…Сейчас осведомлюсь. (Ощупью опускается на землю, ложится на вытянутую ногу одного из солдат — как будто на ветку дерева, — прикладывает ухо и слушает. Затем приподнимается.) Он идет. Приложив ухо к земле тропы, я услышал, как он приближается, тихонько, шагами бархатными, но широкими и уверенными… (Поднимается во весь рост.) Будьте внимательны, чтобы на дно оврага не покатились камни… Продвигайтесь!.. Ночь его защищает — его, но не нас… В конце тропинки должна быть гряда скал… обойдите ее аккуратно… Ведь вам же тоже не хочется, чтоб он к нам присоединился…
Внезапно выстрел. Лейтенант падает. После этого он должен говорить очень быстро и как бы тихим голосом. Все три солдата, а вслед за ними и четвертый — только что появившийся Ролан, — поворачиваются в его сторону. Они ощупывают воздух вокруг себя, что говорит о том, что все это происходит в темноте.
Вот она, ребята. Пришла, красавица. И я умираю ощупью… Немногое у меня осталось… Родина далеко… Генеральские звезды, хоть я и был их достоин, но даже подполковничьих соплей не получу… Пить…
ЖОЖО(мягко). Пить больше нечего.
РОЛАН(восхищенно, как будто речь идет о чуде). Щас окочурится.
НЕСТОР. Мы ему ничем помочь не можем. Подождать, пока он отойдет, прикрыть ему глаза и забросить в овраг.
Пауза.
ЖОЖО(голосом очень мягким). Конечно, так он будет не во французской земле, ну что же, можно все-таки. У нас ведь ничего другого нет… ему покажется, что он лежит в своей родной хибарке… (Колеблется.) Слушай, Роже, может, у тебя найдется газовой добавки, и у других тоже… могли бы дать ему глотнуть.
РОЖЕ(прижимисто). У меня… осталась только моя пайка.
ЖОЖО. Но ты совсем недавно говорил…
ЛЕЙТЕНАНТ(умирающим голосом). Пить…
НЕСТОР. Это наш долг, мы должны выполнить его. Коли уж он не будет похоронен в христианской земле, то пусть хоть, умирая, немного подышит родным воздухом…
РОЖЕ(еще более прижимисто). Нету. У меня всего только и оставалась пара пузырей, которые застряли в складках потрохов. А что у меня останется потом? Пустой живот. Пустой! Я-то уж знаю, что такое щедрость и благотворительность. И если мы станем все так стараться, то устроим ему торжественную церемонию похорон. Потому что по всей округе будет благоухать Гасконью.
ЖОЖО. Начал он высоко, а стал как один из нас. И поскольку нам больше нечего ему дать, да будет это от души.
РОЖЕ. А может, у него у самого найдется? Пусть постарается…
НЕСТОР. Надо быть человечными. Нельзя же требовать от умирающего…
Пауза.
РОЖЕ(делая яростное движение). Я все понял. Тащите его. Положим его под защиту скалы, пускай подышит воздухом Лот-э-Гаронны…
РОЛАН. А я-то из Арденн.
РОЖЕ. Кладите его аккуратно, спиной к скале.
Делают, как он сказал.
И пукайте бесшумно, чтобы враги нас не разоблачили. Вокруг враги, но нашими усилиями здесь, в ночи, во враждебной стране, появится покойницкая из наших мест, с запахом свечек, ладана и с порванным завещанием, покойницкая, очутившаяся здесь, как облако на полотне Мурильо… Да отверзнутся ноздри Лейтенанта, и пусть он, отходя…
Становятся по стойке смирно.
Итак: мы будем салютовать ему в тиши артиллерийским салютом для больших людей. Каждому свой выстрел. Цельтесь хорошенько ему в ноздри. Огонь. Прекрасно.
Пауза.
Прекрасно… Каждый выдал свое. Дух Франции…
Солдаты исчезают в правой кулисе.
МАТЬ(улыбаясь). Значит, он идет сюда?
КАДИДЖА(с той же улыбкой). Скоренько будет здесь. И все прочие тоже. Да не в том дело… (громко смеясь) есть еще мои мухи. Ты знаешь, что я — вроде как префектиха у мух, или, если хочешь, назначена ответственной по мухам.
МАТЬ(восторженно). А на мою свалку ты мне пришлешь две-три ударных группы?
КАДИДЖА(смеясь). Сейчас сделаем… (Делает призывное движение.)
МАТЬ(смеясь). Да время есть. Давай-ка поболтаем. Как ты думаешь, что остается делать тем, внизу?
КАДИДЖА(смеясь). Да ничего, беднягам. С них слишком многого требовали. А зарываться в паскудство — что это даст?
МАТЬ(смеется, и Кадиджа вместе с ней). Да ничего, я это отлично знаю, но именно поэтому! (Исходит приступами хохота, и между этими приступами говорит следующее.) Именно истины… Ха-ха-ха-ха!.. Доказать невозможно… Ха-ха! (Кажется, смех ее никогда не иссякнет.) Именно истины фальшивы!.. Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Ха-ха!.. (От смеха сгибается пополам) Именно истины невозможно довести до их высшего смысла… Хи-хи-хи-хи! Хо-хо! Ха-ха! Хи-хи-хи!.. Так, чтобы они при этом не умерли, и чтобы ты сам не умер от смеха, и если уж что превозносить, то именно их, до самой смерти! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи! Хо-хо!
КАДИДЖА(смеясь громче нее). И никто никогда не сможет их реализовать! Ха-ха-ха-ха!
МАТЬ(катаясь по земле от смеха). Никто!.. И никогда!.. Они, наверное… о… о… ни… наверное… Ха-ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи!..они, наверное, поют, и потом болит голова!
Катаются и корчатся на земле от смеха, до икоты.
КАДИДЖА. А когда я тебя видела, а ты не видела! Ха-ха! Очумела, никогда такого не было, мастер-техник, очумела, слушая тебя… Ха-ха-ха! Хи! Ха! Хи! В колючих кустах рассказывала о своем мужике, какой он был прекрасный, голодранец… Ха-ха!
МАТЬ(смеясь не менее громко). А я — дойти до того, чтобы сказать, что… ха-ха-ха! Хо! Что он был такой прекрасный, что при виде его я стала засыпать… храпеть… Ха-ха-ха! И что Саид… Саид вроде моей левой туфли, я ее нашла разодранной в помойке!.. (Тут она, кажется, приходит в себя.) Саид? Саид — ладно, но Лейла? Что же стало с ней? Куда же она делась, Лейла?
Вся сцена погружается в темноту. Актеры и ширмы исчезают в кулисах. Пауза ожидания. Тишина. Потом слева появляется Лейла, ступает на высоких каблуках. Она должна говорить очень рассудительно, без внешних эффектов. В течение всего монолога остается недвижимой.
На сцене видим только Мать — наверху и Варду — внизу слева, в золотых лохмотьях. Их освещают прожектора.
ЛЕЙЛА. Если бы я могла хотя бы подобрать свой глаз и себе его вклеить. Или найти другой, розовый или голубой! Но мой пропал.
Пауза.
Уходи! (Делает движение, как будто отгоняет кого то.) Уходи, вонь!.. Кто приказал тебе быть радом со мной?… Ладно, садись здесь, если хочешь, и не шевелись, царица.
Пауза.
Саид, о добрый мой Саид, ты обезглазил меня, и правильно сделал. Два глаза — это было многовато… К тому же я отлично знаю, что у меня чесотка и ляжки все в коросте…
Варда ложится на землю, и вязальщицы — то есть деревенские женщины со своими вязальными шпильками — тут же окружают ее. Лейла отгоняет мух.
Уходите, сударыни. Вы вернетесь через час, к моему трупу… Саид, я понимаю, что ты меня покинул… Тебя ждут на повороте для более славной судьбы, и ты знал это. Ты становился претенциозным, невыносимым.
Претенциозным, как школьный учитель… Он меня ищет, и когда он вскоре меня найдет, я буду окоченевшей, холодной, растрескавшейся, опустошенной, морщинистой, вроде как пиписька в морозную ночь… (Смеется.) Бедный Саид! (Прислушивается.) Это ты орешь там, Саид? Это все то же самое. А я улягусь, чтобы подохнуть… Ори, ори. Я знаю, что тебе все удалось. Ты в подлости зашел дальше меня, но я-то все-таки жена предателя. И я достойна почестей и ложа императрицы. Ори-ори, Саид. Если бы ты меня нашел, то тебе пришлось бы за мной ухаживать, меня спасать… А теперь, с одним-то глазом, придется опуститься в смерть.
Пауза.
Интересно, как это сделать? Потому что, вот вопрос: а может быть, смерть — это такая дама, дама, которая за мной придет, или, может быть, это такое место, куда придется идти. Попробуй узнай…
Долгая пауза. Уханье совы.
Да… понимаю… Как? Куда?.. Да… да, не надо так грубо… да. Туда… туда, где свет? Хорошо.
Крик.
А, черт, я поднимаюсь! Я выплываю на поверх… нет? Нет? Я опускаюсь, вы полагаете… (Начинает пятиться в глубину сцены.) Вот видите… Я поднимаюсь… качает… это гребень… волны времени… вот, все кончилось. Здесь дно?.. Я поднимаюсь… и выплываю на поверх… нет? Нет. Хорошо, если вы так сказали, значит, это правда, потому что все теперь становится правдой… хорошо… Ну вот. Погрузимся опять, сначала плечи.
Она окончательно погружается в свое платье, которое было сшито таким образом — нечто вроде кринолина, — чтобы она могла в конце утонуть в нем. Свет возвращается на сцену.
Комментарии к четырнадцатой картине
Постановщик должен хорошо отработать с актерами манеру дрожать и вытягиваться вдоль ширмы, чтобы как следует создать впечатление, что идет дождь, настоящий дождь из воды.
Варда, после того как разорвет свои юбки, должна стать настоящим чудовищем, полным ненависти и тоски.
Картина пятнадцатая
Ширмы располагаются в два этажа. Наверху все те же многочисленные белые ширмы, через которые будут проходить Мертвые. Внизу на планшете сцены — неосвещенная ширма слева — это бордель. Вокруг покойницы в молчании вяжут шесть женщин, видимых, несмотря на легкое затемнение в этой части сцены. Все мертвецы-арабы, мужчины и женщины, кроме Си Слимана, дрожат.
БРАХИМ. Все, что я вынес из жизни, все, что от нее осталось, — это моя дрожь. Если ее у меня отнимут, я стану ничем.
СИ СЛИМАН(постоянно улыбаясь). Получается, в вашей жизни была только трясучка?.. Или ее было недостаточно… Мертвые мертвы.
КАДИДЖА. Не совсем, поскольку они приходят продолжать умирание.
СИ СЛИМАН. Вы знаете больше, чем они, о том зле, которого можно достичь в смерти.