иками пальцев потрогал набухающий синяк, поморщился и со вздохом признал: – Давно я так крепко не получал. Во мне сто пятнадцать килограммов живого весу – не каждый свалит. А этот – с одного удара. Ну, заорал я… Выскочили ребята, бросились вдогонку, да где там: растворился в темноте, как сахар в кружке. А дальше – хуже. Нашли Петрова, привели в чувство, заглянули в камеру. Сначала непонятно было, что с этим Платоновым сталось – повреждений вроде никаких, а не дышит. Вызвали «скорую». Врачи сказали, сломана шея… И на нас этак нехорошо косятся, словно это мы ему шею свернули… На фиг мне такое счастье нужно?! Доказывай теперь, что не верблюд… Ну, дальше все по уставу. Позвонили, доложили, вызвали, объявили, записали…
– Как он выглядел? – спросил высокий, худощавый мужчина в штатском. Из всех присутствующих он один был без формы, однако красующиеся звездами офицеры держались с ним уважительно, даже слегка подобострастно.
– Средних лет, – пожал плечами дежурный. – Блондин. Глаза у него ярко-голубые… Никаких особых примет не было. Серенький весь такой, неприметный. Таких алкашей сотни по улицам шляются. Одет простенько, дешево даже. Водкой от него за версту разило. Тихим казался. Гаденыш!.. Документов при себе не имел, дал данные помощнику, тот проверил – все верно, есть такой Сидоров Степан Тимофеевич, проживающий на нашей территории. Его сейчас ваши люди опрашивают, но это совсем другой человек. В карманах была пачка «Беломора», спички, носовой платок, расческа. Ничего интересного.
– Интересно то, что на этих предметах нет его отпечатков пальцев, – сварливо отозвался «штатский». – А на расческе волосы брюнета, тогда как, по вашим словам, он блондин. Да-а, господа мои! Это вы славно облажались. Позорище на весь город. Такого еще не было на моей памяти. Сбегали из отделений милиции часто, но чтоб убивали… Это войдет в историю.
– Да кому ж в голову могло прийти, – слабо запротестовал толстяк в форме полковника, судя по всему, начальник отделения. – Это даже не наглость, это цинизм какой-то. В голове не укладывается…
– Зато в выговоре в самый раз уложится, – многообещающе посмотрел на него другой полковник, видимо, из местного РУВД. – Вас уже в собственной конторе вокруг пальца обводят. Дожили, одним словом… Хотя цинизм и впрямь редкостный. Напротив камер должен был находиться сотрудник. Где он был?
– Отлучился… на минутку, – потупился дежурный.
– На минутку?! – рявкнул полковник. – Что ты мне горбатого лепишь?! Наверняка спал без задних ног, а в это время человеку голову свернули! И никто ничего не слышал! Разгильдяи! Я с вами еще разберусь! А вы уверены, что это заказное убийство? – с кислой миной повернулся он к человеку в штатском. – Может, просто поссорились, да и… того? Потом испугался и убежал, а?
– Да нет, – покачал головой «штатский». – Сдается мне, что я знаю этого парня. Да и стиль похож. До этого он сумел допросить и покалечить человека прямо посреди института, во время занятий, при скрытом оцеплении оперативников. Тоже никто ничего подобного даже предположить не мог. Мы имеем дело с редкостным наглецом, не боящимся ни черта, ни бога, не говоря уже о милиции и ФСБ. Попадется он мне, ох попадется!
Последнее было заявлено с таким чувством, что всем присутствующим стало ясно, насколько даже сам «штатский» низко оценивает возможности подобной встречи.
«Крепко, видать, насолил он ему, – подумал я. – По всей видимости, мы наблюдаем лишь одну из серий “романа с продолжением”. Хотел бы я знать, что творилось в “первых сериях”… Впрочем, можно догадаться».
Словно услышав мои мысли, «штатский» повернулся ко мне.
– А вы, стало быть, тот человек, который задержал Платонова и оставил его здесь?
– Так точно. Задержал с поличным и доставил в целости и сохранности.
– Ага, – неопределенно протянул «штатский», пристально рассматривая меня, – ну-ну… И много ли информации получили?
– По моей линии, – подчеркнул я, – немало. Учитывая то, что подельники по порнобизнесу господина Платонова мертвы, с его смертью дело можно считать оконченным.
– Да ну?! – удивился он. – Позвольте просветить вас, молодой человек, что организация контор подобного рода, как правило, курируется, финансируется и контролируется структурами много выше, нежели кучка жалких идиотов, которые и защитить-то себя не в состоянии. Погибли исполнители, мелкая сошка, а организаторы остались. Неделя-другая, и фирма будет восстановлена, уже с учетом прошлых ошибок. Вы знаете, кто оплачивал и обеспечивал их деятельность?
– Мне кажется, что это местная самодеятельность, – сказал я. – Размах не тот. Не концерн все же. Так, мелкая кустарщина.
– Ах, если бы, – вздохнул «штатский». – Если бы… Ладно, вы тут продолжайте, а мне пора.
– Простите, – остановил я его, – вы что-то знаете? Ну, по поводу того, что их кто-то прикрывал, оплачивал и все такое?
Он остановился, внимательно посмотрел на меня, словно принимая какое-то решение, и отрицательно покачал головой:
– Забудь. Твоя работа и впрямь выполнена. Дальше только мешать будешь. Бывай, майор.
– Кто это был? – спросил я Григорьева.
– ФСБ. Подполковник Дивов, – пояснил он. – Я с ним пару раз сталкивался. Хитер как змей, профессионал высшей пробы, но… Железный он какой-то. Как капкан на медведя. Конечно, когда имеешь дело с таким контингентом, как у него, такой склад характера – оптимален… А водку бы я с ним все равно пить не стал. Да он, наверное, и не пьет. Не пьет, не курит, связей порочащих не имеет…
– А со мной стал бы?
– Смотря по тому, что это: вопрос или предложение?
– Предложение, – вздохнул я. На душе было фигово. Если этот подполковник прав и на свободе остались организаторы, то результаты моей работы сводились в полудюжине трупов и неприятностям у местного отделения милиции. Н-да, негусто. Даже более того. Погано.
– С утра? В воскресенье? – почесал затылок Григорьев. – Что ж… Пойдем.
В заранее обговоренное время Протей позвонил по одному из специально зарегистрированных для подобных случаев номеров.
– Я еду по магазинам, – сказал он, – тебе что-нибудь купить?
– Надо многое, – отозвался на пароль собеседник, – но, боюсь, что вы ошиблись номером… Хорошо, что ты позвонил. У нас неприятности. Как ты? В порядке?
– Работаю над заказом. Пункт выполнен в одном экземпляре, второй – в пяти. Осталось два пункта, по одному экземпляру в каждом. С первого по третий – ерунда, мелочовка, четвертый посерьезней, но больше трех-четырех дней не займет. Заказ объемный, но не сложный.
– Заказ отменяется, – сказал собеседник. – Удалось узнать, что над заказчиком проводится слишком серьезный контроль. Слишком большие требования. Овчинка не стоит выделки. Сделанного достаточно. Мастер доволен, ты должен взять небольшой отпуск. Отдохни где-нибудь, развейся.
– Нет, – сказал Протей.
– Что значит «нет»?! – опешил собеседник. – Ты что, не понял: контроль за выпуском продукции. Возможны штрафные санкции. Требования слишком высоки. Ты хочешь, чтоб контору закрыли? Заказчик разорен. Ты понял: заказчик разорился!
– Я знаю.
– Как?! В смысле?! Ты… У тебя все нормально?
– Да все у меня нормально, – поморщился Протей. – Я понял, что заказчик разорен, еще когда беседовал с ним. Это был не заказчик. Это было его доверенное лицо. Тоже… мастер.
– Ты с ума сошел?! – заорали в трубку. – Да ты… Ты что делаешь, а?!
– А какая разница? – устало спросил Протей. – Мне дали заказ. Настоящий, хорошо оплачиваемый и… приятный для меня как для мастера. Я видел, какой шедевр надо исполнить. Признаться, взялся бы за это ради одной любви к искусству. Уж больно тема интересная, аж за душу взяло. Давненько с таким удовольствием не работал…
– Да нам наплевать на твое удовольствие, творческая ты личность! Мы не в приюте матери Терезы работаем. Мы – коммерсанты!
– Заказ оплачен? Оплачен. Я дал слово умирающему человеку…
– Доверенному лицу ты слово дал!
– Какая, в сущности, разница? – вздохнул Протей. – В его лице я дал слово заказчику. Предположим, что это – отдельные условия договора, которые не меняют его сути. Я работаю по заказу. Контроль проводился, но… я прошел ОТК. Доверенные лица, контроль – все это осталось далеко позади. Я работаю непосредственно с материалом. Осталось немного…
– Прекратить! – рявкнули в трубке. – Ты не частник! У нас фирма! Кооперация! Ты не имеешь права принимать такие решения! Ты – исполнитель! Ты… Ты хоть вообще понимаешь, что ты делаешь?!
– Понимаю. Я взял заказ, дал слово. Я сдержу его.
– Надо срочно встретиться. Поговорить лично.
– Невозможно, я в творческом процессе, – усмехнулся Протей. – Через три дня закончу – позвоню.
– Ты можешь нарваться на штрафные санкции, – с угрозой предупредил его собеседник. – Я прошу тебя: прекрати. Ну что с тобой, а?
– Заказ видел? А я видел. Я его закончу. Извини, что так получилось, понимаю, что доставляю вам некоторые хлопоты, но… Во-первых, все будет хорошо, и через три дня все это покажется не таким уж серьезным, а во-вторых… Ты знаешь, что я вас не подведу в любом случае.
– Ты сумасшедший, – констатировала трубка, – ты – полностью отмороженный, душевнобольной псих с опасными вывертами сознания. О чем ты вообще говоришь? Это в голове не укладывается… перестань, слышишь? Давай успокоимся, встретимся, посидим и все обсудим…
– Нет, – сказал Протей. – Сначала доделаю дело. Не волнуйся за меня. Я – мастер. Все будет хорошо… До встречи через три дня.
Он отключил телефон, вынул сим-карту, растер ее подошвой об асфальт и выкинул трубку в ближайшую урну. Мосты были сожжены…
С самого утра в понедельник я не находил себе места. В воскресенье мы с Григорьевым пили весь день: красиво, плотно, мощно. С сауной, правда, вышла небольшая накладка. Без задней мысли мы пришли просто посидеть как самые обычные граждане, а знающий нас в лицо банщик категорически заявил, что он «добропорядочный служащий, мальчиков и девочек у него нет, этот номер у нас не пройдет, и вообще они закрыты». Больших трудов стоило уговорить его… Что я, что Григорьев отличаемся немалой выносливостью и устойчивостью к спиртному, а потому «праздник» наш несколько затянулся. Следуя славному примеру гусаров, мы считали ниже своего офицерского достоинства хмелеть быстро и некрасиво. Степень своего опьянения мы проверяли игрой на бильярде, галопированием на лошадях (где мы их взяли в начале зимы – хоть убейте, не помню), стрельбой «по-македонски» в пневматическом тире (Григорьев настаивал на опробовании табельных «Макаровых», но смотритель встал у мишений и сообщил, что это случится только через его труп, а когда Григорьев попытался пристроить на его макушке резиновое яблоко, валявшееся тут же, несостоявшийся Вильгельм Тель завопил так, что нам пришлось срочно ретироваться) и прочими безобидными шалостями. Поняли, что пора остановиться, когда Григорьев на странном (подозреваю, что прибалтийском) языке спросил меня о чем-то, а я так же внятно ответил ему на другом (кажется, чеченском), и мы друг друга поняли. Вот только почему мы после этого поехали не по домам, а в отдел – выяснить ни ему, ни мне не удалось. Правд