Гавриил Хрущов-СокольниковПетербургские крокодилы
Пролог первыйАтаман Рубцов
Атаман
Хорош заяц да тумак,
хорош парень да туляк.
Александр Павлович Трехгубный, полицеймейстер города Т. сидел в своем кабинете, в глубокой задумчивости. Около него, на письменном столе, заваленном массой всевозможных бумаг, в официальных синих и серых обложках, с печатными заголовками, лежало около разорванного конверта, как видно, только что полученное письмо, а рядом валялся исписанный синим карандашом листок телеграммы. И то, и другое было от одного и того же лица, от его закадычного приятеля полковника Вершова, полицеймейстера города К. лежащего верстах в полутораста от резиденции Александра Павловича.
«Любезный друг и коллега», писал он в письме, «у нас вчера ночью из собора сделана очень крупная кража, выкрадены ризы с образов, и все св. сосуды. Весь город в неописанном волнении, дума назначила 2.000 р. за раскрытие и поимку виновных, или хотя розыск похищенного… Пишу тебе об этом для соображения, так как известно, что воровские шайки в нашем городе постоянно пополняются из твоего богоспасаемого города, который снабжает ворами и мазуриками всю великую, малую и белую Россию… Потормоши хорошенько твоих коноводов, не откроются ли где концы и нашей пропажи… дело стоящее, есть из чего похлопотать… весь твой Н.Вершов.
Телеграмма была еще короче, в ней было только несколько слов. «Сейчас узнал, вещи переправлены в Т., пошарь в пригородах. Вершов.»
Письмо и телеграмма были получены почти в одно и то же время и они-то повергли Александра Павловича в глубокое раздумье. С одной стороны, отличие по делам службы, с другой перспектива заполучить две тысячи рублей, как ни глянь, а дело со всех сторон заманчивое… Только как, откуда, с какого конца приступить к нему?
Александр Павлович ломал голову и так, и эдак, но ничего придумать не мог, и потому тотчас же отправил вестового за приставом I-й части Шершневым, опытным и ловким сыщиком.
Тот не замедлил явиться, и между начальником и подчиненным началась интимная беседа, результатом которой была немедленная, несмотря на позднее время, поездка господина полицеймейстера в тюремный замок.
В остроге по камерам огни давно уже были погашены и только фонари кое-где горели по коридорам. Когда Александр Павлович взошел по лестнице на второй этаж, предшествуемый смотрителем, то остановившись у одной камеры, над которой была прибита черная доска с надписью: «Секретная», приказал открыть двери.
Заржавленный ключ скрипнул в массивном замке, и из открытой двери пахнуло гнилью и холодом. При мерцающем свете фонарей, принесенных служителями, можно было в глубине небольшой камеры, рассмотреть на ничем непокрытых нарах, человека лет 25–30 в сером арестантском халате, и кандалах.
Это был подследственный арестант, обвиняемый в нескольких убийствах, Григорий Рубцов, больше известный всем жителям Г. Т. под кличкой «Рубец».
Высокого роста, с красивым смелым лицом, слегка окаймленным, теперь, темной бородкой, (на воле он ее не носил) с усами красивого рисунка и формы, с большими темно-карими, умными глазами, в которых светилось больше ума и хитрости, чем зверства и злости, этот человек с первого взгляда не внушал никакого подозрения, и люди знавшие его в частной жизни, в течении многих лет, никогда не могли предположить, что их знакомый, такой милый и обходительный человек и есть тот самый страшный «Рубец», не смотря на молодость, уже несколько раз сбегавший с каторги, хладнокровный убийца и атаман страшной шайки грабителей, наводившей трепет и ужас на всю Т. губернию.
Ходили слухи, хотя, впрочем, ничем не подтвержденные, что Григорий Рубцов было имя вымышленное, или купленное на каторге, и что под ним скрывается совсем другой преступник, человек и высшего общества, и высшей интеллигенции… Попавшись в Т., на каком-то глупом преступлении, он был узнан и уличен в остроге двумя мещанами города, знавшими его лично и как обвиняемый в других, гораздо более серьезных преступлениях посажен и «секретную», и находился под особенно строгим надзором острожного начальства. На первых допросах, он поставил в тупик Александра Павловича логичностью и смелостью своих ответов, и просто в глаза смеялся и над следствием, и над допрашивающим. Не добившись от него тогда никакого толку, он вынес только убеждение, что «Рубцов» далеко не то, чем он себя выказывает и потому решился сколько возможно проследить его прежнюю деятельность… Из дознания, произведенного под рукой, открылось, что Рубцов давно уже считался атаманом правильно организованной шайки мошенников, подвизавшейся в Т., и в соседних губерниях. Между прочим, было известно, что до ареста он жил около года в К-ге, следовательно, ему должны быть знакомы все мошенники в К.
Александр Павлович хотел попытаться, не удастся ли ему путем обещаний разузнать от Рубцова, что-либо об организации мошеннической шайки в К-е.
— Поставьте здесь фонарь, и оставьте нас наедине — скомандовал Александр Павлович сопровождавшему его смотрителю — я позову, когда нужно будет.
Арестант, при виде полицеймейстера и вошедших с ним лиц, встал с нар, но не с той поспешностью, которая присуща почти всем арестованным мелким преступникам. Он поднялся тихо, запахнул полы халата, и без признака какого бы то ни было искательства, поклонился Трехгубному, которого знал давно. Послушные приказанию, смотритель и стража удалились, полицеймейстер и разбойник остались с глазу на глаз.
— Хорошо ли живешь? Всем ли доволен? — спросил Александр Павлович, чтобы чем-нибудь начать разговор…
— Всем довольны… спасибо милости вашей… — кланяясь, и не без юмора отвечал Рубцов. — Только вот стены толсты, окна высоки, да дверь крепка!..
— На волю захотел?
— Теперь зима, зачем? Мне и в остроге хорошо… Вот одно скучно… Одиночка… «Секретная!..» Выпустите в «общую», раскаиваться не будете, Александр Павлович. При последних словах арестант своими умными глазами так и впился в полицеймейстера, хорошо сознавая, что, если тот явился к нему в камеру ночью, так значит по делу, и делу серьезному.
— Я затем приехал к тебе — словно отвечая на его мысли, вдруг проговорил полицеймейстер — услуга за услугу… Поможешь мне найти одну пропажу — проси, чего хочешь — в какую хочешь камеру переведу!..
— А очень хочется вам знать, Александр Павлович, кто в К — е собор обокрал?.. — усмехнулся Рубцов…
— Ты почем знаешь? Ты как узнал? Здесь в «секретной»?! — проговорил, ушам своим не веря, Трегубный… Он не мог сообразить, как, каким путем «Секретный» арестант, сидящий больше месяца в «замке», может знать то, что случилось всего пять дней тому назад в 150 верстах от города.
— Не удивляйтесь, Александр Павлович, — мало ли я что знаю, мне даже доподлинно известно, где все ризы и сосуды спрятаны… И не следовало бы говорить, да они меня, мошенники, и позапрошлом году обделили, так разве в отместку сказать… Говорить, что ли?..
— Скажи, скажи, пожалуйста, Григорий, голубчик, очень тебя прошу — говорил Александр Павлович, у которого как-то вдруг сладко и отрадно на душе стало, при одной мысли о назначенном вознаграждении…
— Вот то-то, теперь скажи, да Григорий, да голубчик, а помните, как к белым медведям грозились послать — то-то — не стоило бы вам говорить, право, не стоило бы говорить… Небось, как две тысячи целкачей заполучите, на нас опять наплюете, да в «секретную» на «мелкозвон» посадите… Все вы такие!
— Слово даю!.. Моему слову все верят… — говорил Трегубный, — у кого хочешь спроси… если дал слово — сдержу — говори вперед, что хочешь получить за раскрытие пропажи…
— Да что с вас взять? — денежки вам самим нужны, из-за того служите… да здесь в остроге и держать их нельзя… извольте… одно прошу… выпустите из «секретной», больно здесь скучно в общую к «подследственным».
Александр Павлович колебался не долго…
— Согласен — произнес он решительно.
— Слово?
— Слово!..
— Ну так помните… уговор лучше денег… никому ни слова, а то ведь и свои убьют… у нас на этот счет просто…
— Где же, где же спрятаны вещи?..
— Ишь какой вы прыткий!.. все чередом… людей не ловить, облавы не делать… Забирай вещи и шабаш… Только на том условии и открою… Слово?
— Слово!..
— Ну, так слушайте…
И арестант, нагнувшись, сказал несколько слов полицеймейстеру… Тот слушал его с возрастающим интересом и только повторял:
— Так, так!..
— Все ли поняли, Александр Павлович? Так ли я рассказал?.. Найдете ли? — говорил уже, улыбаясь, Рубцов.
— Ночью разыщу… спасибо… ай да молодец! Как же ты узнал?.. Откуда, как?
— Ну уж этого в уговоре не было…
— Ну, скажи по дружбе! — приставал Трегубный.
— Сорока на хвосте принесла, и потеряла!
— Ты все смеешься, Григорий…
— А то разве плакать?.. Ну, так и быть, слушайте, Александр Павлович — Трегубный насторожился — когда буду на воле, все вам подробно опишу…
— А ты скоро надеешься опять на волю?
— Скоро сказка сказывается, еще скорей дело делается, — ухмыльнулся Рубцов.
— Пословица-то не так говорится, — отшутился, в свою очередь, полицейский.
— Пословица-то, батюшка, Александр Павлович, старая, а мы то люди новые… она к нам и не подходит…
— Ну там как знаешь… а я слово мое крепко держу, — найду по-твоему указанию вещи, завтра же тебя в общую, не найду — не прогневайся, прощай!
Полицеймейстер пошел к выходу.
— Ваше высокоблагородие, — остановил его Рубцов.
— Что тебе?..
— Простите, больно давно не курил, всю душу мутит, цыгарочку бы в задаток с вашей милости…
Полицеймейстер улыбнулся, вынул серебряный портсигар и подал две сигары Рубцову. Тот низко поклонился.
— Век буду Бога молить за вас Александр Павлович, сердце у вас есть, вот что…
Полицеймейстер вышел из камеры и еще до света успел сделать обыск в доме, указанном Рубцовым.