– Л. Л.) улицу. Этот дом состоял весь в мелких квартирах и заселен был всякими промышленниками – портными, слесарями, кухарками, разными немцами, девицами, живущими от себя, мелким чиновничеством и проч. Входящие и выходящие так и шмыгали под обоими воротами и на обоих дворах дома. Тут служили три или четыре дворника. Молодой человек был очень доволен, не встретив ни которого из них, и неприметно проскользнул сейчас же из ворот направо на лестницу. Лестница была темная и узкая, „черная“…» Старуха жила на четвертом этаже. На площадке находилась еще одна квартира, но она пустовала, пустовала квартира и на третьем этаже.
Во второй раз он шел «к дому в обход, с другой стороны» по Садовой улице, «мимо Юсупова сада». На втором этаже, направо, работали маляры – красили квартиру. Здесь Раскольников после двойного убийства пережидал, пока в квартиру старухи пройдут закладчики с дворником, заподозрившие неладное. Из двора он повернул налево, поворотил в людный переулок, ведший на Екатерининский (ныне – Грибоедова) канал и, сделав крюк, вернулся домой.
Третий раз Раскольников зашел в дом по пути в полицейскую контору. «Неотразимое и необъяснимое желание повлекло его».
Когда он, после инцидента с дворниками и мещанином, заподозрившими неладное, выходил со двора, «шагов за двести» от себя, «в конце улицы, в сгущавшейся темноте, различил он толпу, говор, крики…» Это были крики с места другого происшествия: Мармеладов попал под проезжавшую карету.
С Вознесенского моста «в контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево», то есть с канала Грибоедова повернуть на Большую Подьяческую. На ее углу с Садовой улицей находится съезжий дом Спасской части с высокой восьмигранной пожарной каланчой. Дом этот приобрел нынешний вид в 1849 году (архитекторы А. Андреев и В. Морган). Убийство процентщицы и ее сестры произошло в третьем участке Спасской части. Контора третьего участка находилась в этом же здании. Здесь Раскольников в конце романа признался в совершенном им двойном убийстве.
Вот как описывал полицейскую контору В. Крестовский в «Петербургских трущобах»: «Помещается она по большей части в надворных флигелях, подыматься в нее надобно по черной лестнице – а уж известно, что такое у нас в Петербурге эти черные лестницы! Входите вы в темную прихожую, меблированную одним только кривым табуретом либо скамьей да длинным крашеным ларем, на котором в бесцеремонной позе дремлет вестовой… Следующая комната уже называется конторой. За двумя или тремя покрытыми клеенкой столами сидят в потертых сюртуках, а иногда во фраках, три-четыре „чиновника“… Заведует всем этим учреждением квартальный надзиратель, кабинет которого располагается рядом с конторой. Обстановка этого кабинета обыкновенно полуофициальная, полусемейная: старые стенные часы в длинном футляре, план города С.-Петербурга, на первой стене портрет царствующей особы… на столе „Свод полицейских установлений“ довершает обстановку официальную. Обстановка неофициальная заключается в мягком диване и мягких креслах, в каком-нибудь простеночном зеркале, у которого на столике стоит какой-нибудь солдатик из папье-маше, с ружьем на караул, да в литографированном портрете той особы, которая временно находится во главе городской администрации».
Четыре года, с 1867-го по 1871-й, супруги Достоевские пробыли за границей. Возвратились они с появившейся на свет в Германии дочерью Любовью (еще одна дочь, Софья, умерла в младенчестве). Между тем, Анна Григорьевна снова ждала ребенка.
Обстановки у Достоевских не было, и они сняли две меблированные комнаты в третьем этаже дома № 3 по Екатерингофскому (сейчас – Римского-Корсакова) проспекту. Место было выбрано с учетом близости Юсуповского сада, где могла проводить жаркие летние дни девочка (Достоевские вернулись в июле).
Через шесть дней после приезда родился старший сын Достоевского Федор (названный так в честь отца). На Екатерингофском Достоевские прожили до осени. За это время Федор Михайлович получил гонорар за роман «Бесы», написанный за границей, была куплена мебель и семья перебралась на Серпуховскую улицу, к югу от Фонтанки. Больше в районе Сенной площади Достоевские не жили.
Здесь, в одном из самых живописных мест города, у слияния Крюкова канала и канала Грибоедова, происходит действие «Сентиментального романа» Достоевского (или «Белых ночей»). Лирический герой повести Мечтатель рассказывает: «Я пришел назад в город очень поздно, и уже пробило десять часов, когда я стал подходить к квартире. Дорога моя шла набережной канала, на которой в этот час не встретишь живой души. Правда, я живу в отдаленнейшей части города… Вдруг со мной случилось самое неожиданное приключение. В сторонке, прислонившись к перилам канала, стояла женщина; облокотившись на решетку, она, по-видимому, очень внимательно смотрела на мутную воду канала». Так происходит завязка романа – встреча Мечтателя с Настенькой.
Мечтатель живет в «отдаленнейшей части города… у – ского моста». Мост этот – через канал. Каналом без уточнений часто называли в Петербурге Екатерининский (Грибоедова) канал. Это дает нам ключ к отысканию возможного местожительства Мечтателя. «Отдаленнейшая часть города», по которой протекает Екатерининский канал, – Коломна, тогдашняя глухая окраина. Здесь через Крюков канал переброшены Коломенский и Ново-Никольский мосты. Но уличные часы с боем, на которых «пробило десять часов», были только у Ново-Никольского моста. Это часы выходящей на Крюков канал четырехъярусной колокольни Никольского Морского собора.
Никольский Морской собор (официальное его название – Морской собор Святителя Николая Чудотворца и Богоявления) посвящен самому почитаемому в православии святому – Николаю Чудотворцу, покровителю всех моряков и путешествующих. Построен он был в Морской слободе, где жили матросы и офицеры Балтийского флота, отсюда и название.
Собор построен в 1762 году крупнейшим мастером елизаветинского барокко С. Чевакинским. В соборе две действующие церкви: нижняя и верхняя, с богатыми барочными деревянными иконостасами. Никольский собор примечателен в истории русской литературы еще и тем, что здесь в 1966 году отпевали А. Ахматову.
Маршрут 4Последнее десятилетие (по обе стороны Невского)
C 1873 по 1881 год Достоевский сменил три квартиры. Все они располагались за Фонтанкой в пяти минутах ходьбы от Невского проспекта. Федор Михайлович всю жизнь провел, как сейчас сказали бы, в районе новостроек, там, где только начиналось активное жилое строительство. Именно здесь в 1860-1880-е годы с необычайной скоростью строились многоэтажные жилые дома. «Взрытая мостовая, фасады со старого на новое, для шику, для характеристики», – так писал об этой местности Достоевский.
Цены здесь дешевле, чем в центре, но это недалекая окраина. Эти места гораздо фешенебельнее «Петербурга Достоевского», но все же не аристократическая зона. Своего выезда у Достоевских не было, поэтому подобные районы для них являлись оптимальными по соотношению «цена/качество». Рядом редакции, издательства, типографии – все под рукой.
Этот кусок города входил в четыре административные части. Между Фонтанкой и Лиговским каналом (проходившим по нынешнему Лиговскому проспекту), к северу от Невского – Литейная часть, к югу – Московская. За Лиговкой к Неве – Рождественская часть, к Обводному каналу – Александро-Невская.
История кварталов
Лиговский проспект проложен в царствование Александра III на месте одноименного канала, зловонного и ненужного городу.
В прошлом веке по Лиговке, от Невского до Обводного канала, не было дома без извозчичьего двора. Еще Петр I переселил сюда «для отправления почтовой гоньбы» крестьян разных губерний (об этом напоминают и нынешние названия здешних улиц: Воронежская, Тамбовская, Курская). Ямщикам выделили земельные участки «восьми сажен по фасаду и тридцати сажен длины». Они понастроили каменные дома преимущественно в один-два этажа с узкими, длинными, плохо мощеными дворами и деревянными службами. В конце XIX века в Ямских находилось 200 извозчичьих дворов, 35 кузниц, 40 экипажных мастерских и помещалось одновременно до 13 тысяч лошадей и столько же экипажей. Многие извозоторговцы были и домовладельцами. Здесь свирепствовали заразные болезни. По уровню смертности участок занимал одно из первых мест в городе.
Русская поговорка «Пьян, как извозчик» вполне правдива. Калужские и рязанские крестьяне, жившие в страшных берлогах, работавшие часов по 12–16 в день, находили отдохновение в извозчичьих трактирах, расположенных на Лиговке. В любое время суток под селяночку тут земляки пили очищенную: днем из графинчика, ночью из чайника, вспоминали свои поокские деревни. В притонах Лиговки немытый, усталый, затерянный в городе, оторванный от семьи «желтоглазый гужеед» (такова была городская кличка извозчиков), обретал за 30 копеек девицу для радостей.
На улицах, примыкавших к Николаевскому (ныне – Московскому) вокзалу, селились и артели крючников. Артели брали подряды на разгрузку товарных вагонов. В ночлежках у Обводного канала ночевали поденщики, нанимавшиеся на ту же работу на свой страх и риск.
Все это был народ грубый, лихой, забубенный. В праздники пьяные лежали на откосах Обводного канала, на мостовой Лиговки. Воздух оглашало чудовищное сквернословие. Слышались песни под тульскую гармонику. Драки, убийства, беспричинная поножовщина были здесь бытовым явлением. Как писал один старообрядец, возмущенный идеей открыть в Ямских храм, «район этой местности глухой и отдаленный по своему положению, грязный, циничный и буйный по сложившейся там жизни, окружен публичными домами, трактирами низшего разряда и тому подобными вертепами».