Авторитет Чернышевского к 1862 году, когда он был арестован – нечто среднее между отношением к Александру Солженицыну в 1980-е и Михаилу Ходорковскому в 2000-е. Николай Некрасов сравнивал его с апостолом:
Его еще покамест не распяли,
Но час придет – он будет на кресте;
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.
Всеволод Гаршин – один из самых много обещавших и мало сделавших русских писателей: его проза укладывается в один нетолстый томик. Подобно Эдгару По, он предвосхитил в своих рассказах 1870–1880 годов ХХ век. Его «Красный цветок» (1883), «Attalea princeps» (1880), «Из воспоминаний рядового Иванова» (1883) предвосхищают если не Кафку, то уж точно Леонида Андреева и символистскую прозу. Преждевременный гений – такое бывает.
Детство Гаршина может послужить предметом исследования для психоаналитика. Мамаша бежала от отца с домашним учителем. Отец, помещик, пожаловался жандармам. Поклонник матери оказался революционером, его арестовали и сослали. Женщина последовала за ним. Мальчик жил то с матерью и отчимом, то с отцом. Родители ненавидели друг друга. К тому же, у Гаршиных безумие было в роду: позже покончили жизнь самоубийством два старших его брата. Всеволод Гаршин, уже начинающий прозаик, в 1877 году ушел добровольцем на русско-турецкую войну, где получил тяжелую контузию и стал убежденным пацифистом.
«Четыре дня», «Трус», «Из воспоминаний рядового Иванова» – предвестники военной прозы «потерянного поколения».
С конца 1870-х Гаршин страдал тяжелыми депрессиями, не раз лечился в психиатрических клиниках. В 1883 году он женился на курсистке. Не надеясь на литературный заработок, в том же году поступил секретарем в канцелярию Съезда представителей железных дорог, это у церкви Владимирской иконы Божией Матери и снял квартиру в Дмитровском переулке, в верхнем этаже дворового флигеля дома № 5. Квартира была недорогая, «с крутой грязной лестницей и низким потолком, с беспокойными соседями и звуками пианино за досчатой перегородкой».
Весной 1888 года депрессия Всеволода Гаршина обострилась. «Ему трудно было даже стоять на ногах. Домой приходилось его провожать. Но вдруг на полпути он срывался, с удивлением смотрел на идущего с ним рядом приятеля и быстрым шагом удалялся от него». Гаршины собирались на Кавказ – отдыхать и лечиться. 19 марта, сообщает «Петербургский листок», «делая приготовления к этой поездке, писатель отправился сделать кое-какие покупки и, возвращаясь вечером домой, оступился на лестнице, причем получил несколько ушибов». Большинство современников, однако, считали, что Гаршин сам бросился в пролет. Еще неделю Всеволод Михайлович промучился в больнице на Бронницкой, умер 24 марта, был отпет в Измайловском соборе и похоронен на «Литераторских мостках».
Трактир сменил множество названий, а в начале XX века существовал под вывеской «Одесса». Для тысяч петербургских извозчиков трактиры были важнейшими институциями: чем-то вроде салунов в жизни американских дальнобойщиков или котлетными для ленинградских таксистов. Здесь можно было распрячь лошадь, напоить ее, задать корма и провести (особенно ночью, когда мало седоков) несколько часов в тепле с земляками. По наблюдениям петербургского журналиста Н. Н. Животова, проработавшего в 1893 году несколько дней извозчиком, чтобы посредством «включенного наблюдения» лучше узнать быт представителей этой профессии, в извозчичьих трактирах, «…большая часть извозчиков ездит в известный свой трактир, где съезжаются его же земляки, люди одной волости, а то и деревни. В таких трактирах образуется нечто вроде артели. Имеются большей частью и общие кружки, где извозчики хранят сбережения. Все сидящие… одна семья, близкие товарищи – земляки или работники одного хозяина. В Эртелевом переулке есть трактир, в который ездят извозчики известного села и уезда Рязанской губернии. Администрация этого трактира на свой счет отремонтировала сельскую церковь на родине извозчиков и послала туда новую церковную утварь на значительную сумму. Другой трактир на свой счет выстроил в деревне своих посетителей здание для школы…»
Артели существовали при трактирах на Кабинетской (Правды), Спасской (Рылеева), Глазовой (Константина Заслонова), Волоколамской, Стремянной, Боровой, Можайской, Верейской, 8-й Рождественской (сейчас – 8-я Советская) улицах, в Басковом и Кузнечном переулках. В «Одессе» собирались в основном извозчики-калужане. Место это для них было стратегически важное, так как седока легче всего было взять на Невском проспекте. А жило большинство извозчиков в Ямской части.
Извозчичьи трактиры, в том числе и «Одесса», открыты были круглосуточно. Места – не для состоятельных петербуржцев. Извозчики сидели в своих тулупах, запах стоял соответствующий, половина клиентов спала, половина пьянствовала. Да и лексика употреблялась в соответствии с поговоркой: «Ругается, как извозчик».
Этот дом построен в 1870 году по проекту архитектора Е. П. Варгина, надстроен в 1878 году (архитектор В. И. Славянский) и в 1902 году (архитектор В. Ф. Розинский). Здесь жил Владимир Мещерский – писатель, царедворец, издатель.
Внук Николая Карамзина, князь Владимир Мещерский закончил в 1857 году в возрасте 18 лет аристократическое училище правоведения. Как и многие другие закрытые заведения для мальчиков, училище часто пристращало своих питомцев к однополой любви. Владимир Мещерский, как и его соученики Петр и Модест Чайковские и Алексей Апухтин, навсегда сохранили полученные в юности сексуальные пристрастия. Тогдашнее светское общество отличалось политической корректностью, и склонности Владимира Мещерского вовсе не мешали его удачной во всех отношениях карьере.
Ловкий делец, способный журналист, обходительный собеседник, он был принят при дворе, стал приятелем наследника престола цесаревича Николая Александровича, а после его смерти цесаревича Александра Александровича – будущего Александра III.
В 1873 году Федор Достоевский редактировал принадлежавший Мещерскому журнал «Гражданин» и часто с ним встречался. По средам в доме на Николаевской улице (ныне – Марата) у Владимира Петровича был открытый день: собирались политики, литераторы, – вообще народ сколько-нибудь интересный.
Хотя и Мещерский, и Достоевский были людьми консервативными и принадлежали к партии наследника престола, их многое разъединяло. И прежде всего даже не сексуальные пристрастия Мещерского (Достоевский был семьянином и верующим человеком), а угодливость Владимира Петровича. То, что для Достоевского являлось убеждением, для его издателя служило средством для укрепления карьеры и получения денежного довольствия из казны.
Александр II был недоволен журналом, особенное раздражение вызвала у него статья Владимира Мещерского «Точка», в которой князь предлагал «поставить точку реформам». Мещерскому ничего не оставалось как подать в отставку. Цесаревич перестал принимать его, страшась гнева отца. К тому же супруга наследника, будущая императрица Мария Федоровна, терпеть не могла князя, считая его грязным развратником.
Тем больше стал триумф Мещерского, когда Александр III сделался императором. Теперь на углу Николаевской и Стремянной улиц в редакции «Гражданина» делалась большая политика. Мещерский фактически занял пост советника императора: с его мнением считались придворные и министры, его протекция давала серьезные карьерные преимущества, а гнев стоил должностей самым влиятельным царедворцам. На приемы к князю приходили Сергей Витте (во многом обязанный Мещерскому карьерой, он был снят с должности министра финансов его же интригами), Дмитрий Толстой, Тертий Филиппов, Иван Вышнеградский и другие высшие должностные лица империи.
Вокруг него толпились молодые люди, мечтавшие о хорошей должности. Некоторые не прочь при этом были услужить князю и по части удовлетворения его сексуальных прихотей. В докладе о гомосексуальных притонах Петербурга начальник столичной сыскной полиции, знаменитый русский сыщик Иван Путилин писал о Мещерском: «употребляет молодых людей, актеров и юнкеров и за это им протежирует. В числе его любовников называют Аполлонского и Корвин-Круковского (актеры Александринского театра. – Л. Л.). Для определения достоинств задниц его жертв у него заведен биллиард». Доклад этот никак не отразился на положении Мещерского при дворе, а вот Путилин был вынужден подать в отставку.
На доме висит мемориальная доска, установленная еще в 1911 году: «В этом доме жил 26 лет и скончался 6 декабря 1890 года писатель-романист Григорий Петрович Данилевский».
Писатель этот подзабыт, но, надо сказать, ничего драматичного в этом забвении нет. Довольно средний исторический романист – уровня графа Евгения Салиаса или Всеволода Соловьева. Доска – памятник литературной табели о рангах, знак изменения литературных оценок.
Сверстник Федора Достоевского и Льва Толстого, Данилевский происходил из малороссийского казачьего рода. Вслед за автором «Тараса Бульбы» и под сильным его влиянием дебютировал с романами из жизни запорожцев. С 1870 года он начал делать карьеру в Министерстве внутренних дел, а с 1881-го стал главным редактором «Правительственного вестника», имел чин тайного советника (выше – только канцлер). «При небольшом, но приличном своем росте он, вбегая куда-нибудь, как-то пыжился, как будто вырастая на глазах у вас, во всей красе выставляя украшавшую его звезду и надменно сощуривая глаза. Но не думайте, чтобы всегда и везде он корчил из себя сановника; попадая в общество настоящих сановников или родовитых людей с большим влиянием и значением, он, со свойственной ему эластичностью, как-то сразу становился чрезмерно скромным, мягким и даже угодливым. Он рад был всей душой быть полезным и всячески вызывался на услуги и действительно оказывал их, но всегда так, что это ничего ему не стоило: все делалось чужим горбом, чужими силами и даже на чужие средства…