6 ноября. Часов около 4-х дня конки прекратили движение: на Васильевском острове что-то неспокойно, улицы полны хулиганами и рабочими; конки на окраинах, за Средним проспектом были забросаны камнями.
Возвращавшаяся около 9 часов вечера наша бонна с Литейного моста видела над Васильевским островом громадное зарево. Вечером по всему городу замечался усиленный наплыв фабричных; электричество то действовало, то вдруг все погружалось во тьму; на Невский проспект опять глядел прожектор.
6 ноября. Вчера начали работать некоторые дороги; газет все еще нет.
7 ноября. Вчера беседовал с Ф. К. Геккером (он же Ф. Плетнев — художник, получивший несколько лет тому назад 1-ю премию на выставке «блан и нуар»), только что вернувшимся с родительского совещания из Ларинской гимназии, где учится живущий у него уже 12 лет племянник.
Передаю рассказ его вкратце.
Вопрос, подлежавший обсуждению родителей, был — когда и как возобновить занятия, но его, разумеется, и не обсуждали, а по российскому обыкновению говорили обо всем, кроме главного.
Один из ярко-красных родителей предложил пригласить на совещание и старост; все согласились. Тогда встала какая-то дама и энергично воспротивилась этому, так как находила невозможным делать гимназистов свидетелями неурядицы и хаоса среди самих родителей. Согласились и с ней. Тем не менее, старост вызвали с тем, чтобы только выслушать их и узнать толком, чего хотят они.
Старосты явились — парни лет 16–17.
На предложение высказаться начали держать речи.
В общем, желания г. г. гимназистов таковы:
1) полная свобода в гимназиях;
2) предоставление им права выбирать учителей и устанавливать способ преподавания.
Т. е., в переводе на общепонятный язык, добиваются полного произвола. Что мальчишки воображают, будто они все знают и сами могут учить других — это понятно: такой период переживает каждый из нас; но что между родителями находятся люди, неспособные уразуметь всей нелепости таких требований — это удивительно!
В заключение отличился и директор. На вопрос той же дамы, «что же, будут или не будут заниматься в этом году», он ответил, что «старшие классы разрешили четырем младшим классам начать теперь занятия». Это «разрешили» — превосходно!
О Витте верного ничего не слышно; несомненно, что-то приключилось с ним, но что именно — неизвестно; толков о нем много: говорят даже, будто бы его хотели арестовать и даже был подписан приказ об этом… Во главе дворцовой партии, по слухам, стал новый главнокомандующий питерскими войсками — великий князь Николай Николаевич[178]. Человек он энергичный и настаивает на военной диктатуре; его поддерживают болгарско-российский мазурик гр. Игнатьев, Штюрмер, Стишинский[179] и Ко.<мпания>. Словом, начеку стоит новое министерство, готовое начать поливать Россию кровью.
Великий князь Николай Николаевич
Возникают русские союзы и общества, в общем в большинстве направленные к умиротворению страны. Первой появилась Партия правового порядка и др[180].
Укорял Д. М. Бодиско за манифест «Священного патриотического союза», написанный исключительно для черного народа и содержащий скверную фразу, призывающую охранять самодержавие. Охранять то, чего уже нет с 17 октября — нелепо, а призывать к охранению простой народ — значит призывать к резне.
Оправдывался, что не он писал манифест.
Конки опять работают.
Сейчас узнал, что за Невской заставой очень неспокойно: вчера там дело дошло до стрельбы, есть убитые.
Был сейчас Э. С. Монвиж-Монтвид и рассказывал о вчерашнем собрании редакторов.
Теперь любопытная минута: даже если бы кто-нибудь и желал выходить по-прежнему, с цензурой, — не мог бы этого сделать. Изданий в СПБ. — 250 (кроме газет); из них только 50 прислали своих представителей, да и тех почти половина пребывала в нерешительности и не знала, как быть с цензурным вопросом: махнуть ли рукой на цензуру, или вести дело по-старому.
Решительнее оказались наборщики; союз их прямо заявил, что они освободят всех от цензуры; собрание наборщиков постановило не набирать ничего, что будет иметь цензурную дату; те же типографии, которые не подчинятся, будут ими «сняты» с работы; на случай же артаченья владельцев, решили бороться с ними частными забастовками и на такой случай образовали фонд, куда уже журналы, издатели и пр. внесли около 15 000. Первая война будет с Каспари, издателем «Родины», жаждущим подчинения цензуре; вторая, посерьезнее, с вдовой Маркса, издательницей «Нивы»[181].
9 ноября. Был у А. Я. Острогорской-Малкиной, издательницы журнала «Юный читатель».
Муж ее, присутствовавший в воскресенье на «польском» собрании, рассказывал с негодованием следующее; в числе ораторов выступили и социал-демократы, и один из них заявил, что наша интеллигенция только примазывается к великому делу, произведенному рабочими, что она не при чем в нем, и смысл его наглой речи был — давайте свои двугривенные и убирайтесь вон. Много литераторов; со стариком Анненским даже сделалось от волнения что-то вроде обморока.
Раздражение против новых узурпаторов — самозваного и неведомого никому правительства — растет сильно даже среди либеральнейших кругов. Действительно — наглость его и его агентов начинает становиться чрезмерной!
Взять хотя бы способ печатания его лейб-органа «Известия совета рабочих депутатов». Ночью врывается в типографию (непременно имеющую ротационную машину) толпа вооруженных револьверами темных личностей, арестовывает находящихся в ней, берет самовольно бумагу и приступает к печатанию «Известий», которые затем увозятся на извозчиках. Так были напечатаны номера в «Сыне отечества», «Нашей жизни», «Руси», «Новой жизни» и др. Третьего или четвертого дня очередь дошла до «Нового времени» и там напечатали 7-й номер — и, вероятно — по крайней мере, таким образом — последний, так как «Новое время» опубликовало об этом происшествии.
Оно, конечно, курьезно, что Суворин напечатал 30 000 революционных листков, но, с другой стороны, такое насилие и грабеж непозволительны!
Брат Малкиной, А. Я. Острогорский, директор Тенишевского училища, рассказывал такой курьез. Являются к нему третьеклассники и просят разрешения собраться.
— Да ведь вы уже собралась, — отвечает он, прикинувшись не понимающим, в чем дело.
— Нет, это не то: мы хотим устроить митинг!
— Какой митинг, о чем?
— Поговорить хотим…
— Да о чем?
— О необходимости у нас демократической республики…
А. Я. рассмеялся и прогнал их.
На другой день приходит в класс, и на столе под тетрадью находит лист бумаги, а на нем надпись: «Александр Яковлевич — второй Трепов».
Кстати, о прокламациях.
Встретился на днях с капитаном I ранга Н. Дибичем — владивостокским героем: рассказывал, что экипажи прямо засыпаются этими листками; часть матросов в несомненном брожении, другая, — огромное большинство, — относится индифферентно.
10 ноября. Получил от книжников любопытное сведение о Максиме Горьком; дело в том, что сочинения его, продававшиеся раньше «как хлеб», по выражению торговцев, теперь совершенно не идут.
«Знание», товарищество, основанное им, начинает трещать[182] и над Горьким вот-вот разразится крах.
Это знаменательно! Посмотрим, что скажет тогда этот босяк, вспоенный, вскормленный и за уши вытащенный из грязи интеллигенцией, которую он обливает теперь помоями!
Погода серая, на улицах грязь. Нищенство везде усиленное и наглое. А. Беграмов и Д. Н. Бодиско, шедшие по Невскому пр., были остановлены одним из горьковских типов просьбою о милостыни. «Сегодня я прошу», заявил этот тип, «а завтра я у вас сам возьму!»
15 ноября. В Севастополе взбунтовавшиеся матросы выгнали от себя всех офицеров, но порядок поддерживается образцовый; ночью ходят патрули и забирают… безбилетных и пьяных матросов. Вчера в день рождения Марии Феодоровны устроили молебен, а после него парад, который принимал фельдфебель; словом, все идет, как будто там ничего не произошло.
Это не простой бунт, на него надо взглянуть поглубже!
Много разговоров возбуждает арест фельетониста «Руси» — Шебуева; забрали его и запечатали типографию «Труд» за выпуск и напечатание первого номера «Пулемета», шебуевского сатирического журнала[183]. Особо остроумного или интересного в нем нет ничего, и только на последней странице находится манифест 17-го октября с отпечатком на нем кровавой ладони и подписью: «генерал Трепов руку приложил».
«К сему листу Свиты Его Величества Генерал-Майор Трепов руку приложил». Карикатура из журнала «Пулемет», № 1,1905
Трепов скоро станет чем-то вроде тещи юмористических журналов прежних лет. Пора бы уж и забыть его!
Говорил с офицерами, только что вернувшимися с Дальнего Востока. Настроение армии, по их словам, злобное: солдаты и офицеры возмущены отношением к ним страны и происходящим теперь в ней.
17 ноября. Ходит везде слух, будто вел. князь Борис Владимирович стрелял в Николая и ранил его в плечо.
В Московском гв.<ардейском> полку происходило что-то вроде восстания; говорят об этом глухо, но со всех сторон. Тем не менее, гвардия считается более или менее надежной; лучшие круги общества настроены пессимистически. Причина — двуличие правительства: устраненных по дружному требованию общества разных господ, вроде одесского Нейгардта[184] и ему подобных, опять назначают в другие города губернаторами… Верят в близость диктатуры и даже предполагают провозглашение ее в эту субботу, т. е. послезавтра.