Прощай. Самолеты туда не летают.
Прощай. Никакого не сбудется чуда.
А сны только снятся нам. Снятся и тают…
…Мне говорили:
„Не демонизируй ее,
она, на самом деле,
проще и несчастней,
несчастней и проще,
она, по сути,
неудачница и примитив…“
Я соглашался.
Но слышал, как пел, надрываясь,
соловей в роще,
повторяя свой нехитрый, любовный мотив,
и я не понимал, что происходит, —
и до сих пор, признаться, не понимаю,
потому что меня несло, как реку,
в направлении к тому маю,
когда я увидел в первый раз
девушку с глазами мадонны,
девушку, которая целовала мои ладони,
невзирая на различие наших „рас“
(я – иудей витальный,
она – интроверт-славянка),
различие возраста,
расстоянья круговорот.
…А было, как в ахматовских строчках:
она бежала за мной до ворот,
я, задыхаясь, кричал, что это —
всего лишь шутка,
что так не бывает,
что жизнь обмануть нельзя.
А жизнь, действительно,
усмехалась спокойно и жутко,
смеялась над нами – падла! —
глядя нам прямо в глаза.
И, вот, свершилось:
закончился год романа,
и стала мадонна обычной столичной теткой,
ищущей мужчину-донора,
который хлестал бы ее узорчатой плеткой,
но зато обеспечивал бы всем необходимым
(нет прелести без изъяна)…
Плыви же, плыви, моя запоздалая леди,
пусть будет путь твой устлан
венками из жимолости,
забудь обо мне, забудь о страсти и милости,
заройся в уют, как старуха в цветастом пледе,
которой, прежде всего, и нужен покой,
огонь в камине, лежащая на ковре собака.
Но я всё равно не запомню тебя такой,
а только сияющей точкой в одной из цепей зодиака…
Господи, спаси ее…
Болящий дух врачует песнопенье…
Жизнь улыбается беззубо
(Младенец или бывший зек?).
С величьем важным Скалозуба
Встает двадцатый – прошлый – век.
И ты, прелестная Надежда,
Ему наследуешь шутя,
И в помыслах своих – невежда,
И в чувствах – горькое дитя.
Какому мужу ни служила, —
За страсть, за грошик золотой, —
Таланта золотая жила,
Увы, не стала золотой.
И, – как горбатого могила, —
Превыше сил, превыше гор, —
Тебя исправит злая сила,
Как собственный внезапный горб;
И на своем горбу почуешь
Всю тяжесть истинной вины…
…Ты, кто болящий дух врачуешь,
Кому страдания видны,
Кто всех – от мала до велика —
Исчислил срок и дал удел,
Не отводи стального лика,
Не завершай последних дел,
Но выслушай. Возьми надежду
И все, что хочешь, не спросив.
Спаси безумную Надежду,
Лишь от самой себя спаси!
Живи…
Одна из самых впечатляющих фресок Джотто называется «Смерть, подтверждение стигматов»
Набрось фату на собственное фото,
Тебе пришлет подарок мальчик-фат.
Но смерти нет. Она – на фреске Джотто,
А фреска есть запечатленный факт.
Когда-нибудь – когда? – поймешь сама ты,
Что это значит – гибнуть ни за грош.
Смотри: на фреске явственно стигматы
Вдруг проступают, и бросает в дрожь
Увиденное: эта боль юдоли!
Кровь запеклась. На лицах – тусклый взгляд
Покойников. Частица смертной доли —
В хрустальном кубке растворенный яд.
А ты живи, дави свой давний сплин,
Живи, как мышь, как старица, живи…
…О, гений Джотто, славы исполин —
Певец разлуки, смерти и любви…
Перемена участи
Прыжок. И я в уме…
Быстрый путь: от родства до уродства, —
Мимоходом, стремглав, на ходу, —
И кривая подчас сумасбродства
Затевает с тобой чехарду:
Перепрыг, перескок, перемена
Чьей-то участи; прыгнул – лови
Этот миг, совершив непременно
Свой прыжок в беспросветность любви!
Что ж, допрыгался, значит, приятель, —
Вряд ли знание силы придаст, —
Тот, кто предан – тот сам и предатель,
Тот, кто любит – тот сам и предаст!
«Надежда наждаком сжигает жуть ночную…»
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей…
Надежда наждаком сжигает жуть ночную,
Но следом входит в дом предутренняя боль.
Я под собой давно страны уже не чую,
Похоже, и страна свою забыла роль.
Торжественно звучит готическая ода
(По правде говоря, старинный «отходняк»),
И ты в судьбе моей – принцесса эпизода.
Разрушенный тобой воздушный особняк,
Тобой и создан был, – иль таковым казался, —
Над нами облака обломками висят.
Вновь сотворенный мир лишь нас с тобой касался —
Мы пили мед любви, а оказалось – яд.
Я боль перетерплю. Поверь, твоя измена
Спасет меня, как врач, сама наложит жгут.
Пусть жизнь твоя плывет, привычна, неизменна,
А боль… Она придет, когда ее не ждут…
Сорокалетняя женщина
Фантазия на вымышленную тему о несуществующей Надежде Р.
Итак, цикл стихов о вымышленной женщине – Надежде Р., которой в действительности не существовало.
Игра воображения подсказывает мне, что если она существовала, то ей этим летом, а именно 3 июля, сегодня, ей исполнилось бы сорок лет.
Заранее прошу не экстраполировать все то, что будет написано в стихах – на личность автора; ей-Богу, автор сам по себе, а его вымышленная героиня, витающая в небесных эмпиреях воображения – сама по себе.
Tertium non datur – третьего не дано.
Сорокалетняя женщина: семь вариаций на тему
1. Сорокалетняя женщина: предполагаемая встреча
Мы встретимся, когда тебе исполнится сорок,
где-нибудь на Пречистенке или на Чистых прудах.
Из меня выветрится любовный морок,
и ты, увидев меня, подумаешь: «Ах,
неужели я когда-то от чувства к нему угорала?
Неужели всё это было? Слава Богу, давно…»
Ты меня не любила?
Ты просто от скуки играла?
И любить, и терять одинаково тебе не дано.
Ты стоишь предо мной,
и глаза почему-то отводишь.
Разве этот любил я
поникший в момент пустоцвет?
Отойди, проходи,
неизвестное ныне отродье,
неужели действительно
тебе сорок исполнилось лет?
И замкнется лицо твое,
и усмешкой раздвинутся губы,
сорокалетняя женщина —
белокурый, задумчивый враль.
Ты припомнишь, что нас
разъединил февраль
и прикинешь мгновенно в уме,
какая от этого убыль…
Ты кивнешь мне с презреньем,
как провинившемуся в чем-то холу́ю,
позабывшему об одной из предписанных
уродливых, лакейских поз.
И тогда твою тонкую руку
я, склонясь, невзначай поцелую,
и пойду себе прочь,
как побитый, но радостный пёс.
2. Неюбилейное
Ты можешь,
сколько угодно говорить,
что у тебя хорошее настроение,
ставить лайки на Фейсбуке,
писать бравурные посты́.
Но никто, кроме тебя —
только ты, —
не знает, на самом деле,
что жизнь твоя – это ветхое строение,
мир, загнанный в угол,
хижина дяди Тома,
где негр, работающий на плантациях,
это тоже ты;
и от всех этих проблем
в теле твоем нездоровая истома,
и давно уже на пыльном твоем
подоконнике
завяли цветы.
Сорок лет —
это лёт
сорок
длиннохвостых,
принесших на хвосте
новость
с обратным адресом —
«ад».
Ты думала, что предавать —
это радостно, легко и просто?
Но судьба похожа
на обезьяну,
которая, прикрывая
руками свой краснолицый зад,
умильно строит,
кривляясь,
различные
резвые
рожи,
как вдруг
остается гримаса,
размазанная по лицу.
Ты чувствуешь,
сорокалетняя,
как тело твое корежит
и кровь свой шаг печатает,
как рота солдат на плацу.
Скажи мне,
сорокалетняя,
зачем ты,
сорока летняя,
летящее лето
радости
сменила
на тяжесть зим?!
Сбывается
чье-то пророчество:
тебя убьет
одиночество —
оно на смену предательству
всегда приходит
за ним…
3. Заклинаю…
Заклинаю:
пусть тебя заклинит,
как актера,
внезапно забывшего свою роль,
и ты, будучи врасплох застигнутой,
не сможешь никак понять:
откуда эта внезапная боль?
Ты будешь метаться,
как белка, загнанная в колесо,
ты бросишь миру упрек
в том, что он несправедлив и плох;
и гримаса исказит твое лицо,
и ты снова спросишь себя:
– Почему врасплох?
Но даже подобие слабой догадки
не шевельнется в твоем мозгу.
…Знаешь, презираемый тобой и гадкий,
я, конечно, объяснить всё это могу,
но зачем?
Для чего?
Давно потеряны связи,
перечеркнуто прошлое,
а вместо настоящего и будущего – дыра.
Ты, наверное, думаешь,
что пробьешься из грязи в князи,
но ты ошибаешься.
И это – отнюдь не игра,
ибо тебе уготована неожиданная ловушка,
в которую ты попадешь,
как зверь в западню.
И вот тогда мой голос
прошепчет в твое лилейное ушко:
«Знаешь, моя хорошая,
а я тебя ни в чем не виню…»
4. Ты умрешь…
В сорок лет тебя не станет —
Ты умрешь, а я воскресну,
Потому что был я ра́спят
Твоей подлостью и злостью,
Равнодушием калёным,
Безразличием железным.
Я себе казался клоном,
Неумелым, бесполезным,
Я обманутым казался,
Я твоей руки касался,
А душа, кривясь от боли,
Словно птица, улетала.
Ты не верила? Не знала?
Или просто не хотела
Думать обо мне? Не думать —
Это лишь способность тела,
Обделенного душою,
Наделенного расчетом,
Механизмами, шарниром.
За каким, – скажи мне, – чертом
Ты в разладе с этим миром?
С сердцем собственным в разладе?
И предательство в придачу.
Ты умрешь, а я воскресну,
Улыбнусь, а не заплачу,
Пережить тебя сумею,
Потому что прах твой стылый
Над землей, как снег, развею
Я.
И мне достанет силы…
5. Отречение
Ты отреклась от любви,
Как Иуда, предавший Христа.
Сама христианка,
Ты попрала свою же мораль.
Мне жаль нашей любви.
Но тебя мне нисколько не жаль,
И участь твоя до отвращенья проста:
Обычная тетка,
Ты вскоре сгинешь в московском аду,
И дети твои
Такой же, увы, проделают путь.
Я думал, наивный,
Что я спасу тебя, украду,
Что я изменю твой образ жизни и суть.
Но Бог, однако, меня
Охранил, от тебя уберёг.
Он посоветовал мне:
«Отвернись, не лезь напролом!»
И ангел-хранитель
Меня укрыл небесным крылом,
И дьявол не взял, не свернул в бараний рог.
6. Миф
На обнаженные
нежные плечи
падал, как шаль
опаловый вечер,
рифмой банальной клубясь.
Что там шептали горячие губы?
Помню лишь мебели
старенькой
кубы,
простыни стертую бязь.
Где ты? В какие края
усвистала?
Кем ты в краях
неопознанных стала?
Судеб неведом излом.
Я сохраню этот миг
от распада,
уберегу от проклятья
и ада —
миг,
обернувшийся
злом…
7. Предо мною
Только я глаза закрою —
передо мною ты встаешь!
Только я глаза открою – над
ресницами плывешь!
Только я закрою глаза —
Предо мною плывет твое тело
В вихре линий лунного света.
Но глаза твои так закрыты,
Будто ты ничего не видишь,
Ничего не чувствуешь. Или
Ты плывешь – и тебе всё равно.
Я знавал равнодушье приказа,
Холод слов, неразумность боли —
Равнодушье твое, как проказа,
Как жестокость без счастья и воли.
И плывет твое тело в дымке,
Серебрится нагое тело,
Только бабочки-невидимки
На мое слетаются сердце.
Но не бабочки это, а осы,
Они в сердце вонзают жала,
И трепещет больное сердце,
Словно бабочка на ладони.
Ну, а ты проплываешь мимо,
Словно кукла с улыбкой мима,
Безразлична и безучастна,
Но несчастна – и тем прекрасна…