При всем при этом, на штуцера имелось от силы по 10 выстрелов, на Штуки по 50 и на Дары примерно по 15 зарядов. Вот такая петрушка. И не уверен, что сможем пополнить боезапас в армии Петра — не быстрое это дело, пули отлить да порох развесить. Да и запасных камор и барабанов в полку мало — ну не предусматривалось такого аварийного срыва войск. Вот и вез с собой все, что успели сделать из остатков пороха — 800 килограмм капсул зарядов, считай еще по десять выстрелов на ствол, 200 килограмм мин к картечницам, которые, впрочем, можно было применять и как ручные гранаты, 200 килограмм стальных камор, то есть еще по пять на ствол штуцера, и сотню запасных барабанов для Даров. Больше просто не успели произвести. Ну, вез еще себя любимого, как главное оружие победы, или, на худой конец, славного отступления. Без понятия, как мне это удастся — буду смотреть по месту.
Неторопливая дорога радовала нас непролазной грязью и стылым холодом по утрам. Провизии захватили самый минимум, лошади каравана и так были несколько перегружены. Вот и отправлял морпехов на промысел, по окружающим деревенькам. Крестьяне расставались с провизией неохотно и только за наличную монету — похоже, войска тут уже прошли. Впрочем, это было видно и по дороге, перерытой ногами, копытами и колесами до состояния грязевого болота. Хорошо, что мастера отговорили меня от телег — их бы точно пришлось тут бросить.
Полк нагнали неожиданно, уже за Новгородом — впрочем, как и планировал. Приятным стало встретить конный разъезд моих драгун, выделяющихся надетыми касками. Зачем они напялили этот атрибут пехоты, выяснять не стал — были более важные вопросы. А приятным стало то, что службу драгуны несли исправно, хоть полковник и не давал приказа вести охранение. Молодцы.
К голове походного строя подъезжали уже в плотной коробочке. Драгуны не жаловались, но по их виду становилось понятно, что моему появлению тут рады и на него в тайне все надеялись. Сильна в нас все же вера, что придет умный дядя и все будет хорошо. Менталитет такой.
Проезжая мимо марширующего походного строя осматривал солдат и кивал на их приветствия. Поход дался полку тяжело, судя по телегам груженым больными. Да и радость бойцов с трудом проступала через серость лиц.
Даже бойцы, не принадлежавшие моему полку, а собранные впопыхах с Архангельска и Холмогор, в том числе и семеновцы, провожали меня взглядами, в которых читалась скрытая надежда и радость. Видимо тот самый случай, что когда хуже уже некуда — любые изменения могут быть только к лучшему. Тревожный звоночек.
Вид полковника и свиты разительно отличался от вида войска. Холеное яркое пятно на сером фоне всеобщей измотанности. И видеть меня они были не рады. Но пришлось.
Представились. Не давая раскрыть рта полковнику, протянул руку и повелительно потребовал бумаги, на основании которых мой полк был уведен из расположения.
Яков начал было хорохориться — не то, что он меня не узнал, хоть никогда и не встречались — о моей форме весь свет судачил, безусловно, в уничижительных тонах, мол, князь, а ходит одетый как босяк, только что с золотой кокардой да пуговицами. Скорее из принципа — «… Хто ты таков, чтоб пред тобой ответ держать».
Ожидаемо. Ткнул ему под нос ледокольную бумагу Петра. Князя аж перекосило, когда он выслушал текст. Именно выслушал, так как сам читать он то ли не умел, то ли считал ниже своего достоинства — только взглянул на печати.
Бумагу мне предоставили, в ней, как и ожидалось, никаких прямых указаний на счет моего полка не имелось. А даже кабы они и были — срывать неукомплектованный полк это должностное преступление.
Свернул бумагу полковника в трубочку, пару раз постучал ей по ладони, раздумывая. Ай, семь бед — один ответ. Повернулся к морпехам.
— Арестовать полковника и его сопровождающих.
После чего обратился уже к князю, лихорадочно схватившемуся за рукоять сабли.
— Коли будешь сопротивляться, пристрелю немедля — и вытащил из седельной сумки так и не оставленного дома револьверного монстра. Монстр князя впечатлил почище угроз.
Морпехи уже проталкивались лошадьми через свиту полковника и повелительно покрикивали, приказывая спешиваться и снимать пояса.
Что ответил князь — упоминать тут не буду, все же, лжа это, что во времена Петра мата было меньше, чем в мое время. Менее изощренный — это да, но и его записывать не стоит.
А полковник то — трусоват. Хоть бы семеновцев, что прямо за свитой шли, кликнул — нет, только карами грозил да слюной брызгал, что не шло к его аристократической внешности.
Можно считать, что смена власти прошла бескровно, ограничившись только обещаниями кар в будущем. Но до этого будущего еще дожить надо.
Вот так походная колонна обзавелась двумя арестантскими возками, а на меня свалилась очередная проблема.
Объявил привал и начал подводить итоги — чего мы имеем, и в каком количестве.
Кроме 2200 солдат и 360 драгун приписанных к моему полку имелось еще 600 семеновцев и чуть менее 800 солдат, в том числе бывших стрельцов, собранных с миру по нитке со всего Архангельского поморья. Кроме того, имелось почти 500 телег и около тысячи некомбатантов. К счастью, ополчения не было совсем. Со всем остальным было плохо. Припасы подъели, пороха не было изначально, совместных действий никто не отрабатывал. А до Нарвы оставалось чуть больше сотни километров. Жуть.
Лагерь разбили на большом поле, и следующий день посветили наброскам совместных построений. Мои медведи щиты имели поголовно, все же щит, несмотря на всю его сложность, произвести проще, быстрее и дешевле чем штуцер или Дар, не говоря уже про Штуку. Шесть сотен щитов, сотня расчетных коробочек капральств. Только лоси имели один штуцер на двоих, медведи вообще делили один Дар на троих, так что — усиливал капральства еще одной линией семеновцев, как наиболее дисциплинированных, и формировал вторую линию из остатков разнокалиберных солдат.
После нескольких экспериментов, переформировал составы еще раз, выделив 50 капральств в первую линию и полностью их укомплектовав, за одно выдав им весь привезенный запас капсул. Еще 20 капральств штурмовиков, укомплектованных почти штатно и доукомплектованных минами к картечницам поставил за первой линией капральств, чтоб они прикрывались медведями и могли неожиданно выдвигаться рассыпным строем из-за спин пехоты, а при возможности — поддерживать капральства огнем, в промежутки между построениями.
Из оставшихся практически безоружными 50 капральств, сделал сборную солянку. Добавив к ним по три десятка разношерстного войска, собранного полковником. Гордо назвал это безобразие резервом и начал тренировки.
До самой темноты смотрел, чему научились капральства в мое отсутствие. Порадовался некоторому прогрессу. На тренировки резерва смотреть было стыдно — там царило непонимание и грызня. Сделал внушение. Десяток внушенных, потирая выпоротые места, заняли места в строю и начали отработку действий. От резерва чудес не ждал, стрелять они могли только с остановки — так что, буду использовать их как стационарные опорные точки. Большую часть безоружных лосей вообще вывел в запас по итогам учений. Мешались они в строю. Свел из них группу поддержки — будут вытаскивать раненных и ловить бегущих, коли таковые появятся.
Вечером у костров, за обильным ужином, растолковывал планы и взаимодействия. Слушали меня умиротворенно, сытная еда располагает к добродушию — не зря посылал за провиантом драгун. Как обычно, монеты воспринимались крестьянами благожелательнее царских указов, и продовольствие находилось даже там, где его быть не могло после царских фуражиров.
Дальнейшие шесть дней прошли довольно бодро — даже, казалось, телеги стали меньше вязнуть в грязи, прихваченной морозцем. Хотя, тут сыграло еще и то, что колонна свернула с основного тракта и пошла менее разбитой дорогой, благо места тут были далеко не глухие и дороги вились со всех сторон, а найти проводника, из переселившихся новгородцев — особого труда не составило.
На седьмой день, когда, если прислушаться, становилась слышна пушечная пальба — после обеда стеной повалил снег. Решил переждать заряд, благо такой сильный снег долгим не бывает — только разослал драгун далеко вперед и в стороны, выяснить, как там дела.
Передовой дозор драгун вернулся неожиданно, вынырнув из снежной круговерти как черти из табакерки. Абордажники, считающие себя ответственными за целостность моей особы, даже Дары вскинули, в сторону криков и мельтешащих теней.
Встал от костра, положив руку на вскинутый Дар ближайшего морпеха, и подождал доклада драгуна, осаживающего танцующего на скользкой дороге коня.
— Князь, под Нарвой бой! Наши со свеями сцепились, там пальба и ничего не видно, но с нашей стороны берега полно беглых, они говорят, что побили войско наше, да еще и генералы разбежались.
Стряхнул с плаща снег, выгадывая секунды на размышления. Лезть в эту мясорубку, да еще не имея преимущества в огнестрельном оружии, которое сожрал этот густой снегопад — будет верхом безумия. Но и отсиживаться нельзя — Петру обязательно донесут, что мог помочь и не стал. Значит, будем помогать … но медленно.
Отдал приказ собирать капралов и готовить войско к выступлению. Обоз бросаем тут — пусть следуют за нами как смогут, все необходимое для боя несем на себе.
Менее чем через час полки уже маршировали через метель, стихнувшую только к вечеру.
Глубокой ночью, практически на ощупь, передовые шеренги вышли к реке Нарове, близь братьев-близнецов — двух крепостей, Нарвы и Иван-города, смотрящих друг на друга с разных берегов реки.
На подступах к реке стало полно беглецов, в том числе высокопоставленных, которые довольно подробно описали положение дел. Даже схему баталии с их слов накидал.
А безоружным лосям нашлась работа — приказал собирать этих беглецов, и формировать из них свои будущие капральства. Разрешил обещать собранным, что в бой они в ближайшее время не пойдут — а то нам этих дезертиров не удержать будет. Так что, у безоружной части моего войска стало на удивление много работы, которой вскоре обещало еще и прибавиться.