10 января. В 9 ч. утра вышел из дома; Суворовский между 2-й улицей и Невским был запружен эскадронами драгун и казаков, державшими коней в поводу. Невский просп. имел обычный вид; ходили конки, многолюдства не было. Уселся на верх конки и поехал к Адмиралтейству.
Подъезд дворца вел. князя Сергея Александровича, что у Аничкова моста, изуродован: все зеркальные стекла со стороны Фонтанки и три с Невского выбиты. «Поленьями жарили», повествовали очевидцы, ехавшие вместе со мной. «Да стекла какие крепкие — рраз, рраз по нем, а оно все цело!»
Газетный киоск против Казанского собора и окна в кондитерской Бормана[130] разбиты вдребезги. Остальные магазины нетронуты.
У дома гр. Строгановых, у Полицейского моста, группы прохожих рассматривали стены; последние выкрашены в темный цвет, и на них ярко белеют многочисленные выщербины — следы от пуль. На Дворцовую площадь пропускали свободно; войск на ней видно не было, хотя во многих дворах Невского я заметил скрытых казаков. Весь угловой полукруг панели у Александровского сада и камни под оградой залиты кровью; дворники посыпали это место песком, но, тем не менее, кровь ярко проступала всюду; ближайшие деревья сада носили следы от пуль. Много народа внимательно рассматривало это место вчерашней казни.
По рассказам, мирно ведшая себя сначала толпа, раздраженная избиениями, разгромила 4-ю линию Васильевского проспекта и Большой пр. на Петербургской стороне. Отправился на остров.
Николаевский мост охраняла пехота, мирно сидевшая на грудах досок; по линиям разъезжали патрули уланов. Было людно, но спокойно. На 4-й линии дома почти не пострадали; выбиты в нескольких дрянных лавчонках грошовые стекла, и только; жестокая бойня и расстреливанье происходило на ней у Среднего проспекта. На Малом дело было еще серьезнее; стекол перебито порядочно, спилено и повалено несколько телеграфных столбов, рассказывали, что там была устроена баррикада, но я ее не видел.
Большой проспект на Петербургской стороне пострадал сильно; магазинов на нем уйма, и все крупные; стекла почти во всех выбиты, винный погреб Шитта разбит и разграблен; такому же разгрому и грабежу подверглись и другие магазины: напр. с готовым платьем и колбасные; торговля почти везде прекращена, большинство дверей и окон забиты наглухо белыми досками, или закрыты щитами и заперты. Оба тротуара кишели народом — больше всего дамами и разных сортов девицами, разглядывавшими места погрома. Открыто было всего десятка два магазинов, но и на их окнах были щиты, а у дверей стояли другие, чтобы в каждую минуту иметь возможность наглухо закрыть все.
Публика спокойна, ни криков, ни особо возбужденных лиц заметно не было.
В вышедшем сегодня клочке «Правительственного вестника» сообщается, что убито 76 и ранено 233 человека; цифры эти лживы[131], так как за одной Нарвской заставой уложено больше путиловцев. Путиловцы двинулись со своего завода с образами и крестным ходом, имея во главе облаченного в ризы свящ. Гапона; расположенный у заставы Павловский полк встретил их залпами, причем по одним версиям перебито и переранено 1000 человек, а по другим 500; свящ. Гапон будто бы убит; пули попали и в образа. Так встретил царь-отец депутацию детей, отправлявшуюся к нему!
Больницы в городе переполнены действительно; у двух, мимо которых проезжал, стояли толпы женщин, отыскивавших своих пропавших мужей и братьев; в ворота их почему-то не впускали.
Озлобленная дикой и незаслуженной расправой, толпа отплатила за это на Морской нескольким офицерам; избит, между прочим, до полусмерти какой-то генерал и кавалерийский полковник.
Между убитыми есть и дети; находившиеся у Александровского сада очевидцы рассказывают, что толпа стояла там мирно и на площадь пройти не порывалась. Несмотря на это, офицер, командовавший пехотой, вздумал орать и приказал разойтись. Его не послушались, и он заявил, что будет стрелять; не подействовало и это; тогда грянули два, слышанные мною залпа, и уложили многих, в том числе и несколько детей, взобравшихся на садовую решетку; судя по тому, что лично видел, — я вполне этому верю, тем более, что слышал одно и то же от разных лиц.
Возмущение всеобщее, особенно против гвардейских офицеров, из числа которых многие с увлечением разыгрывали роль самых зазнавшихся и наглых околодочных; настоящие околодочные совершенно не вмешивались во вчерашнюю историю.
Если б царь так позорно не ускакал из города, а принял бы депутацию рабочих, если бы хоть сколько-нибудь сердечно отнесся к положению их — какой бы громадный козырь он получил в свои руки! Эх, вспоминаются слова Грозного: «пономарем бы тебе родиться, Федя, а не царевичем!»
Половина шестого вечера. Наш Суворовский проспект тонет во мраке: электричество не действует. Сейчас прибежала в страхе прислуга и сообщила, что на углу 8-й в нашем доме выбили окна в магазине Ветчинкина; находимся как бы в осадном положении.
Керосина нет нигде; цену за него догнали до 30 коп. за фунт; трехкопеечное открытое письмо в лавках стоит пять.
Пишу эти строки, а на улице спешно закрывают магазины и гасят везде огни; тьма стоит кромешная.
Половина восьмого вечера. Сейчас вернулся с обхода. Вышел из двери — на лестнице горят, поставленные на стулья, свечи; швейцар держит дверь на замке. На улице глубокая темнота; кое-где светятся сквозь занавески окна — и только. На панелях смутно рисуются кучки стоящих и идущих людей. Магазины закрыты все. На углу 8-й улицы остановился около четырех рабочих и разговорился с ними. Один только что вернулся от Гостиного двора и рассказывал, как его громили: «это все хулиганы, швырковой народишко, пакостят!» негодуя, восклицал он. «Мастеровой разве станет? Не затем шли!» Затем обрушился на студентов, и стоявшие с ним, хотя и вяло, но поддерживали его. «Еще с ними расчет у нас должен выйти! Что они присосались к нам? Зачем свое к нашему делу припутали?» Как выяснил дальнейший разговор, студенты чисто экономическому движению рабочих стараются придать революционный характер и огромное большинство недовольно этим.
Направился я с одним из рабочих к Невскому; в одиночку идти было опасно, так как хулиганы разгулялись и бушуют везде вовсю; полиция скрылась, как под землею, да и что может сделать какой-нибудь городовой в этой тьме с десятками и сотнями валящих куда-то людей? Конечно, сообщение везде остановлено. Бассейная и Знаменская ул. освещены: там газовые фонари — газовый завод, вероятно, успели охранить. Магазины, тем не менее, закрыты и на освещенных улицах. Спутник мой сообщил, что вопреки слухам, будто некоторые заводы восстановили работы, — не действует ни один; оказывается, поджидали колпинцев, но на поезд их не допустили; тогда те двинулись в город пешком и разобрали железнодорожный путь, прервав таким образом общение с Москвою; в 8 час. вечера назначена на Невском всеобщая сходка. По дороге колпинцы спиливали телеграфные столбы и рвали проволоки. Уверяли, будто вчера Семеновский полк отказался стрелять, и почетную работу эту выполняли преображенцы; расстреливали народ во многих местах, между прочим, у мостов и на Каменноостровском проспекте.
Знаменская была усеяна кучками людей, толпившимися у подъездов; ворота везде были заперты и из-за железных решеток отовсюду выглядывали лица. Невский темен и мрачен, как гроб; нигде ни фонаря, ни освещенного окна, панели полны стоящим народом; киоск на углу исковеркан. В толпе рассказывали, что незадолго до нашего прихода у Николаевской ул. подожгли такую же газетную будку и туда, светя факелами, прискакала пожарная часть с лестницами и бочками. Встретили ее, конечно, улюлюканьем и смехом. Не больше, как за полчаса до нас, казаки отгоняли народ от Знаменья: рубили шашками, «но не дюже», а иные так и просили даже: «Братцы, да расходитесь же, неприятно нам бить вас»! Да нет, не затем пришли! Бейте, коль вам мясо человеческое нужно!
Каждого проезжавшего мимо офицера, заметного по серому цвету пальто, толпа провожала свистом и воем; у Лиговского бульвара стояла казачья сотня, но при мне ни во что не вмешивалась; надо думать, что утомились-таки солдаты, хотя на помощь петербургским войскам вызваны полки из Царского, Пскова и др. мест. Обещают, что завтра перестанет действовать водопровод; это будет, действительно, фунт! Между прочим, рабочие, узнав, что лавочники повышают цены, обещали разгромить за это лавки; в одном месте рабочий зашел купить керосину и, услыхав, что за два фунта с него требуют 50 коп., взял и облил данным ему керосином все съестные припасы на прилавке.
Хозяйки спешно закупили до закрытия магазинов всякую всячину: завтра, вероятно, ничего нельзя будет достать.
Между прочим — утром сегодня слышал, что Святополк-Мирский подал в отставку, и отставка эта принята. Кандидатами называют четырех: двух Оболенских, Штюрмера и еще четвертую каналью под стать названным. Думают, стало быть, вернуться к плевенскому режиму. Что говорить, самое время… для того, чтоб ускорить революцию! В общем, день сегодня прошел тише, хотя на окраинах была стрельба; результаты ее неизвестны.
10 ч. вечера. У нас на проспекте зажглись некоторые электрические фонари; на лестницах нет света по-прежнему.
11 января, вторник. Водопровод действует, и на улице спокойно. На Суворовском проспекте магазины торгуют; на углах Невского по-прежнему стоят войсковые охраны, но уже сильно уменьшенные. Конки по Невскому не идут, очевидно, по распоряжению полиции, тогда как везде по другим улицам они пущены. Движение на Невском несколько усиленное, публика, главным образом, преобладает любопытствующая; от Знаменья и вплоть до Аничкова моста в магазинах за ночь перебита масса стекол; между прочим, разбито громаднейшее стекло у Соловьева на углу Литейной — стоило оно несколько десятков тысяч. Газетные киоски, за исключением одного, у Казанской ул., разнесены, а некоторые и сожжены; за Аничковым мостом погромов магазинов, кроме одного бормановского, не было. Выбоины от пуль на доме Строгановых уже заштукатурены и закрашены, но, тем не менее, очень заметны; дом, т. е. половина его, ближайшая к мосту, был точно вспрыснут пулями; некоторые пробили рамы и если никто из находившихся в нижнем этаже не убит и не ранен, то это чудо. Из-под песка на панели видны сплошные темно-красные пятна крови; людей расстреливали там почти в упор, и пули пронизывали по нескольку человек. В Гостином дворе со стороны Невского повреждений мало; главный разгром, говорят, был со стороны Садовой, но туда я не сворачивал. Торговля в Гостином и на Невском почти прекращена; на панелях спешно пилят доски или прямо прилаживают к окнам крышки столов и приколачивают их гвоздями; вид города такой, точно он осажден неприятелем, и ожидается вторжение; в немногих торгующих магазинах приотворены только двери — окна сплошь забиты и закрыты.