Долларом, поверь, любовь жива!“
И меняла мне шептал украдкой,
Как надежней доллары вложить,
Шелестел финансовой тетрадкой,
Объяснял, как мне с валютой жить:
Курсы акций, непреложность унций,
Всю палитру яркую банкнот —
Важный, словно папский нунций,
Хитрый-хитрый, как чеширский кот, —
Всё меня убалтывал меняла,
Улыбаясь в пышные усы,
Словно знал: мне память изменяла.
Он жужжал подобием осы,
Вился над измученным сознаньем,
В мозг врезался звоном комарья…
…Кто меня снабдил высоким знаньем?
И меняла отвечает: „Я!“
Призрак
…Ну, вот – петрушка, пастернак,
Душисты листья базилика.
…А кто-то скажет: „Пастернак,
Россия, Лета, базилика», —
Тот царский дом, у чьих колонн
С колен – побитые камнями —
Нам не подняться. Кто же он,
Забытый родиной и нами?
Кто это бродит меж людьми,
Насквозь, как рана ножевая?
Известно: призраков любви
Давно уж нет. Но тень живая
Колеблется, как тот тростник,
Что мыслящим зовется. Впрочем,
Кого увидел вдруг и сник
Печальный призрак дня и ночи?
И ветер, как больной, ревет,
Нелепым обернувшись знаком.
Петрушка, выход твой, вперед,
Куражься вместе с Пастернаком,
Срывай фригийский свой колпак
И пастернаковские строки
Тверди, шутя, запросто так;
Не потому, что вышли сроки,
А потому, что жизнь слепа,
Нелепа, гибельна, сурова,
Как разъяренная толпа,
Лишившись разума и крова;
Жизнь коротка, как край плаща,
Как пулей раненная птица.
И тает призрак, трепеща,
Чтоб никогда не возвратиться.
«…А та, что была мне когда-то женой…»
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке…
…А та, что была мне когда-то женой,
Отводит свой взгляд, равнодушный и злой,
И речь прекращает.
А в небе, как пыль, разнесло облака,
Облатку бездумно сжимает рука,
И мнет, и бросает.
И скомканный лист за облаткой плывет,
И падает вниз, как подстреленный влет
Бумажный комочек.
Там строчки, которые я посвятил,
Той женщине прежней, что знал и любил —
Лишь несколько строчек.
Одиночество
Я спросил у пророка про цену
пророчества.
„Одиночество, – был мне ответ, —
одиночество…“
Человек остается один:
от него
отворачиваются друзья,
возлюбленная отворачивается,
и даже земля отворачивается,
поскольку ей
останавливаться нельзя.
Человек остается один.
Вкруг него
какая-то жизнь не та
проистекает,
что-то такое странное происходит,
кто-то приходит,
а кто-то внезапно уходит,
поскольку тут царит
горькая
суета.
Человек остается один.
На лицо
наворачивается слеза,
предательски так наворачивается,
и что-то внутри проворачивается,
и что-то вдруг
царапается,
как лоза.
…Человек остается один…
Старая музыка
1
…Кружится старая грамофонная пластинка.
Сквозь треск и шум
пробиваются звуки старой музыки,
словно время посылает нам
свои позывные.
Старая музыка, звучащая со старых пластинок.
Она наивна,
сентиментальна,
не знает крутых пассажей,
не освящена электрогитарами и синтезаторами.
…Но почему же мы любим слушать старые пластинки?
Может быть, потому,
что звучит живая музыка времени?
Живая душа времени пробивается к нам?
„Жалобно стонет ветер осенний“…
– кружится старая пластинка.
Круговорот времени.
Пластинка поет не спеша.
Возвращается на круги своя
наша душа.
2
Музыка звучит,
старая пластинка поскрипывает слегка,
и плывет щемящая мелодия,
как уплывающие вдаль облака.
А где-то далеко,
где прозрачная осень торопится на смену
уходящему лету,
где-то далеко птицы летят в Йену,
или из Йены,
какая, в общем-то, разница,
там живет моя загадочная королева —
она смеется и дразнится,
как могут дразниться исключительно
особы королевской крови.
И, если я скажу,
что это мне внове,
то я не ошибусь,
потому что она,
находясь в этом перевернутом нами мире,
влюблена
в меня,
собственно, и я в нее —
но это не важно.
А важно то, что
птицы кричат протяжно,
а она стоит у окна,
всматриваясь в прозрачность утра,
вслушиваясь в мой шепот,
который ей несет ветер
на крыльях цвета перламутра,
и шепот мой, окрыленный
несбывшимся чувством,
покачивается в небе,
как тысячесвечовая люстра,
и горит мой шепот,
как огонь, запаленный в печи.
Слушай его и молчи,
потому что,
если бы не было меня,
то не было бы и тебя,
мы распались бы на атомы,
не родившись.
Слышишь?
Словно азбука Морзе,
жизнь выстукивает
нервно
наш с тобой
сердечный,
секретный код.
В этот ли,
в следующий ли
год,
мы увидимся —
там, где свивается мир
в клубок,
словно кошка,
там цветет родедрон
и пахучий мирт,
там сакура молча цветет,
там липа, качаясь, растет,
там ароматы
порхают по воздуху,
как маленькие дирижабли,
и говорит волшебник:
„Крибле, крабле“,
и берег, подобный сабле,
и песок золотой,
и ты – моя,
и не со мной…
«…Пусть жизнь порой сулит нам муки ада…»
…Пусть жизнь порой сулит нам муки ада,
Пусть мир порой жесток, несправедлив,
Не говори мне про печаль, не надо,
А вспомни ветви древние олив:
Как струны арфы, их колеблет ветер,
Летит, звенит мелодия чудес.
Пусть ты один на этом белом свете,
Но ангелы спускаются с небес…
Группа риска
Я, как волк, по жизни рыскал,
Рысью мчался к ясной цели,
Оказался в группе риска,
Где совсем иные цели:
Уцелеть, не сдаться, выжить,
Увернуться от разбоя,
Чтоб затем из сердца выжечь
Всё: и небо голубое,
Память встреч, разбег фиалок,
Трав зеленых ожерелье
И заветного фиала
Мозг дурманящее зелье,
Звон железа – зелья злее, —
Бездны лезвие разяще,
Яд любовного елея,
Жест жеманен, но изящен,
Чаще чаши чище, чище,
Чащи ропот безглагольный,
Кажется, чего-то ищет
Тихий шепот алкогольный:
Берег Бога, берег боли;
Там, где чаянья витали,
Пышным цветом алкоголи
Повсеместно расцветали.
Будто бы с младенцем зыбка,
Нерв качается сердечный:
Очень зябко. Очень зыбко.
Ветер веет быстротечный.
Все мы нынче в группе риска,
Каждый кворум славен вором.
Какова же сумма иска?
Ознакомьтесь с приговором!
«…Те, кто сошел к нам с полотна…»
Не дай мне Бог сойти с ума…
…Те, кто сошел к нам с полотна —
Те —
То ли ангелы,
То ли черти…
Главное, наверно, нам не сойти с ума,
Главное, наверно, нам не думать о смерти,
Но только думать, пожалуй, и плакать о том,
Что остается там – за полотном, за строкою,
И наш роман, кажущийся полотном,
Становится не романом, а мной и тобою.
Мы с тобой, словно два ребра,
Мы с тобой, словно Адама и Ева.
Сгущается ночь – и снова творить пора,
И блики от лампы ложатся и справа, и слева.
И всё, что ничтожно, ненужно, обрыдло —
прочь!
Прочь отсюда, кроме строки и гула,
Что укладывается в тысячу вторую ночь,
Четкую, как шаги почетного караула…
Странная женщина
Есть в этой женщине
Страсть к лезвию игры,
Уменье жить
И неуменье дрогнуть.
Она изящна,
Как китайский шелк,
Изысканна, умна и горделива.
На ласку неотзывчива она,
И лаской на привет не отвечает.
О, Боже мой, храни ее, храни!
Она, увы, столь нынче одинока,
Сколь в остальном удачлива.
И пусть…
Письмо
Твое письмо, летящее вдали,
моя любовь,
летящая навстречу,
быть может, встретятся
в заоблачной пыли;