.
Но жизни опыт говорит: не доблесть,
А слава правит все дела людей.
100 Итак, я должен лгать; но что же дале?
Ты хитростью его опутать должен.
Зачем же так, зачем не убежденьем?
Не убедишь; насилье ж бесполезно.
Какой же мощью обнадежен он?
Волшебный лук руке его послушен.
Но если так – возможно ль с ним общенье?
Лишь хитростью – таков и мой совет.
И эту ложь ты не сочтешь позорной?
Конечно, нет – когда спасенье в ней.
110 Ему в глаза смотреть с неправдой в речи?
Так выгода велит; сомненья брось!
Но чем мне выгодно его участье?
Его лишь стрелы Трою покорят.
А вы сказали: покоритель – я?
Ни ты без них, ни без тебя – они.
Исход один: они должны быть наши.
Ты этим делом два венца добудешь.
Какие? Смелость мне придаст ответ.
И доблестным, и мудрым прослывешь.
120 Ну, будь что будет; поборол я стыд.
А помнишь ты внушение мое?
Уж если дал согласье, – значит, помню.
Итак, останься, Филоктета жди;
Я удалюсь, – так осторожней будет.
Лазутчика же нашего с собой
Возьму на судно – и его же к вам
Пришлю обратно, если встречи вашей
Замедлится желательный исход.
В купца осанке явится к тебе он,
И воина никто в нем не признает.
130 Речь поведет о том он и об этом,
А ты, мой сын, что на руку тебе,
Уж сам извлечь из слов его сумеешь.
Я возвращаюсь на корабль: теперь —
Твоя забота. Да блюдет тебя
Наш хитроумный проводник, Гермес,
А с ним – Афина мудрая, царица
Побед, моя заступница вовеки.
Уходит.
Орхестру заполняет хор мирмидонских моряков.
В земле чужой, со странником угрюмым
Что говорить, о чем молчать велишь?
Ты все скажи нам, вождь!
Там наука и ум цветет,
Где божественной власти жезл
140 Зевсом в верные руки дан.
Так к тебе перешла теперь
Древнего царства держава; итак, скажи,
Служить тебе могу ль я?
На краю, над обрывом жилище его;
Если хочешь, взгляни, как устроился он:
Безопасно теперь. Но как только придет
Неприветливый путник – обратно ко мне
Из пещеры явись и по силам своим
Помоги мне в задуманном деле.
150 Давнишнюю ты воскресил заботу —
Всегда радеть о выгоде твоей.
Теперь скажи одно:
Где пустынника дом найти,
Где блуждает стопа его?
Это надо бы ведать нам,
Чтобы он не застиг нас вдруг.
Где ж его хижина? Где пребывает он?
В глуши лесной, иль дома?
Видишь здесь ты жилище в пещере сквозной,
160 Среди каменных стен двуотверстых?
А страдалец-хозяин – куда он ушел?
Видно, в поисках пищи вблизи он ползет
И отвисшей ногою тропу бороздит,
Ибо он, горемычнее всех горемык,
Оперенной стрелой поражая зверей,
Только тем и живет;
Исцелителя нет его ране.
Ах, болеет о нем душа!
170 Нет ухода за ним, далек
Взор участливый, день и ночь
Стонет он, одинокий.
Злою болью болеет плоть,
В муках корм добывает он —
Страшно думать, как мог бедствий таких
Он пересилить гнет!
О произвол богов!
О, людской злополучный род,
О, безмерная доля!
180 Отпрыск славных мужей, судьбы
Первый баловень средь своих —
Всех он жизни даров лишен,
Всеми ныне покинут.
Зверь лесной ему гость и друг,
Голод – брат и болезнь – сестра;
Одр его стережет ночью и днем
Мук неотлучных сонм.
Тщетно рыдает он:
Эха лишь неумолчный зов
190 С дальних скал ему вторит.
Коль судить мне дозволено – участь его
В изумленье души не повергнет моей.
Не без воли блаженных его поразил
Той безжалостной Хрисы удар роковой;
Не без их же решенья и ныне он здесь
Без ухода томится десятый уж год —
Чтоб не раньше направил на Трою он лук,
Неизбежной стрелою сражая врага,
Чем исполнится время, когда от него
200 Суждена тому граду погибель.
О, тише, сын мой!
Что там?
Звуки слышу я,
Точно где человек в муках томится.
Там ли, здесь ли – знать не могу…