Сидел на крыльце, набивая барабаны капсулами из подсумка. Кто бы мог подумать, что в таком небольшом, недостроенном подворье, живет столько народу. Ветер обдувал лицо, и холодил мокрые дорожки на щеках. Наверное, пороховой дым разъел глаза.
Топот всадников услышал издалека. Внутри всколыхнулся пепел в злобной ухмылке — что «спасители», услышали пальбу и поспешили на подмогу?! Еще и главный, небось, в первых рядах? Заходите. Недосуг мне вас сортировать на правых и виноватых — у вас милосердный бог есть, он пусть и разбирается.
Лава всадников влетела во двор, через распахнутые ворота, так резко, что первые выстрелы Дара миновали голову колонны, хотя, это ненадолго отсрочило конец бойни. Говорить с ними не собирался, как и они со мной. Мушкетные пули расщепили балясины рядом с левым плечом, а дробь Дара гулко щелкала по стенам и забору подворья. Вот и поговорили.
На дворе ржали раненные лошади и стонали, богохульствуя, нелюди. Поднялся, вытаскивая из кобуры перезаряженный револьвер — надо было провести контроль. Лошадей жалко.
Из ворот подворья вышел в скапливающуюся толпу зевак. Оглядел всех безразличным взглядом, сортируя — примеривая на зевак ярлык «опасны». Толпа явственно отшатнулась. Поднял иностранный мушкет, так и лежащий у ворот, и двинулся ко второму адресу, который мне был известен еще по прошлому году.
До небольшого, временного, домика посольства идти выходило прилично. Пустота и безразличие не помешали запутать след и не пользоваться наезженными дорогами. Патрули, которых направят на мой розыск, мне не враги, будет жаль пролить еще и их кровь, когда они попытаются меня остановить.
Петляющая дорога, с пережиданием в укрытиях проезда поисковых групп, да еще с запугиванием невольных свидетелей моего передвижения — вылилась почти в два часа. Но фортуна, отдавая последнюю дань, довела таки меня до двери заветного дома, обошедшегося без подворья.
Постучал, вежливо, в дверь прикладом мушкета. Здесь не поморье, где не прижились замки, выпускаемые нашим заводом — тут люди прячутся от мира за массивными створками.
Поторопил хозяев менее вежливым стуком приклада, и на последовавший, наконец, традиционный вопрос ответил, что возвращаю их особый мушкет. Ведь действительно принес! Зачем врать на пороге чистилища?
Такие мушкеты стоят немало — основательность победила осторожность. А может, моя спокойная речь настроила обитателей на деловой лад. В дом меня пустили, и даже согласились отвести к трапезничающему послу, так как никому иному отдавать оружие не собирался.
Посол изволил вечерять в большой компании. Поинтересовался, кто у него заместитель, после чего положил перед потенциальным послом принесенный мушкет и кратко рассказал свою версию событий, по которой несколько подобных мушкетов было вручено через посла нашим боярам, для конкретного дела. И дело это сегодня почти справили, не дотянув совсем чуток.
Вскочившего посла, рьяно заявившего, что это не так — пристрелил. Плевать. Может и не так. Посол верующий, хоть и в иную ипостась бога — ему на небесах воздадут по справедливости. Жаль было только нескольких горячих защитников, вскочивших из-за стола и схватившихся за рукояти оружия. Надеюсь, небеса к ним будут действительно справедливы.
Пережидал медленно рассеивающийся дым, отойдя к стене и контролируя сжавшихся за столом людей, перебегая взглядом с одной двери, ведущей в комнату, на другую. Не зря. Через дверь с лестницы вбежали двое вооруженных, теперь уже покойников. Продолжать со мной спорить больше никто не рисковал. Видимо осознали, что мне безразличны их аргументы и они сами. Перед домом зацокали копыта и заржали осаживаемые лошади. Вот, пожалуй, и все.
Отлепил тело от стены, выглянув в окно и потом напутствовал присутствующих напоследок.
— Коли задумаете супротив людей русских еще какую мерзость — знайте. Придет к вам, под вечер, человек — что спросит с вас полной мерой. Не спасут вас регалии и законы. Господу про буквы, людьми писанные, будете рассказывать. Теперь же, тут посидите, да помыслите, над моими словами. Провожать меня не надо, выход сам найду. Коли рискнете меня спровадить, отправлю вслед за послом вашим.
Понятливые люди, а говорят, что языка не разумеют. Пока спускался по темной лестнице, за спиной ни одного лучика света от приоткрывающейся двери не пробилось.
Идя по лестнице, аккуратно вытягивал петельку от заветной «фляжки» и цеплял ее на пуговицу. Теперь и с Петром поговорить можно.
Навстречу, от входной двери бежал разгоряченный скачкой офицер, чье звание в полумраке не просматривалось. Сыграл с ним на опережение.
— Тут уже все кончено! Оставь в посольстве людей, а нам надобно срочно к Федору Юрьевичу. Государево дело!
Офицер остановился, и даже сделал шаг назад, задирая голову, и наблюдая мой неторопливый спуск по лестнице. Секунд десять он, судя по всему, искал золотую середину в противоречивых указаниях, свалившихся на его голову. Солдаты, вбежавшие вслед за своим командиром, так и не определившись, брать ли меня на прицел — тискали в руках штуцера.
— Князь! Отдайте оружие и извольте следовать за мной!
Офицер выбрал самую вежливую форму. Приятно. Значит, хоть кто-то в армии помнит о моих заслугах. Аккуратно снял с плеча пустой Дар, передавая его ближайшему солдату, расстегнул ремни обвязки, отдавая амуницию вслед за дробовиком. Посмотрел вопросительно на командира. Тот помялся, но указал рукой на дверь.
Перед посольством стало тесно от коней, драгун и зевак. Не разбирая, где чья лошадь, похлопал по шее ближайшую, и, забрав поводья у опешившего драгуна, запрыгнул в седло. Лошадь пошла боком, нервно обмахивая круп хвостом, но, уловив мое состояние смертельного покоя, не стала показывать свой нрав, сочтя за лучшее прислушаться к натянувшейся узде. Рядом в седла запрыгивали офицер и несколько драгун. Напрасно они опасаются, что могу сбежать — мне еще с властителями этого гадюшника переговорить надо.
Глава 43
Лошади рысили по темным улицам, быстро приближая нашу группу к Неве, где в свете фонарей меня ждал дворцовый комплекс. В другое время, наверное, обратил бы внимание на освещение улиц, но ныне и далее меня больше не интересовали эти вопросы. Пусть хоть с факелами бегают, как около посольства. Лошади несли по той самой дороге, которую вымостили мои благие дела.
Спешились у здания Сената, первый этаж которого, мастера сделали уже вполне жилым, и, судя по коридору, где меня вели, вполне законченным.
Вечерняя жизнь новоиспеченных коллегий текла активно. То ли от электрического освещения, то ли от происходящих событий — но коридоры Сената заполнял снующий народ не меньше чем дворец днем. Перед секцией штат-коллегии вообще целая шумящая толпа собралась, которую драгуны распихивали локтями.
В кабинет Ромодановского мы буквально ввалились, провожаемые в спину тяжелыми эпитетами, рикошетирующими от моей брони безразличия. Приходилось только китель на груди придерживать, чтоб раньше времени меня никто не рванул за воротник.
У Федора Юрьевича собрались, активно жестикулируя, уже с десяток бояр. Вместе с нашей компанией тут стало тесно. Маловаты кабинеты в Сенате запроектированы.
Князь-кесарь, богатырским рыком, прервал бушующий в кабинете переговорный процесс. В наступившей тишине все взоры скрестились на мне, и безмолвие вновь взорвалась эпитетами, из которых «паскудьнъ безродный» было самым мягким.
Брызгая слюной, ко мне рванул один из активистов, ищущих правду. Хорошо, что некоторые бояре такие упертые на традициях и не сбрили бороды. Очень удобно схватить за нее, и загнать два пальца под челюсть, искренне наслаждаясь хрипом жертвы. В кабинете вновь наступила хлипкая тишина, которой не преминул воспользоваться, заглядывая в закатывающиеся глаза вершка боярской эволюции.
— Ты кто такой, чтоб мне пред тобой ответ держать?!! Токмо от государя хулу приму, да от князей, что не предками, а делами личными рода возвеличили. Тебя же, дед, в делах никаких не видал, и молвить мне с тобой не о чем.
С каждой фразой вдавливал пальцы в горло боярина все глубже. Помрет, так помрет. Плевать. Хорошо, что Дар у меня забрали.
Оттолкнул хрипящее тело, принял на броню безразличия ненавидящие взгляды присутствующих. Пусть ненавидят. Главное, чтоб за грудки раньше времени не хватали.
— Федор Юрьевич. Мне с тобой о деле государевом перемолвиться потребно было. Уйми ты этих поносителей!
Княз-кесарь опустился за стол, из-за которого вскочил при нашем появлении.
— А кто тебе молвил, будто стану я с татем разговоры вести? У меня для того иные людишки имеются!
— Станешь, князь Федор, ибо государь уже ноне ждет от тебя сказ, как дело было. Ведь не кабацкая поножовщина случилась. Обскажу тебе, как все вышло, не за страх, а дабы правду без прикрас донести. Своей вины не умаляя, но и чужой к себе не примеривая. А далее, пусть государь решает. Его слово для нас всех закон. Его! А не бояр крикливых.
Помянутые бояре опять загалдели, быстро наращивая градус и громкость обвинений. Ромодановский послушал несколько минут нарастающие вопли, по которым за мной числилось вырезание всего дворянского поголовья, всех иностранцев и, заодно, большинство домашней скотины. Примерно так и звучали их — «Ведомы нам твои деяния кровавые…».
Видимо мысленно согласившись, что с такой ахинеей к Петру идти не следует, князь-кесарь прихлопнул по столу, обрывая зачитывание затянувшегося обвинения.
— Оставьте нас бояре. Услышал уже, что донести вы хотели. Завтра, пред государем, и продолжите. Ступайте покудова.
Спокойный голос князя-кесаря имел значительный вес. Бояре потянулись на выход, обжигая меня злыми взглядами. Большинство пришедших драгун ушли за боярами. В помещении разом стало просторно. Не так уж и малы кабинеты.
— Сказывай, коль пришел, свою правду.
Прав Ромодановский — правда у всех своя. Изложил ему подробно, как на нас напали тати, и как потом, выяснив, откуда они пришли — вырезал всю разбойничью шайку и их пособников под корень. И мне плевать, какими титулами или верительными грамотами прикрывались эти нелюди. Как и безразлично, что встал с ними в один ряд. В душе опять всколыхнулся пепел, заставляя замирать сердце и сжимать зубы. Честно признался, что больше всего хочу прибить этих гадов еще раз. И еще раз, коли случай представиться.