середина жизни,
середина весны,
средоточие мыслей,
поступков, дел.
Ты говоришь:
«Простите, если я кого-то задел,
но мне осточертели
ваши постные лица,
ваше наигранное терпенье
и зависть, не знающая границ…»
…И стоят часовые
на охране государственных границ,
зорок взгляд часовых,
надежен приклад
и крепка рука:
враг не пройдет,
и любой, кто проходит – враг!
И чернеет лес,
и зияет рядом овраг,
и шумит, сбегая со склонов,
непоседа-река.
А к чему я всё это?
А к тому, что заела среда,
надоел параграф,
измучил условностей
рой.
Я хотел бы, наверное,
чтобы жизнь казалась игрой.
Но сегодня среда.
Ах, да, простите, среда…
Зов
Голубь, сидящий на карнизе,
раздувает
от вожделения зоб,
рядом сидит подруга,
ласково машет крылом,
она принимает
этот понятный зов,
как принимает жизнь тот,
кто идет напролом,
повинуясь зову судьбы,
как тетерев на току,
как мотылек, который
летит на ясный огонь.
И, где бы ты ни был —
в Париже или в Баку, —
и как бы ты ни уходил, —
от объятий иль от погонь, —
ты внемлешь зову,
чуткий, словно радар,
ощущаешь подземные гулы,
искривляя сердечный ритм,
и – как сизая голубица, —
приемлешь свой дар,
понимая, что все дороги
неизбежно ведут в Рим…
И улыбка твоя…
…И улыбка твоя,
словно нежная птица колибри,
вдруг впорхнула в окно
и коснулась лица моего.
Я лежал, онемев
от безумного, жаркого счастья,
от безумного сна моего,
от моей безответной тоски:
кто ты? девочка? дьявол?
подросток? прелестница? ведьма?
Ты прохвачена солнцем?
Пропитана явью и тьмой?
Как тебя называть? —
синеокое зарево страсти?
вечный холод любви?
неопознанный мир естества?
…И вопросы катились,
как обручи давнего детства,
и сплетались в узоры,
образуя судьбы кружева.
Ночь стучала в окно,
и звучали заветные зовы,
и губами ловил я улыбку —
до утра я ловил пустоту.
Белые версты
Неслышно,
неспешно,
ступает зима
в затонувшем
пространстве.
Батискафы
снежинок
скользят
по невидимым
нитям.
Только белые версты
безмолвны;
и солнце в зените
ненадежно
и зыбко
сквозь толщу
застывшего
времени.
«Я не ждал подарка такого…»
Я не ждал подарка такого,
А свалился – поди, разберись!
Подбери хоть какое слово,
Чтобы в нем клокотала жизнь,
Подбери хоть какое имя,
А потом назови его вслух…
Вот деревья в серебряном дыме,
Вот раскинулся дымчатый луг.
Перелески, лощины, соцветья,
Даль природы, движенье планет.
Впереди на четыре столетья
Только тишь да полуденный свет.
Из цикла «Диалоги с Надеждой Николаевной о сущности любви»
Стихотворение, увиденное во сне
Я тот же что и был, и буду весь свой век…
И дале мы пошли – и страх обнял меня…
…И в этом странном сне ко мне пришел Овидий,
Был тёмен лик его, слова лились рекой:
– Зачем, скажи, мой друг, надежду ты обидел?
Я что-то возражал, но он махнул рукой:
– Молчи, не говори, здесь разобраться надо,
Всему своя цена, всему своя вина.
– И что же делать мне?
– Пойдем кругами ада.
И ты почувствуй то, что чувствует она.
«И дале мы пошли…» – живые, но во прахе,
И в сердце боль вошла недремлющей иглой.
Я ощутил, что я – в смирительной рубахе,
И жизнь казалась мне бессмысленной игрой.
Я плелся босиком по тлевшим головешкам,
Тоска терзала ум, жгуты свои вила.
Куда мы шли? Зачем?
Но по каким-то вешкам
Не то Овидий вел, не то судьба вела.
Я падал, я вставал…
– Иди! – кричал Овидий,
И я упрямо шел – во сне, в полубреду.
Не знаю ли – дошел, не знаю, что увидел,
Но знаю только то, что я сгорел в аду.
…Я выжил? Я живу?
Я тот же, что и прежде?
Я снова стал собой – тем юношей седым?
– Скажи спасибо ей – единственной надежде!
—
Сказал Овидий мне, растаяв, словно дым.
Утреннее
Беги, беги, мой серебристый ангел,
Лети, мой эльф, маши скорей крылами,
Гляди на мир сквозь призрачные стекла,
Играй на арфе песни и баллады.
Ты призрачен, как небо над Элладой,
Ты долог, как дорога в Типперери.
Когда меня ты вдруг крылом коснешься,
Когда моей щеки коснутся слезы,
Я вспомню всё: и блеск луны,
И счастье,
И берег моря,
И твое дыханье,
И твоих губ невинное касанье…
Я вспомню все,
Ну а потом забуду —
Как будто ничего и не бывало,
И не было, и никогда не будет,
И только шепот остается где-то,
Горячий, как расплавленное лето…
«Целуй меня на бегу…»
„…Бегу, целую…“
Целуй меня на бегу —
Шалунья, колдунья, психолог.
Как новую аппликацию,
Меня для себя скачай.
К моей груди, как награда,
Не зря sms приколот:
„Целую, бегу, скучаю…“ —
Беги уж, целуй, скучай!
Целуй меня на бегу —
Богиня, бегунья, бегония,
Чьи листья асимметричные
Окрасил краской закат.
…Я загнан. И, значит,
В загоне я,
Но ты меня страстью врачуешь
За небо. За воздух. За так.
Целуй меня на бегу…
Психолог, ты знаешь, откуда
Берутся осенние страхи,
Ползет подсознания муть.
Бредем мы порой, как слепые,
Живем в ожидании чуда.
А чуду взяться откуда?
К нему не указан путь…
Воспоминания о вчерашнем сне
…Когда ты засыпаешь,
положив свою белокурую голову на руку,
свернувшись калачиком,
ты так похожа на свою дочку – Алису,
или Алиса похожа на тебя,
или две вы – часть одного целого.
Спи, моя хорошая,
расслабься в то время,
когда наступает ночь,
ступая мягко, неслышно,
как кошка ступает,
потягиваясь сладко и сонно.
Знаешь, во времена оно,
когда нежность еще не отменили,
мне кажется, что мы с тобой были…
а может, не только были,
но также и есть, и…
будем.
Какие странные были
доводится слышать людям,
какие странные песни
поет нам пора ночная,
какие нежные вести
небо нам навевает.
Спи,
и рядом дочурка
с тобой засыпает,
и странным полночным взглядом
звезды за ней наблюдают.
Какие на небе звезды!
Какая вокруг безбрежность!
Объемлет полмира воздух,
как меня твоя нежность.
Пусть сон твой в цветном узоре
продлится легко и мудро.
А после в житейском море
наступит раннее утро…
Болезнь
И плачу над бренностью мира,
Я – маленький, глупый, больной…
Я болею.
Мне кажется,
весь я в огне,
словно адово пламя
сжигает меня изнутри.
Кто-то шепчет (иль это
кажется мне?):
„Все будет нормально,
завтра проснешься,
на счет раз-два-три
встань и иди.
Куда идти?
Да куда-нибудь…“
В самом деле:
не все ли равно,
куда и зачем?
Разве я выбираю
свой жизненный путь?
Разве я знаю,
чего же мне в этой жизни надо?
За чем
отправляться
в путь?
Может быть, за золотым руном?
Блажь. Вымысел. Бред.
Сознание воспалено.
Но кто-то (а может быть,
все-таки ты?)
за мной непременно придет
и к свету
выведет
все равно…
«Уходя, она оглянулась…»
Уходя, она оглянулась,
посмотрела на него
и… улыбнулась.
Как сияли
её глаза!
Как она улыбалась,
оглядываясь:
будто ангел небесный
пролетел в этот миг,
будто слово заветное
прозвучало;
только что оно означало —
знали только он и она,
улыбнувшаяся тогда,
когда уходила.
И… словно грусть уходила,