Нет, нет, это был уж. (Постепенно его речь становится тише, кажется, что невидимка, к которому он обращается, приближается. Наконец он начинает говорить нормальным тоном.) Я же сказал, чтобы вы надели туфли.
Появляется сморщенная старая арабка. На ней лиловое платье и желтая вуаль. Ее ноги босы. На голове — фибровый чемодан.
МАТЬ. Мне хочется, чтобы они были чистыми, когда я приду.
САИД(раздраженно). А вы думаете, что у них обувь будет чистая? И, конечно, новая? И, конечно, чистые ноги?
МАТЬ(бредет, находясь на одном уровне с Саидом). Ты на что надеешься? Что у них будут новые ноги?
САИД. Не шутите, сегодня я хочу быть грустным. Я специально сделаю себе больно, чтобы быть грустным. Здесь груда камней, вы сможете отдохнуть.
Он снимает у нее с головы чемодан и ставит на землю.
Мать садится.
МАТЬ(улыбаясь). Садись.
САИД. Нет. Камни слишком мягкие для моей задницы. Я хочу, чтобы все приводило меня в дурное настроение.
МАТЬ(продолжая улыбаться). Ты хочешь быть грустным? Я считаю эту ситуацию комичной. Ты, Саид, мой единственный сын, женишься на самой уродливой женщине соседней деревни и окрестностей, а твоя мать вынуждена пройти десять километров пешком, чтобы отпраздновать твою свадьбу… (ударяет ногой по чемодану) тащить чемодан подарков для этой семьи…
(Снова со смехом ударяет чемодан ногой, и он падает.)
САИД(печально). Если не перестанете, вы так все разобьете…
МАТЬ(со смехом). А забавно будет, когда прямо перед ее носом ты откроешь чемодан, полный осколков фарфора, хрусталя, кружев, кусочков зеркал и сосисок… Гнев может сделать ее красивей.
САИД. Огорчение сделает ее еще безобразней.
МАТЬ(продолжая смеяться). Если от смеха у тебя выступят слезы, сквозь них лицо ее может показаться тебе преобразившимся. Но тебе, конечно, не хватит мужества…
САИД. Чтобы…
МАТЬ. Чтобы относиться к ней как к уродине. Ты идешь к ней против воли: пусть тебя вырвет прямо на нее.
САИД(серьезно). Меня правда должно вырвать? Что она сделала, чтобы ее выдали за меня?
МАТЬ. То же, что и ты: она это заслужила за то, что уродлива. Ты — потому что беден. Ей нужен муж. Тебе — жена. Вы оба берете то, что осталось: друг друга. (Смеется. Смотрит на небо.) Да, месье, будет жарко. Господь дарит нам день света.
САИД(после паузы). Не хотите, чтобы я понес чемодан? Никто вас не увидит. У городских ворот я вам его верну.
МАТЬ. Меня увидят Господь и ты. А ты с чемоданом на голове меньше будешь похож на мужчину.
САИД(удивленно). С чемоданом на голове вы больше похожи на женщину?
МАТЬ. Господь и ты…
САИД. Господь? С чемоданом на голове? Так я понесу его в руке.
Она молчит.
(После паузы, указывая на чемодан.) Сколько вы заплатили за отрез желтого бархата?
МАТЬ. Я за него вообще не платила. Я стирала у еврейки.
САИД(мысленно подсчитывая). Стирала. А сколько платят за стирку?
МАТЬ. Обычно она мне за них не платит. По пятницам она мне одалживает своего осла. А сколько ты заплатил за часы? Маятник, правда, испорчен, но все-таки это часы с маятником…
САИД. Я еще не заплатил. Мне еще осталось сложить восемнадцать метров стены. Амбар Джелула. Я доделаю после обеда. А кофемолка?
МАТЬ. А одеколон?
САИД. Недорого. За ним я должен был сходить в дуар Аин Тарг. Сами понимаете, тринадцать километров туда, тринадцать — обратно.
МАТЬ(улыбаясь). Духи для такой принцессы! (Вдруг прислушивается.) Что это?
САИД(глядя вдаль, влево). Месье Леруа с женой едут по шоссе.
МАТЬ. Если бы мы остановились на перекрестке, они, может быть, взяли бы нас в свою машину.
САИД. Нас?
МАТЬ. Просто так — нет, но если бы ты им объяснил, что речь идет о свадьбе… что ты торопишься к невесте… как бы мне хотелось, чтобы они увидели, как я подъезжаю на машине.
Пауза.
САИД. Может быть, вам поесть? В чемодане есть жареная курица.
МАТЬ(серьезно). Ты с ума сошел. Если не будет хватать ножки, они подумают, что я развожу хромых кур. Мы — бедные, а она уродливая, но не до такой степени, чтобы дойти до одноногих кур.
Пауза.
САИД. Вы не хотите туфли надеть? Никогда не видел вас в туфлях на высоком каблуке.
МАТЬ. Я и надевала их всего два раза в жизни. Первый раз в день похорон твоего отца. Я вдруг очутилась так высоко, что вообразила себя на башне, я словно наблюдала за своим горем, оставшимся на земле, в которую закапывали твоего отца. Одну туфлю, левую, я нашла в помойке, другую — возле бака для стирки. Во второй раз я надела их в тот день, когда приходил судебный пристав, который хотел забрать нашу халупу. (Смеется.) Халупу из сухих, но гнилых досок, гнилых, но звонких, звонких до такой степени, что все звуки прорывались наружу, только они, звуки отца и мои, звуки, повторяемые склоном, и мы там жили, спали у всех на виду в этом барабане, через который наша жизнь просачивалась наружу сквозь гнилые доски, выпуская наши звуки, шумы, голоса, гремучая развалюха! Бух!.. Бах!.. Ба-бах!.. Трах!.. Вам!.. Бдум!.. Бдзынь! Бум там, бум здесь! Крр… Кррр… Крра-а… И еще бум! Сквозь доски халупы! А пристав хотел забрать халупу… но я… на цыпочках, поддерживаемая каблуками, была исполнена большой гордости, даже надменности. Головой я касалась шиферной крыши. Мне хватило одного жеста, чтобы выставить за дверь этого пристава.
САИД. Вы правильно сделали, мама. Наденьте ваши туфли на каблуках.
Она растягивает слово «но», произнося его тихо.
МАТЬ. Но, малыш, надо пройти еще три километра. Мне будет больно, да и каблуки сломать можно.
САИД(очень сурово: он говорит «надденьте»). Наденьте туфли.
Протягивает ей туфли, один — белый, другой — красный.
Мать безропотно надевает их.
САИД(смотрит на Мать, пока та поднимается). Вот так вы хороши. Не снимайте их. И потанцуйте! Потанцуйте!
Она делает два-три «па», и в самом деле, очень изящно.
Потанцуйте еще, Мадам. А вы, пальмы, распрямите свои шевелюры, опустите головы, или, как говорится, свои лбы, и посмотрите на мою старушку. И ветер пусть на мгновенье стихнет, пусть тоже посмотрит: вот он праздник! (Обращаясь к матери.) Танцуйте, старушка, своими неутомимыми лапками! (Наклоняется и обращается к камням.) И вы, камни, посмотрите, что происходит вокруг вас. Пусть моя старушка потопчет вас, как революция — королевскую мостовую… Урра!.. Бух! Бух! (Изображает пушку.) Бух! Бах! Бух! (Хохочет.)
МАТЬ(вторит ему, танцуя). Бух!.. Вам!.. Ба-бах! Бух! Бух!.. Королевскую мостовую… (Саиду.) Давай, изобрази молнию!
САИД(все еще смеясь). Бдум!.. Бдам!.. Ба-бах! Да-дам! (Жестами и голосом изображает молнию.)
МАТЬ(продолжая танцевать). Бдам!.. Ду-дум!..
Бдам!.. Бум!..
САИД. Бум!.. Бум! Моя мать танцует, моя мать топчет вас, даже пот струится… (Смотрит на нее издалека.) Струйки пота стекают с ваших висков на ваши щеки, с щек — на груди, с грудей — на живот… И ты, пыль, смотри на мою мать, гордую и прекрасную, всю в поту и на высоких каблуках!.. (Мать продолжает улыбаться и танцевать.) Вы прекрасны, я понесу чемодан.
Бдум!..
Он изображает молнию. Хватает чемодан, но мать схватила его быстрее. Недолгая борьба. Они хохочут, изображая гром и молнию.
Чемодан падает, раскрывается и теряет все свое содержимое: он был пуст. Саид и Мать с хохотом валятся на землю.
МАТЬ(смеясь, протягивает руку, чтобы поймать невидимые капли). Гроза. Вся свадьба вымокнет.
Они, дрожа, выходят в левую кулису. Ширма следует тем же путем, в том же ритме.
Комментарии к первой картине
Сцена играется в темпе allegro, в жанре арлекинады, если верить тому, что я об этом читал. Но в этой сцене костюмы Саида и его Матери, указывающие на их нищету, должны быть торжественными.
Ширма, двигающаяся справа налево, должна быть очень легкой, маневренной, чтобы машинист мог играть с ней, как с аккордеоном: то есть растягивая ее в ширину или придавая ей порывистость, или как-то иначе, в зависимости от настроения машиниста. В общем, он должен осознавать себя настоящим актером, если хочет оживить декорацию.
В этой сцене актеры смешливы. Они должны добиться такой техники, чтобы их реплики иногда накладывались одна на другую, то есть чтобы конец одной реплики перекрывался началом реплики партнера. Последние и начальные слова накладывающихся реплик будут подчеркнуты.
Четыре створки ширмы — небесно-голубого цвета, а на пятой, белой, той, что раскладывается последней, должен быть нарисован — или написан — ствол пальмы, разноцветный.
Фибровый чемодан Матери размалеван.
Движения актеров: Мать, чьи ноги скрыты лохмотьями платья, движется мелкими шажками. Саид — большими шагами. Когда Саид появляется, руки его на бедрах, ладони — отставлены. Это его «базовая» поза. Грим Матери: длинные лиловые морщины, столь многочисленные, что лицо словно затянуто паутиной. Или на ней — вуалетка[5].
Саид: очень черные впадины на щеках, а вокруг — желтоватые или зеленоватые пятна.
Картина вторая
Бордель. Ширма — белая. На полу — три клиента, лежат на животе, их головы повернуты в сторону Варды. Слева неподвижно стоят две проститутки.
Одежда проституток:
Малика: парчовое платье, черные туфли на высоком каблуке, на голове — что-то вроде восточной тиары из позолоченного металла, волосы распущены по плечам. Двадцать лет. Варда: парчовое тяжелое платье, туфли такие же, как у Малики, но красные, на голове — огромный кроваво-красный шиньон, очень бледное лицо. Варде около 40 лет.