Музыка Гаврилина, назовем ее условно «Рубцовской тетрадью», которая в 90-е годы и создавалась, должна была поднять голос Родины, что звучал в стихах Николая Рубцова, на ту высоту, на которую способна поднять чувство и слово песня и музыка.
Отметим одну любопытную подробность. Вокальный цикл «Рубцовская тетрадь» Валерий Гаврилин собирался делать с вологодскими исполнителями. Велись переговоры с вологодской капеллой. Но руководитель ее, по-видимому, не понял, что хочет от него композитор, и в качестве образчика прислал кассету с церковными песнопениями, исполняемыми хором.
Вдова композитора, Наталья Евгеньевна Гаврилина, рассказывала мне о разговоре, который состоялся у нее с мужем, когда он получил из Вологды кассету.
– Ну а что, если сделать Рубцова без хора? – задумчиво сказал тогда Валерий Гаврилин. – Может, только с симфоническим оркестром?
Само это предположение на первый взгляд выглядит настолько диким, что хочется сразу усомниться, а правильно ли запомнила слова мужа Наталья Евгеньевна.
Но это на первый взгляд.
«Музыку Гаврилина играть очень трудно, – отмечал В. И. Федосеев, – потому что она очень проста, и эту простоту в наши дни выразить очень трудно, потому что мы ее во многом утеряли. Мы всегда ищем какие-то изощрения, стараемся помочь музыке эффектами – а гаврилинская музыка в этом не нуждается, она сразу находит отклик в душе каждого человека. Все композиторы, подобно ему, должны писать не для элиты, а просто для людей, которые понимают музыку сердцем».
Внимательный читатель без труда заметит, что эти слова выстраивают точную параллель гаврилинской музыки с простотой рубцовской поэзии.
Действительно… Стихи Рубцова необыкновенно просты, как и музыка Валерия Гаврилина, но обманчива эта простота и ясность.
Если вдумываться, отыскивая в стихах Николая Рубцова будничный смысл, то окажется, что все здесь как-то несуразно и нелепо.
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Сразу, уже в этих первых строках, несообразность. Как может быть светло от ночной звезды? Ну ладно, лунный свет, но звездный… Разве способен он осветить углы комнаты, табуретку, стол, тарелку на столе? А дальше?
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…
Ну зачем, скажите, идти матери ночью за водой, какая надобность? И при чем тут «красные цветы», которые «в садике завяли все»? При чем «лодка на речной мели», которая «скоро догниет совсем»? Поиск будничного смысла разрушает волшебство стихотворения, превращает его в груду нелепых обломков.
Но еще более нелепо предполагать, что эти прекраснейшие стихи написаны по рецепту эстрадной песни, где только звучание голоса и создает реальность, где только мелодия, ритм и могут связать бессмысленные слова.
Конечно же, нет. Просто лирическая стихия Рубцова – это особая стихия, которая хотя и персонифицируется порою в поэте, даже и в этот момент одновременно живет по другим, недоступным для живого человека законам, ибо наделена не свойственными человеку способностями.
Эта самостоятельная сущность, сливаясь с которой и получает поэт возможность ощущать запредельные миры, принимая ту информацию, – вспомните: «Я умру в крещенские морозы…», – которая недоступна обыкновенному человеку.
А способ сообщения поэта с читателем – говорение из души в душу. Говорение из души в душу – и музыка Гаврилина. Она действительно сразу находит отклик в душе каждого человека, она для людей, которые понимают музыку сердцем.
И тут, как ни парадоксально, при абсолютно полном проникновении в суть поэзии Рубцова не так уж и важны становились сами его тексты. Может быть, об этом и думал Валерий Гаврилин, когда спросил: а что, если написать «Рубцовскую тетрадь» только для симфонического оркестра?
– Как же можно без хора? – спросила тогда Наталья Евгеньевна. – Ведь это на стихи Рубцова… Как же будет музыка без текстов?
– Да-да… – торопливо согласился Валерий Александрович. – Конечно, ты права…
Но музыка была написана.
«И еще он сыграл новый „Рубцовский вальс“… – вспоминает А. А. Белинский. – Ни я, ни Наталья Евгеньевна не записали его на магнитофон. Он унес и этот волшебный вальс и много другой чудесной музыки туда, в духовное бессмертие. Он ничего не записывал на ноты, пока сочинение не было готово полностью. Он все держал в своей поистине гениальной головушке».
Увы… Гаврилин, как свидетельствует его жена, клавиров никогда не писал, сразу – партитуру[47]. Много музыки так и осталось «на пальцах».
О том, каким был «Рубцовский вальс», о том, какой должна была стать «Рубцовская тетрадь», можно догадываться лишь по не многим сохранившимся записям Валерия Александровича.
Вот два листка машинописи из бумаг Валерия Гаврилина. На одном написано: «Хор, солисты, симфонический оркестр. Песня Даши». Дальше следует текст:
Отцветет да поспеет
На болоте морошка, —
Вот и кончилось лето, мой друг!
И опять он мелькает,
Листопад за окошком,
Тучи темные вьются вокруг…
Заскрипели ворота,
Потемнели избушки,
Закачалась над омутом ель,
Слышен жалобный голос
Одинокой кукушки,
И не спит по ночам коростель…
На другом листке: «Застольная песня. Журавли». Подзаголовок «Поет председатель или же все». Далее следует текст: «Меж болотных стволов красовался восток огнеликий»… Еще сохранились обрывочные записи размышлений-воспоминаний: «У забора в Шейно (деревня в Вологодской области, куда Валерий Гаврилин приезжал на каникулы, там жила его мать. – Н. К.) на вечерней заре. Облака на закате. Мальчик собирается на гулянье».
«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны. Гулы».
И вот читаешь это стихотворение Николая Рубцова:
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен… —
и сразу соединяются обрывочные записи Валерия Гаврилина.
Разные люди председательствовали в колхозах деревни Перхурьево Кубено-Озерского района Вологодской области, где вырос Валерий Гаврилин, и в деревне Никола Тотемского района Вологодской области, где рос Николай Рубцов. Наверное, они были не похожими друг на друга, но что с того?
Одной и той же была колхозная жизнь и в Перхурьеве, и в Николе, одинаковыми глазами смотрели деревенские сироты Валерий Гаврилин и Николай Рубцов на главного в деревне мужика и одинаково видели, как пляшет он на празднике, выбиваясь из сил. И все в этом главном мужчине детства было прекрасно.
И простые и ясные жизненные принципы, выраженные в требовании выпить за доблесть в труде и за честность, и былинная богатырская сила, позволяющая ему, как знамя, пронести в руках лучшую жницу. И этот былинный богатырь детства и должен был запеть в «Рубцовской тетради» Валерия Гаврилина одно из самых пронзительных стихотворений Николая Михайловича:
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь – и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…
И как ответ на песню Даши (жницы, которую проносят в руках как знамя?):
Ах, я тоже желаю
На просторы вселенной!
Ах, я тоже на небо хочу!
Но в краю незнакомом
Будет грусть неизменной
По родному в окошке лучу. —
и будет звучать эта песня… И сколько бесконечной любви и печали прозвучит в этом ответе!
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя наречной догнивает мели…
Наталья Евгеньевна показала мне еще одну книгу из библиотеки композитора Валерия Александровича Гаврилина – мой сборник «Николай Рубцов: Вологодская трагедия», в который помимо стихов поэта я включил и свою повесть – биографию Николая Рубцова «Путник на краю поля».
Гаврилинская закладка в этой книге вставлена между станицами 8 и 9 повести, как раз на словах о том, что, быть может, и было самым главным в жизни Николая Рубцова:
«По его стихам точнее, чем по документам и автобиографиям, можно проследить его жизненный путь, но дело не только в этом. Конечно, многие настоящие поэты угадывали свою судьбу, легко заглядывали в будущее, но в Рубцове провидческие способности были развиты с такой необыкновенной силой, что, когда читаешь написанные им незадолго до смерти стихи:
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы… —
охватывает жутковатое чувство нереальности. Невозможно видеть вперед так ясно, как видел Рубцов! Хотя – сам Рубцов говорил: „мы сваливать не вправе вину свою на жизнь. Кто едет, тот и правит, поехал – так держись!“ – отчего же невозможно? Очень даже можно, если учесть, что Рубцов и жил так, будто писал самое главное стихотворение, и, совершенно точно зная финал, ясно представляя, что ждет впереди, даже и не пытался что-либо изменить… Потому что не прожить свою жизнь, не пройти назначенный ему Путь до конца он не мог, да и не хотел»…
Еще сохранились такие записи Валерия Гаврилина, которые напрямую к Рубцову не относятся, но которые необходимо вспомнить, если мы говорим о «Рубцовском вальсе».
«Вальс, русский вальс – праздничная тоска, тщета и торжество жизни, пир и похмелье».
«Секрет вальса. Человек весь – двудолен. Ноги, руки, глаза, ноздри, полушария, ходьба и т. д. Тайна вальса – в наличии третьей доли, ни на что не опертой. Она нейтрализует, отвергает два полюса земной гравитации; момент третьей доли – и человек парит над землей и телом и душой…»