Как прокопченный дым кадил
Ты помнишь старый палисадник
Бульвар узорный парапет
На жизнь держи равненье всадник
Когда кончается поэт
Стихотворение, посвященное Б. Пастернаку и написанное в жанре лубка
…Быть знаменитым – некрасиво…
„Быть знаменитым – некрасиво…“
Но он-то знаменитым – был!
Какие чувства он питал к России,
Как нежно он её любил!
Её народ, её природу
Он обожал, боготворя,
Принадлежа к другому лишь народу —
К евреям, грубо говоря.
Поэт, за истину борись:
Перо, чернильница, бумага.
И, вот, приходит Пастернак Борис,
А вместе с ним – роман „Живаго“,
А там – там приговор народу,
Как документ, понятен, прост:
Умри, еврей, поэту сгинь в угоду,
Забудь про новый Холокост!
Посвящение Варламу Шаламову
17 января 2020 года исполнилось тридцать восемь лет со дня смерти Варлама Шаламова
…Что там шум шалеющих шалманов?!
Были дни, исполненные смрада.
То, что вынес он, Варлам Шаламов,
Пострашнее дантовского ада.
Власть – как та же самая шалава,
Чьих услуг разнообразен спектр.
Если этих дней не смолкнет слава,
Только потому, что выжил некто —
Тот, кто среди лагерного хлама
Выжил и воскрес – бретер, гуляка
С именем Шаламова Варлама —
Данте затонувшего ГУЛАГа…
Памяти русской поэзии
Я видел странное море —
цвета измятой фольги,
ровное,
как шелудивое шоссе,
утрамбованное
угрюмыми,
сопящими
катками.
Это было море
современной русской поэзии —
море без берегов,
море без маяков,
море без кораблей,
море без ориентиров,
море вечного штиля,
море серого стиля.
В это море
впадала странная река
под названием
„Графомания“.
Мутные воды ея
несли неслыханный
вздор.
И над всем этим
безумным
безмолвием
навис
насмешливый
лик
Солнца русской поэзии;
пухлые негритянские губы
беззвучно
шептали:
„Не дай мне Бог сойти с ума!..“ —
и растягивались
в ехидную улыбку.
…А на море по-прежнему
стоял штиль,
мучительный
и зыбкий,
и, казалось,
не будет конца
этим стихам
без имени,
этому имени
без лица.
Поэзия должна быть…
1
А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата…
Пусть облако разорвано, как вата,
И кружится над улицей дымок,
Поэзия должна быть глуповата,
Порою нависая, как дамок —
Лов меч, но и тогда она желанна,
Живительна, как легкий полувздох,
Но иногда превратна и и жеманна,
Особенно на стыке тех эпох,
Когда властитель праздный и лукавый,
Властитель дум и покровитель муз,
Овеянный нечаянною славой
Вдруг заключит с поэзией союз,
И вот тогда, обласкана властями,
Поэзии жеманная строка
(А что же будет с родиной и с нами?),
Как мутная, прокисшая река
Вдаль унесет, и дальше по теченью
Словесный мусор (черт его дери!).
…А мы живем, благодаря стеченью
Тех обстоятельств, – и благодари,
Что только тех, что нас пока спасают,
И не однажды нас еще спасут.
И впрок стихи поэты запасают,
Приберегая их на Страшный суд.
2
…Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
Стисни зубы, стерпи,
Боль превозмоги.
Пусть закипят мозги,
Но сочиняй стихи,
Губы мои сухи,
Нет особых примет.
Набело, без помет,
Горлом идут стихи…
Читая Моэма
Я читал Сомерсе́та Моэ́ма,
И рассказов увесистый том
Прозвучал для меня, как поэма,
Но закончился чистым листом:
Что ж, творений писательских раса
Вмиг пропала, ее не спасём.
Ах, судьба моя, tabula rasa.
Начинаю. Забыл обо всём.
Моим стихам…(Из поздних подражаний)
Моим стихам, написанным так рано…
Моим стихам,
написанным так поздно,
как будто их
и не было, и нет,
моим стихам,
рассыпанным, как звезды,
рассеянным,
как будто поздний свет,
моим стихам,
нелепым, как дороги,
которыми не ездили давно,
моим стихам,
чьи строчки-недотроги
закисли,
как забытое кино,
развеянным,
как пепел в чистом поле,
раздаренным кому-то наперед,
моим стихам, —
как знак фантомной боли, —
наступит свой черед…
Дар
Мой дар убог…
К.А.-П.
Мне дан судьбой убогий дар —
Любить и говорить об этом,
И слыть до старости поэтом,
Когда, как солнечный удар,
Вдруг страсть!
И ей преграды нет,
Всё на своем пути сметая,
Она, – безумная, святая,
Случайна, как парад планет,
Но восхитительна, как миг —
Тот самый яркий миг сложенья,
Очарованья, наслажденья
И той дороги напрямик,
Что метит дьявол или Бог —
Дорога к аду или к раю.
Так и живу: иду по краю,
Прекрасен, счастлив и убог…
Ищи, мой друг…
…Хочу весомой легкости строки!
(Не той строки, горящей вполнакала.)
Как жаль стихов, написанных так вяло,
Отмеченных небрежностью руки:
Они – плоды неверного труда,
И не служить им поводом для спора,
Они бесполы, как беспола спора,
Они – отходы, шелуха, руда.
Но я живу предчувствием строки,
Той, что спираль, раскрученная болью.
И продиктована отчаяньем, любовью,
Строка живет законам вопреки.
Что ей закон? В нее вселился бес!
В ней кровь моя, изъятая из вены…
…Ищи, мой друг, спокойствия небес —
Ведь небеса с тобою откровенны.
При ясности небес, при ясности умов
Возможен ясный стих, возможен голос смелый.
Так клонится в печали колос спелый,
Так ветра всхлип есть музыка шумов.
Ищи, мой друг, признания небес —
И обретешь в себе спокойствие и ясность.
Когда отчетлив ум, он обретает властность,
И слово каждое приобретает вес…
Гоголь в дороге(Нескладные утренние строки, навеянные путешествием по одной из раздолбанных провинциальных дорог)
Дорога без конца,
Дорога без начала и конца…
…Гоголь – ненормальная птица
русской словесности, —
нежданно отлепившись от отчего порога,
забывал про болячки,
пребывал в неизвестности,
и его лечила дорога.
И скрипели рессоры, и катилась коляска;
ослепляя безудержной пляской,
мелькали колесные спицы.
И если бы конечным пунктом предполагалась
Аляска,
то Гоголь бы выбрал Аляску.
– Ну, же, трогай! – кричал он вознице,
захлебываясь
от свежего воздуха, в преддверии рая,
и солнце тонуло в сумерках,
как утопающий, захлебываясь,
от стыда на время сгорая.
Эх, птица-тройка,
в литературу запущенная! —
ангел стремительный, недотрога.
До чего же жизнь наша
болезненная и запущенная,
если нас врачует дорога…
«Сколько стихотворцев вокруг! Как микробов в воздухе……»
Сколько стихотворцев вокруг! Как микробов в воздухе…
(Позаимствую образ у почившего в бозе поэта.)
Но на ком, в самом деле, оставлена Божья мета?
Бог оставил поэзию, и она нуждается в отдыхе.
Поэзии нужен неотвратимо новый Хлебников,
Нужна лаборатория, где вырастят новый поэтический штамм.
…Увы, не щеголяет окраской дерзкий щегол Мандельштам;
Зато расплодилось множество вполне именитых нахлебников:
Холодная выверенная эстетика нобелевского лауреата,
Белые снеги на вынос, Юнона и Авось на внос
Процокали спотыкающимся стаккато —
Словно речь какую проговорили в нос,