(из-за кулис). Если мне отрежут руки и ноги, если моя кровь брызнет четырьмя струями, пусть попадет в мою открытую пасть…
Все это время слышно похрапывание Лейлы, Саида и Сторожа.
ЛЕЙТЕНАНТ. Прекрасно. Вы, Эрнандес?
ГОЛОС ЭРНАНДЕСА. Нет. Не моя кровь брызнет из вспоротого мной живота!
ЛЕЙТЕНАНТ. Вы, Брандинеши?
ГОЛОС БРАНДИНЕШИ. Кровь, мой Лейтенант. Моя. Ваша. Других, даже кровь камней, но кровь.
ЛЕЙТЕНАНТ. Готовы?
Именно в этот момент справа выдвигается ширма, на которой изображено окно в доме Бланкензи.
ГОЛОС. Готовы.
ЛЕЙТЕНАНТ. А проклятия? Когда придем в дальние края, пусть на их холмах зазвучит эхо самых грубых проклятий. (Сержанту.) Сержант! Надеюсь, ваши солдаты заготовили проклятия легионеров? Солдаты! Я желаю проклятий: лирических, реалистических, любовных. (Вдруг спокойней, почти нежно.) Но, господа, там, за этими холмами, вы должны убивать мужчин, а не крыс. Во время вспышки, в схватке, рассмотрите их как следует — если успеете — и откройте в них, только очень быстро, людей; иначе вы будете убивать крыс, а значит, вы будете воевать и заниматься любовью с крысами. (Он кажется очень грустным, почти отчаявшимся.) Ясно?
СЕРЖАНТ(вынимая пачку сигарет). Так точно. (Он роняет одну сигарету. Лейтенант подбирает ее и дает ему. Сержант молча подносит ее ко рту.)ЛЕЙТЕНАНТ(все тем же тоном). Слышали?
Пока Престон начищает его сапоги, Лейтенант в бинокль рассматривает зал. Сержант спокойно застегивает свои штаны и китель.
СЕРЖАНТ. Так точно.
ЛЕЙЛА(проснувшись). Это тебе надо быть осторожным. И хитрым.
САИД(подыгрывая). А ты должна показать мне лазейку, пока Бог ее не заткнул. Ты мне совсем не служишь.
ЛЕЙЛА(иронично). Понял?
САИД. Так точно.
ЛЕЙЛА(тем же тоном). Слышал?
САИД. Так точно.
ЛЕЙЛА. Служу твоему позору. И ты считаешь все-таки нормальным, что я делаю все, чтобы попасть к тебе в тюрьму.
САИД(очень раздраженно). Это нормально, что мой позор как тень следует за мной или рядом со мной и сияет.
Пауза.
Скажи, почему ты выбрала окольные пути, а не пошла по шоссе? На шоссе тебя было бы видно, но не было бы заметно. А на небольших дорогах чуяли твое воровство, потому что от тебя за версту несет воровством.
ЛЕЙЛА. Ты всегда прав, потом. Ты потом на мне женился, когда я уже была уродиной.
Пауза.
А ты скажи, почему ты не взял деньги из кассы у бакалейщицы? Она распродала все свое мыло…
САИД. Когда я к ней зашел снова, два часа спустя, в магазине был ее дедушка. Он пересчитывал пакетики с тапикокой, надо было ему помочь.
ЛЕЙЛА(преувеличенно жалостливо). Ты ведь не умеешь считать, мой бедный Саид.
САИД. Я не умею ни читать, ни писать, а считать умею.
Пауза.
ЛЕЙЛА. Я злая и сварливая…
Пауза.
Саид…
САИД. Черт.
ЛЕЙЛА(нежно). Саид… теперь прошу милостыню, как надо.
САИД(с восхищением). Побирушка. И ты говоришь мне об этом только сегодня ночью?
СТОРОЖ(это Жандарм, который приходил арестовывать Лейлу, он проснулся и встал, говорит грубым вульгарным голосом).…Все время приходится кричать, орать на вас, из-за вас я провожу ужасные ночи. Главный надзиратель позаботился о том, чтобы поместить вас в разных концах коридора, но вы все равно бормочете ваши песни. Они носятся туда-сюда, сквозь мои уши, сквозь уши воров и сводниц, лежащих на своих подстилках. Дайте ночи хоть чуть-чуть отдохнуть. Ей тоже нужна тишина. Во всех уголках мусульманской земли этот шепот в темноте, треск ломающихся веток, кремней зажигалок, подожженных олив, бродяги, за которыми тянется запах гари, бунт… И вы двое, вы двое, в своем тряпье… и вы поете… без… конца… (Засыпает.)
САИД(продолжая беседовать с Лейлой). В моей камере тоже темно. Единственный свет — это твои испорченные зубы, твои грязные глаза, твоя печальная кожа. Твои славные глаза, твои смурные глаза, один смотрит на Рио-де-Жанейро, другой — на дно чашки: это ты. А твоя кожа, как старое шелковое кашне на шее учителя, — это тоже ты. Я уже не могу отвести от нее глаза…
ЛЕЙЛА(тихо). А ты думаешь о тех скидках, что делал мой отец по мере того, как ты меня рассматривал?
Тебе должно быть легче оттого, что у тебя не было и гроша. Ты меня получил, как очистки…
САИД(грустно). Мы с твоим отцом быстро сошлись на самой низкой цене.
ЛЕЙЛА. Мне тоже надо было проявить добрую волю, чтобы опуститься так низко, как ты меня просил, а это глубже, чем дно чашки с молоком! А теперь я стремлюсь туда сама. Меня надо уже удерживать за подол…
САИД. Есть у тебя еще какие-то места, которые надо бы поприветствовать? Может, ты знаешь такие…
ЛЕЙЛА. Такие есть, но тот, кто их поприветствует — бай-бай, — оставит там свое сердце…
Пауза.
Ты никогда не бил меня, Саид?
САИД. Тренируюсь каждую ночь. Как выйду, ты получишь.
Молчание. Слышен голос.
ГОЛОС ПРИГОВОРЕННОГО К СМЕРТИ(мужественный и решительный). Нет. Если бы надо было сделать это снова, я бы подошел спереди, лицом к лицу, с улыбкой, протянул бы ей искусственный цветок, какие она любила. Ирис из фиолетового атласа. Она бы меня поблагодарила. Ни одна куколка-блондинка, какие бывают в кино, не стала бы слушать тот вздор, который я говорил, да с такой спокойной улыбкой. Только тогда…
ЛЕЙЛА(восхищенно). Кто это?
СТОРОЖ(ворчливо). Приговоренный к смерти. Он убил свою мать.
ГОЛОС ПРИГОВОРЕННОГО К СМЕРТИ …когда я закончил бы свою речь, она понюхала бы розу, которую прицепила бы к своим седым волосам, и тогда бы я ей… (мало-помалу голос становится все более экзальтированным, а к концу он звучит уже как псалом, как песня) деликатно вскрыл брюхо. Деликатно раздвинул бы полы юбки, чтобы посмотреть, как вытекают кишки, которыми я играл бы, как пальцы играют с драгоценностями. И мой взгляд передал бы эту радость блуждающему взгляду моей матери!
Пауза.
САИД(печально). Он дошел до того, что может петь.
СТОРОЖ(грубо). До того, что должен петь. А вы, ученики, заткнитесь!
Пауза.
Слышны звуки гармоники, играют «Марсельезу». Лейла и Саид закрывают глаза. Сторож храпит.
Зажигается свет. Спальня Бланкензи. Г-жа Бланкензи стоит перед нарисованным окном. В руке у нее револьвер, она целится. Г-н Бланкензи ищет что-то в комнате. На Г-же Бланкензи лиловый пеньюар.
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ(с придыханием). Фа-диез.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ(так же). Они посягнули на розу Маршал Жофр.
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Где она?
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Ничего не бойся, милая. Весь розарий в ловушках. Я сам поставил на дорожках капканы для волков. (Скрипит зубами.) Как зубы впиваются в розу, вопьются в них стальные челюсти капканов — сама подумай, их пятьдесят штук на клумбах и дорожках — ты чувствуешь, как не терпится этим стальным челюстям? Им не терпится кусать.
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ(взволнованно). Дорогой!
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Тебе не страшно?
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Ведь ты здесь.
Пауза.
Тебе сегодня утром показалось, что в арабском городе что-то происходит?
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Там все пришло в движение. Там такое спокойствие, что можно подумать, будто все движется с невероятной скоростью.
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Они хотят произвести на нас впечатление.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Или они боятся…
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Это одно и то же… (Куда-то показывает.) Там что-то шевелится…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Это кипарис. Пойду посмотрю… Хотелось бы знать, они кого-то уже схватили? Не прикусил ли он язык, чтобы не заорать, а почему молчат железные челюсти… (Он что-то ищет.) Где…
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Твоя толстинка?.. Сегодня утром ее нашла горничная, когда убиралась. Она взяла ее, чтобы зашить.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Нашла!.. Взяла!.. Зашить!..
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Не надо было забывать. Вот уже несколько дней ты забываешь надевать ее и разбрасываешь… Ты распускаешься, а момент сейчас неподходящий…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Ты думаешь, она догадалась?
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Они становятся прозорливыми. Я хотела поговорить с ней, узнать, что она знает. Я за ней следила, она зашла за клумбу, я хотела оказаться у нее на пути. Я подхожу, с невинным видом… и, как ты думаешь, на кого я наткнулась?..
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. На нее?
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. На жандарма Антомарши…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Что ему было надо?
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Он, как всегда, что-то глупо промямлил и ушел.
Г-н Бланкензи пожимает плечами.
…Ты выйдешь?
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. К моим розам, не подложив подушечку на живот?
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Сейчас же темно.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Тем более. Эта подушечка — главная составляющая моего престижа. Как и сапоги. Какой бы запах имели мои розы, если бы сапоги не помогали мне ощутить его. Если в капкан попалась дичь, даже если эта дичь уже при смерти…
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ. Знаю, милый. Так же, как и я без своих накладных волос, но сейчас ночь… (Успокаивающе.) Иди к своим розам в таком же виде, в каком приходишь ко мне: в кальсонах…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ(в смятении, обнимает ее). Враг вокруг нас. У меня больше нет толстинки ни для зада, ни для живота… Все вокруг дышит предательством, но ты здесь…
Г-ЖА БЛАНКЕНЗИ(также в смятении). Любовь моя, сейчас предательство не то, что раньше. Мне рассказывала моя прабабушка, что раньше жених и невеста становились супругами накануне свадьбы. Самец разрывал самку, и невидимое пятно крови под ее белым платьем было доказательством того, что любовь сильнее Бога. Конечно, верить в Бога было необходимо, но и предавали. А когда наступало утро таинства, флердоранж на венке новобрачной был прекрасен!