а, хотя и не всегда богатого, месторождения меди и даже нашли одно месторождение олова, которое станет единственным, на сегодня, оловянным источником в европейской части России. Вот, что значит, собрать всех рудознатцев, в том числе переселенных, и направить их в нужный район. Знай и люби свой край! На северо-восточном побережье Ладоги, в районе Питкяранты, на ручье, даже в мое время сохранились развалины заводов — грех было не воспользоваться подсказками. Хотя, даже с подсказками рудознатцы провозились три года, и вывалили массу проблем с добычей. Хорошо быть начальником — задавил всех словом «надо» и свалил головную боль на Олонецкого управляющего. А то, что пустой породы много — не так и плохо. Нам гравий очень даже нужен.
Вот недопоставки «тары», в виде барж, и стали основной претензией к Олонецким верфям. Взбадривал мастеров несколько дней, мотаясь параллельно на завод. Затем неудачно вспомнил, что меня вроде как на ковре ожидают, и засобирался в Петербург.
Ладогу обходили по восточному берегу, повторяя путь флотилии Петра. Ладога хмурилась, и заставляла периодически прятаться на берегу от ее вздорного характера. Не удивительно, что мы уже потеряли в этой акватории пять барж — настроение озера меняется быстрее, чем у женщины. Чуть зазевался и уже получаешь в лоб сковородкой.
«Орешек» прошли в густом тумане — потом вернулись, и высказал коменданту мое мнение, о несении службы. У них же даже собаки обленились, не утруждая себя гавканьем!
Наше отбытие от крепости проводили уже как положено — заливистым лаем и сдержанными богохульствами. Тыловики, что с них взять. Даже проводить выразительно и то не смогли — ворчали как столетние деды. Ну да Петр им судья.
Дальше просто скатывались по Неве, не останавливаясь даже на Ижоре — и так все мыслимые сроки прибытия просрочил.
Петербург встретил отреставрированным Ниеншанцем по правому берегу и ровными рядами рабочего поселка по левому. Над поселком уже подняли несколько куполов часовен и труб мастерских. Жизнь звенела молотами, визжала пилами и расцвечивалась парадными гирляндами сохнущего белья. Занятый делами народ не обратил внимания на одинокий струг, идущий к городу — тут за день десятки таких проходят. Только несколько коров, стоящих по вымя в воде, проводили нас взглядами с философским равнодушием.
Выйдя из-за поворота реки, на котором Петр, после женитьбы, указал закладывать монастырь — оценили, наконец, состояние стройки. Даже сердце забилось чаще. Плевать, что опять на ковер — зато ковер этот будет лежать в достойном месте, хорошеющем год от года.
Первым в глаза бросился Гостиный мост. Ну и что, ежли моста еще нет! Зато нижние опоры под него уже укрепили, залили бетоном и даже облицевали гранитом. Одно это о многом говорит, так как опоры моста у нас выполняют еще и роль причалов, вытягиваясь выше и ниже моста по течению на добрых сорок метров. Раз залили такие объемы, значит, Ижора вышла на максимум производства камеди. Почему решил, что залили? Так на опорах уже начали поднимать быки будущего моста, вместе с грузовыми башенками причалов. Без забитых свай и залитой бетоном опоры подобное безобразие мастера делать бы не рискнули. Более того, две центральные башни, между которыми и будет разводной проем, подняли уже метров на десять, на шестую часть их высоты. Глядишь, через год уже понадобятся стальные фермы пешеходной площадки и разводных пролетов. Значит, вовремя устроил встряску на онежских заводах. Англичане строили Тауэрский мост 8 лет, у нас выйдет чуток побольше — зато почти на две сотни лет раньше, и в стиле барокко, в котором выдержана вся набережная. Есть, чем гордится.
За мостом, на левом берегу, активно строили Гостиный Двор, что было слегка не по плану. Но понять эту спешку можно, так как у пирсов моста было не протолкнуться от зашвартованных купеческих кораблей. Более того, ниже по течению стояло еще с десяток кораблей, которым не хватило места. Обнадеживающая картина — города еще нет, а торговля уже есть. Плохо только, что штабелями товаров всю набережную перед Гостиным Двором завалили — но это явление временное. Надеюсь.
Пикантно смотрелся стихийный рынок, образовавшийся там же, на набережной — бурный и голосистый, как все рынки. Стройка — стройкой, а торговля уже идет бойкая. Надо посмотреть фискальные книги в Петропавловском форте — таможня у нас работает или как?
Между поднимающим колонны прибежищем купцов, и Дворцовой площадью, вяло строилась Академическая дуга. Хотя, вяло, это по сравнению с Гостиным Двором. На самом деле, зданий в комплексе планировалось много, здания крупные, трехэтажные, как и дворцовый комплекс, с большими внутренними дворами — в результате чего, выглядел их «подъем» значительно медленнее, чем у двухэтажного Гостиного Двора, несмотря на ударный труд множества «мурашей», облепивших стены.
Еще одним замедляющим фактором стали проглядывающие от фундаментов стены дворянских особняков, оттягивающие на себя людей и материалы. С людьми-то проблем не имелось, судя по деловой суете, а вот материалы, как обычно, стали ахиллесовой пятой города. Разгружающиеся у набережных баржи выглядели бледно, на фоне объемов строительства. Надо будет и Ижорскую верфь пнуть как следует — в карьерах народ работает в три смены, а вывозить не на чем.
Вообще — тревожный симптом. Слишком активно и много раздаю взбадривания. Надо сесть и спокойно проанализировать, в чем основные затыки. Может, еще одну верфь заложим — демоны с ним, с сухим деревом. Построим баржи из сырого леса, года на три — пять их хватит, а потом основной наплыв стройки спадет.
Вот только кто мне даст спокойно сесть и заняться делами?
Высматривал дворец, мысленно успокаивая паранойю, кричащую, что ковер — это не к добру. Сам знаю. Но не во всякой войне можно победить. Каждому Наполеону — свое Ватерлоо, а каждому князю ошейник от государя. В смысле, ленту с бантами, медалями и прочими значимыми регалиями.
Охрана дворцовой набережной мне понравилась. Патрули ходили вдоль нее, и провожали наш струг внимательными взглядами. Бдит народ. Кроме патрулей Двинского полка много было преображенцев, а на маленькой дворцовой пристани так вообще целое капральство дежурило. У пристани стояли зашвартованными небольшая яхта и буер. Вот и еще один штришок к городу — значит, и Лужская верфь, возглавляемая Скляевым, начала строительство «дворянского» флота.
Выбравшись на высокую пристань, уделил несколько минут новинкам. Яхточка мне понравилась, хотя давно уже надо было переходить от шверцев к шверту. Ну а буер был просто одномачтовой разъездной посудинкой, без особых изюминок.
Пока глазел на новинки, к нам подошел майор преображенцев, настойчиво приглашающий во дворец. Перед ковром не натопчешься — кивнул майору, что готов за ним следовать.
Дворцовый комплекс похорошел еще больше. Да и обжитость в нем появилась — сновал народ, вился полупрозрачный дым над трубами. Удивительно много бояр, порой даже с семействами, вышагивало по набережной и площади. Интересно, где они живут? Ведь дворянский район еще и на 10 % не отстроен. Задал этот вопрос майору. Оказалось, севернее Дворцового парка отстроили, на скорую руку, целую слободу. Зимой рубили дома, и к середине лета уже началось заселение. Это, конечно, не по плану, но пока пусть так и остается. Пригород и летние домики возникли раньше города. Петербург, как всегда, полон сюрпризов.
Внутреннее убранство дворца стало еще богаче. Особенно впечатлили большие люстры с хрустальными висюльками и ковровые дорожки на лестницах, прижатые отполированными до золотого блеска прутками ковродержателей.
По лестницам сновал народ, будто в школе объявили большую перемену. Заметил интересную тенденцию — дворцовые слуги носили ливреи и парики, выделяясь на общем фоне. Надо будет использовать это обстоятельство, и закинуть слух, мол, парики носят только слуги, чтоб их было удобно различать. Добьем окончательно европейскую моду.
Преображенцы отвели меня не в левое крыло, как ожидал, а в большую приемную правого крыла, где меня попросили подождать. А чтоб не скучно было — к паре моих морпехов добавили еще пару преображенцев. Это эскорт или конвой?
Ждал долго. Успел даже пожалеть, что не заехал на Ижору. Да и со строителями можно было пообщаться. Вместо этого полировал взглядом пуговицы преображенцев и прикидывал, насколько сильно поменялась их форма за эти годы. Надо было справочник литейный с собой взять — меня это шаманство лучше всего усыпляет. Хотя, ныне усну и без справочника, особенно если поем.
На прием меня позвали, когда окончательно собрался составить рядком красивые, витые, стулья и удовлетворить часть своих потребностей. В результате, появился перед высоким обществом хмурый, и встретил еще более сумрачный прием.
— Донесли мне, князь, будто к бунту ты подбиваешь!
Петр, в своем черном сюртуке с белыми отворотами и серой грудкой камзола, напоминал нахохлившегося ворона. И стая вокруг него подобралась знатная — попугаи и павлины. На каком языке общаться с таким зоопарком?
— Неверно донесли, государь. Ежли кто и думает, что клятву тебе порушить мог — то он об ином не подумал. Любые бунты, на землях, что ты мне доверил, урон артелям принесут. Не будет зерна — нечем люд на заводах кормить станет. Бунт для меня это нож в сердце.
Петр отошел от окна, где он наблюдал копошение рабочих на площади, устанавливающих на постамент золотой шар державы, выполненный в виде глобуса с рельефными материками и увенчанный крестом.
Подойдя в упор, и хмуро оглядев мой потрепанный вид, задал вопрос
— Письма на Дон отписывал?!
Ну, так и знал, что инициативы наказуемы! Достал из планшетки запасенные копии писем вместе с письмами от Боцмана, протянул их Петру.
— Отписывал государь, как же иначе! Коли губернатор докладывает, что на землях неспокойно — не можно такое без внимания оставить. Он и в губерн-коллегию отписывал, да только ответа не получил.
Петр резким движением выдернул у меня листы, глянул недобро и отошел к окну, быстро пробегая текст глазами и рывками перебирая листы. Просмотрев весь текст, откинул письма на подоконник. Постоял перед окном, под нарастающее шушуканье ближнего круга. Потом, не поворачиваясь, продолжил.