Уходят. Звонит телефон. Выбегает М а р и а н н а, затем — И г о р ь.
М а р и а н н а (в трубку). Алло!
И г о р ь. Наверное, Париж?
М а р и а н н а (в трубку). Нет, это не прачечная. (Кладет трубку.) Ну?
И г о р ь. Что?
М а р и а н н а. У тебя в глазах вопрос. Ну, вопрошай!
И г о р ь. Зачем? Мои вопросы тебя раздражают.
М а р и а н н а. Странная манера: озвучивать чужие мысли. Ты уверен, что читаешь их слово в слово?
И г о р ь. Уверен в обратном: книга закрылась…
М а р и а н н а. Открой.
И г о р ь. Там — незнакомый шрифт.
М а р и а н н а. Знаешь, почему? Ты читаешь во мне книжицу для пап и мам. А девочка выросла, Щелкунчик. И, с вашей легкой руки, освоила полифонию. Так что от роли папы вы давно освобождены. Давай вместе поищем другую роль?
И г о р ь. Ты слишком легко живешь. Порхаешь.
М а р и а н н а. А может быть, летаю? Слушай, перестань учить жить — начни сам!
Игорь, Пойми, ты — профессионал. В искусстве поднимаются только…
М а р и а н н а. Великомученики? Слыхали! А я вот не мучаюсь! А мне вот радостно все — и в до мажоре и в ре миноре! (Стучит пальцем в грудь Игоря.) У тебя там — складочка. Вздохни всей грудью!
И г о р ь. Почему ни слова без иронии?
М а р и а н н а. Господи, и это — человек с музыкальным слухом! (Смеется.) Смотри-ка, а он краснеет!
И г о р ь. Да что же это такое…
М а р и а н н а. Краснеет, как девятиклассник!.. Вот он у нас, оказывается, какой, Щелкунчик… без складочки. Пожалуйста, оставайся таким. Давай каждый день играть в эту игру: кто кого пересмотрит?
И г о р ь. Что за страсть делать из меня дурака?
М а р и а н н а. Что за радость ходить в моралистах?!
И г о р ь. Скажи, чего ты от меня хочешь?
М а р и а н н а. Дьос мио! И лично тетя Даша! Дайте свет в эту шахту! (Убегает.)
Решительно входит Н и к о д и м о в а с газетой в руке. За ней — О л е с ь.
Н и к о д и м о в а (снимает трубку телефона, набирает номер). Скажите, как позвонить туда, где дают международные переговоры? Меня вызывал Берлин. Спасибо, товарищ. (Вновь набирает номер.) Берлин — это у вас?.. Пожалуйста, посмотрите, меня вызывали оттуда… Никодимова… А1-15-25… Только завтра? Понимаю… Что ж, я понимаю… (Кладет трубку.) Надо еще дожить.
О л е с ь. Ну, что ты, мама?
Н и к о д и м о в а. И, самое страшное, — я сама стала сомневаться в своей совести… Ведь я же не могла говорить никому о тех, кого спасала… Да-да, так было…
О л е с ь. Здесь написано, что нас повезут из Берлина в Равенсбрюк. Мне кажется, для тебя это опасная дорога.
Н и к о д и м о в а. Восемьдесят километров по нынешним временам пустяки. Не заметим, как доедем.
О л е с ь. Я не о том.
Н и к о д и м о в а. Ты, как всегда, на посту. Если бы не было вас, я не смогла бы выдержать… Ничего, подготовлюсь и выдержу. Торжественно обещаю.
Игорь тихо выходит.
М а р и а н н а. Опять — в берлогу.
Н и к о д и м о в а. У него трудная пора. В нем бродит война. Надо быть повнимательнее.
М а р и а н н а. Ну, не слышит человек! Не слышит — и все!
Н и к о д и м о в а. Иди, играй, девочка. Он хорошо понимает твою музыку.
О л е с ь. А по-моему, он погас.
Н и к о д и м о в а. В этом разберутся без нас с тобой, сынок. Кстати, торчать в парадных с какой-то Красной Шапочкой — дурной тон. В следующий раз пригласи ее в дом…
Марианна, смеясь, выходит.
О л е с ь. Есть, капитан!
Н и к о д и м о в а. Откуда ты знаешь?
О л е с ь. О чем?
Н и к о д и м о в а. О капитане. Разве я рассказывала?
О л е с ь. Просто такое выражение: «Есть, капитан!»
Н и к о д и м о в а. А ведь в начале войны, в сорок первом, я ходила в звании капитана медицинской службы. Где Катя? Катя! Где же Катя?
Слышно, как настраивает скрипку Марианна.
О л е с ь. Знаешь, я сегодня ночью понял, что для нас война никогда не кончится. А казалось, что мы имеем право забыть… жить заново…
Н и к о д и м о в а. Беспамятствуют только мертвые. Живые либо помнят, либо делают вид, что забыли… но все равно помнят.
Марианна играет. Это настоящая музыка.
Знаешь, я где-то читала недавно… Как говорили древние: «Если войну забывают, начинается новая».
Властный звонок. Затем — еще и еще. Никодимова отпирает. В квартиру врывается Д а р ь я В л а с ь е в н а в больничном халате.
Д а р ь я. Не могу! Что хочешь делай — не вернусь я туда!
Н и к о д и м о в а. И ты говоришь это мне, врачу.
Д а р ь я. Ты на меня не ори. Ладно? У меня в отделении свое кричало есть — почище.
Н и к о д и м о в а. Немедленно назад!
Д а р ь я. Думаешь, в героини попала, так теперь все по-твоему будет? Я уж и машину отпустила.
Н и к о д и м о в а. Больная Кладницкая, я категорически возражаю.
Д а р ь я. От чего меня лечить, Тонечка? От смерти? Дай хоть напоследок по воле походить!
Н и к о д и м о в а. Врачи знают, что делают, Дарья Власьевна.
Д а р ь я. Вот и складно: что врачи знают, то и я. Стало быть, все заодно. Поздравить тебя с геройством твоим дорвусь или нет?
Н и к о д и м о в а. Право… Что же это творится?
Д а р ь я. В народе говорят: «Бог правду видит, да не скоро скажет». Вот и просветилось… Чего глядишь, бесстыжий? Тетка стоит в исподнем, а он зенки пялит. Где мой ключ? Игорь!.. Он дома, что ли?
О л е с ь. Дома.
Д а р ь я. Игорь же!
Входит И г о р ь.
И этот выпялился. Отпирай хату, говорю, бальный наряд надевать стану. Нынче и за твое счастье стакан опрокину — на докторшу эту героическую и не посмотрю! Давай, давай, поживей!
И г о р ь. Там Марианна играет.
Д а р ь я. Тогда ты почему здесь? А ну, марш за мной! (Уводит Игоря.)
Н и к о д и м о в а. Неисправимая.
О л е с ь. А может, и не надо исправлять?
Звонки. Входят К а т я и М а н е ж н и к о в с покупками.
Н и к о д и м о в а. Боже мой! Катя, где вы его достали?
К а т я. «Тихо-тихо!» — как говорит наша Дарья Власьевна. Государственная тайна!
Н и к о д и м о в а. Сказала бы я вам, Николай Гаврилович, да у вас сильный амортизатор, надо признать.
М а н е ж н и к о в. Я слышал… Катя рассказывала… Даже не знаю, как вам сказать!.. Живите долго, Антонина Васильевна.
О л е с ь. Давайте знакомиться, Николай Гаврилович?
М а н е ж н и к о в. Что творится! Неужели — Олесь?
О л е с ь. А вы почти не изменились.
М а н е ж н и к о в. Мне нельзя, как видите.
О л е с ь. А я давно знал.
К а т я. Интересно, каким образом.
О л е с ь. Все танцевали, а я — наблюдал.
К а т я. С кем мы имеем дело! Сквозь землю видит.
О л е с ь. Это — моя будущая специальность.
М а н е ж н и к о в. Что же ты мне тогда ничего не сказал? Эх, Олесь!
О л е с ь. Кто бы мне такому поверил?
Из своей комнаты выходит Д а р ь я. За ней — И г о р ь.
Д а р ь я. Хвостом за мной таскаешься — стыдобища какая. Ступай туда, ступай! (Увидела Манежникова.) Ай, профессор кислых щей объявился! А то, видали его, — в автомобилях рассиживается да на окна наши глазеет! Гляди у меня! Ты еще за тот лимит не рассчитался. (Обращается к Никодимовой.) Что-то стол задерживается, Тонечка. Опять без меня каждый на свой бок тянете?
М а р и а н н а. Тетя Даша, наденьте медаль — будет порядок.
И г о р ь. Наденьте!
Д а р ь я. А чего выставляться? Дело житейское. (Уходит.)
Из комнаты выходит К а т я в красивом вечернем платье, но красота эта сдержанна, как все в ней.
О л е с ь (поет).
О тебе в боях гремела слава,
Ты прошла огонь, чтоб мирно жить,
И тебе положено по праву
В самых модных туфельках ходить…
Манежников и Игорь подхватывают.
К а т я. Спасибо, мальчики.
И г о р ь (Кате). Ну вот, твоя любовь и догнала тебя.
К а т я. Грустно, даже реветь охота.
И г о р ь. Вот тебе раз!
Олесь напевает туш. Входит Д а р ь я с медалью на груди.
Д а р ь я. Хорошо у нас.
К а т я. Даже поругаться не с кем.
Д а р ь я. Как это не с кем? Завтра с утра и начну… Расселят вас кого куда, метраж дадут, и нас уже не будет, а все равно к этому дому придете, ох, придете, попомните мое слово! Потому что здесь мы все друг дружке радовались, в беде перемогались…
Садятся за стол.
О л е с ь (встает, вынимает тетрадку, читает). Дарья Власьевна, соседка, здравствуй!..
Вот она, святая память наша
Сбереженная на все века…
Что ж ты плачешь, что ты, тетя Даша,
Нам с тобой нельзя еще пока.
Дарья Власьевна, не мы, так кто же
Отчий дом к победе приберет?
Кто ребятам-сиротам поможет,
Юным вдовам слезы оботрет?
Это нам с тобой, хлебнувшим горя,
Чьи-то души греть и утешать.
Нам, отдавшим все за этот город,
Поднимать его и украшать.
Дарья Власьевна, нам много дела,
Точно под воскресный день в дому.
Ты в беде сберечь его сумела,
Ты и счастие вернешь ему.
Счастие извечное, людское,
Что в бреду, в крови, во мгле боев
Сберегло и вынесло простое
Сердце материнское твое.
Д а р ь я. Спасибо, Олесь, уважил. Я было думала: отстояла свою смену Дарья Власьевна, ан нет!.. (Подходит к Никодимовой.) Тонечка, были времена — я твоих детей на себя взять хотела.
Н и к о д и м о в а. Вы их и взяли на себя. Растили же вместе.
Д а р ь я. Уважь и меня. Если что, Шурика моего до ума доведи.
Н и к о д и м о в а. Вашего Шурика?
О л е с ь. Какого Шурика?