(1793–1859)
Поэт, переводчик, издатель. Принимал участие в Отечественной войне 1812 года. Был ротным командиром Евгения Баратынского и под его влиянием начал свою литературную деятельность. В конце двадцатых назначен правителем канцелярии Главноуправляющего Царским Селом. В этот период был в дружеских отношениях с Александром Сергеевичем Пушкиным. Издавал альманах «Царское Село», где печатал стихотворения великого русского поэта. В начале 1837 года Пушкин содействовал назначению Коншина директором училищ Тверской губернии. Некоторые тексты Коншина были положены на музыку, став романсами.
Жалобы на Петербург
В дымном городе душно,
Тесно слуху и взору,
В нём убили мы скучно
Жизни лучшую пору.
В небе – пыль, либо тучи,
Либо жар, либо громы;
Тесно сжатые в кучи,
Кверху кинулись домы;
Есть там смех, да не радость,
Всё блестит, но бездушно…
Слушай, бледная младость,
В дымном городе душно!
Константин Петрович Масальский(1802–1861)
Романист, поэт, драматург. Учился в Благородном пансионе при Санкт-Петербургском университете. Действительный статский советник. Известен своими историческими романами и редакционной деятельностью в журналах «Сын отечества» и «Северная пчела».
Петергофское гулянье
Скрывавшие восток густые
облака
Рассеялись в час утра понемногу.
Весь Петербург сбирается в
дорогу.
Через Калинкин мост
стремится, как река,
Народ к воротам
триумфальным.
Какие хлопоты жандармам и
квартальным!
Карет, телег, колясок, дрожек ряд
И без конца и без начала
К заставе тянется. Все за
город спешат, —
Как будто бы вода столицу
потопляла.
Везде встречает взор
Корзинки, узелки с съестным
и самовары.
Здесь песенников хор
Идёт под звук рожка,
бандуры иль гитары;
Там тащит римлянин
шарманку на плечах;
Здесь спор у мужиков зашёл
о калачах
И пряниках: они огромную
корзину
Рассыпали, запнувшись, на
траву.
Там, небо сброся с плеч,
поставил на главу
Атлант – клубнику и малину.
Но где нам дописать картину!
Жаль, что Теньер свой
карандаш
Не завещал ни одному поэту,
А взял с собой и кинул в
Лету.
Так сядем же скорей,
читатель добрый наш,
В карету,
И мимо ряда дач прелестных
и садов
Поедем прямо в Петергоф.
Руками сильными Самсон
Льву челюсти во гневе
раздирает.
Из зева пена бьёт, и грозно
зверя стон
Окрестности далёко оглашает.
Здесь возвышается
волшебная гора
И свой закон нарушила
природа:
Везде видна воды с огнём игра!
Уступы, лестницы кипят
толпой народа.
Пленяет взор и мрамор, и
коралл,
И статуи, и чаши золотые,
И льющийся блистательный
кристалл
Через узоры огневые.
Здесь роща тёмная сияет вся
в звездах;
Кругом алмазами, как яхонт,
пруд украшен.
Ряд огненных столпов, и
пирамид, и башен
Блистает в просеке и
смотрится в водах
Канала длинного. Вдали
чернеет море,
В равнине зеркальной своей
Строй отражает кораблей
В сияющем уборе
И восходящую сребристую
луну.
Звук музыки привлёк
дремавшую волну,
О берега она тихонько плещет.
Над гаванью сияет храм;
С треножника курится
фимиам,
И в небесах над ним царицы
вензель блещет.
Угаснули волшебные чертоги,
Пустеет Петергофский сад.
До городских ворот, во всю
длину дороги,
Различных экипажей ряд
Тихонько движется. Все
дремлют или спят.
Близ Стрельны в пень три
стали клячи, —
Ни с места, хоть убей!
«Правей возьми! Какие
неудачи! —
Ворчит в карете бас. —
Отворь-ка, Тимофей.
Жена, ведь вылезать придётся
из кареты!»
– «Ах батьки-светы!
Неужто с дочерьми тащиться
мне пешком?
Нельзя ли как доехать, хоть
ползком?»
Андрей Иванович Подолинский(1806–1886)
По окончании Благородного пансиона при Петербургском университете служил в почтовом ведомстве, сначала в Петербурге, затем – в Одессе. Стихотворения Подолинского печатались преимущественно в альманахе «Северные цветы», которые в 1837 году были оформлены в отдельный сборник. Вплоть до Крымской войны имя Подолинского не появлялось в печати, но в 1854 он отметился в «Отечественных записках» целым циклом патриотических стихотворений. Поэт до конца жизни так и остался верен принципам романтизма, приверженцем которого был ещё в петербургский период своего творчества.
Памятник Петру Великому
Столицы Невской
посетитель,
Кто б ни был ты, – Петру
поклон!
Сей Медный всадник – это
он,
Её державный прародитель!
Как мощны конь и человек!
То Пётр творящей мыслью
правит,
Летит, отважный, в новый век
И змея древних козней
давит…
И здесь, руки простерший
кисть,
Ещё в металле жизнью
дышит,
Из медных уст – Россия
слышит —
Гремит: «Да будет свет!» —
И бысть!
Стихи поэтов«Серебряного века»
От составителя
«И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком
стыл…»
Как «Золотой век» русской поэзии совпадал по времени с порою творчества своего самого яркого представителя – Пушкина, так «Серебряный» – с творческой жизнью Александра Блока, наиболее значительно и полно запечатлевшего свою эпоху.
Рубеж веков ознаменовался невероятным движением в культурной и общественной жизни России. Возникло множество художественных течений, пытавшихся продекларировать преимущества своей модели развития, в которой нуждалась страна и общество. Их картина мира утверждала свою правоту посредством живописи, литературы и жизнетворчества. Безусловно, явление, которое впоследствии Бердяев назовёт «Серебряным веком», имело не только эстетическое измерение. Подобное происходило в духовной, социальной и в научной жизни тогдашней России, но всё-таки литература, и прежде всего поэзия доминировала надо всем остальным: к ней тянулись, ею увлекались, она была интересна.
Вечные вопросы бытия, теснимые прежде иными проблемами человеческого существования, среди которых не в последнюю очередь значилась тема выживания, в новой эпохе вновь обрели свою изначальную злободневность и остроту. Ценностные установки, их набор и иерархия беспокоили уже не только слой людей думающих и ответственных перед обществом, но и самых заурядных обывателей. Людям казалось, что поэзии по силам ответить на эти вопросы, а символисты, акмеисты, футуристы, имажинисты и все прочие совершенно были согласны с этим, с готовностью представляя свои ответы, благо никому из них не приходилось искать внимающих.
«Современное искусство обращено к будущему, это будущее в нас таится; мы подслушиваем в себе трепет нового человека, – писал один из теоретиков новой эстетики Андрей Белый, – наша душа чревата будущим…» Вера в «животворящую зарю нового дня» была присуща абсолютно всем литературным течениям, а настроения упаднического характера лишь подчёркивали необходимость такой зари.
Модернистские искания поэтов «Серебряного века» значительно расширили смысловые значения слов, раскрыли богатство ритмических построений стихотворного текста, усилили эмоциональное воздействие на читателя мастерским использованием фонетических эффектов, не говоря уже об изяществе неологизмов, обратной перспективе обыденного, лёгкости и подвижности изложения.
По сути, поменялся и сам язык поэзии, непосредственно её ткань. Теперь поэзия передавалась от сердца к сердцу, будто признание, как сокровенный завет, таящий в себе исключительный взгляд художника. И чем острее и непривычнее был этот взгляд, тем большим «тайновидцем и тайнотворцем жизни» представлялся читателю автор, тем больше было желания ему верить и следовать его откровениям. Отсюда такая тяга к мистике – к прозрениям и наитиям, брожениям духа и стремлениям заглянуть за грань сущего. Запредельным и непостижным были «больны» все. «Все ближайшие люди на границе безумия, больны, расшатаны. Ремизов, Гершензон – все больны…» – писал в своих записных книжках Александр Блок. Зато какие глубины сознания отражались в их поэтических откровениях! Каким живым и наполненным представал перед читателем описываемый ими город, будто бы имел собственную судьбу и живое дыхание, точно мыслящее существо, способное сопереживать, предчувствовать, негодовать. Возможно, потому и хотелось тогда и что-то заставляет нас сейчас – снова и снова проходить по оставленным поэтами адресам: Дворцовый мост, Лебяжья канавка, Большая Охта… И находить среди вековых стен рассыпанные повсюду трогательные заметы, узнавая в них строчки Ахматовой, Блока, Недоброво, Зоргенфрея, Бенедикта Лифшица…
В.М.
Александр АлександровичБлок (1880–1921)
Поэт, классик литературы XX века, один из выдающихся представителей русского символизма. Оставил после себя огромное литературное наследие. Именем поэта названы улицы городов, учебные заведения и даже астероид, обращающийся вокруг Солнца.
«Город в красные пределы…»
Город в красные пределы
Мёртвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил.
Стены фабрик, стёкла окон,
Грязно-рыжее пальто,
Развевающийся локон —
Всё закатом залито.
Блещут искристые гривы
Золотых, как жар, коней,
Мчатся бешеные дива
Жадных облачных грудей,
Красный дворник плещет вёдра
С пьяно-алою водой,
Пляшут огненные бёдра
Проститутки площадной,
И на башне колокольной
В гулкий пляс и медный зык
Кажет колокол раздольный
Окровавленный язык.
«По городу бегал чёрный человек…»
По городу бегал чёрный
человек.
Гасил он фонарики,
карабкаясь на лестницу.
Медленный, белый подходил
рассвет,
Вместе с человеком
взбирался на лестницу.
Там, где были тихие, мягкие
тени —
Жёлтые полоски вечерних
фонарей, —
Утренние сумерки легли на
ступени,
Забрались в занавески, в
щели дверей.
Ах, какой бледный город на
заре!
Чёрный человечек плачет на
дворе.
«Ночь, улица, фонарь, аптека…»
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый
свет.
Живи ещё хоть четверть
века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь – начнёшь опять
сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.