ива работы, из-за куска хлеба, в чужих людях, пугала его, и он смело нажал собачку револьвера, прижав его дулом к виску.
В первые минуты ужаса, бедняга вдова его, оставшись с тремя сыновьями и дочерью на руках, окончательно растерялась, но нашлись добрые люди, помогли пристроить двух младших сыновей в корпуса, на казенный счет, дочь в Николаевский институт в Москве, и только один старший сын Андрей оставался на её руках.
Не получив никакого серьезного образования, только-только грамотный и болтающий по-французски, он не мог быть подспорьем матери. Она хотела поместить, пристроить его в какое-либо учебное заведение, но при виде бумаг молодого человека там только качали головой, или пожимали плечами, говоря:
— Да где же вы раньше были, теперь поздно!.. И этот ответ она слышала в двадцати местах.
Вдруг, однажды, когда она сидела в глубоком раздумье в своей бедной квартирке в Москве, куда она переехала ради младших сыновей и дочери, ей в руки попался номер «Новостей», в котором было напечатано выше помещенное объявление капитана Цукато. Словно осененная счастливой мыслью, она позвала сына и объяснила ему свой план, ехать в Петербург, и попытаться пристроить его в школу к этому волшебнику, который через несколько месяцев обещает дать возможность независимого и честного труда всем, кто к нему обратится.
В тот же вечер было написано и послано в Петербург, на имя капитана, письмо, в котором за пространным изложением обстоятельств было поставлено три вопроса: берется ли он выучить молодого человека, не кончившего нигде курса, но способного и послушного, (оба слова были подчеркнуты) всем премудростям, указанным в объявлении, в какой срок и какая цена всей науке?
Капитан, привычный к подобным корреспонденциям, отвечал очень уклончиво, что выучить можно всякого, что срок и цена (от 300 до 1000 рублей) зависят от развития ученика, и прибавлял, как бы вскользь, что советует приезжать как можно скорей, так как почти все вакансии заняты, и идет экзамен.
Письмо застало Борщову врасплох, она не ждала, что с этим надо торопиться, но делать было нечего. Продав остатки серебра, все что у неё оставалось от драгоценных вещей, и скопив всеми усилиями одну тысячу рублей, она через неделю уже ехала с сыном по Николаевской дороге, не забыв перед отправлением отслужить молебен у Иверской Божией Матери. В день приезда, едва оправившись от дороги, и усердно помолясь в Казанском соборе, отправилась она с молодым человеком по адресу, который зазубрила на память…
— Андрюша, радость моя, ты не поверишь, как страшно, — говорила она, слезая с пролетки, — страшнее чем когда ты жребий брал… Болит мое сердце… Уж не вернуться ли нам…
— Что вы, маменька! Вечно со своими предрассудками, приехали и слава Богу.
— Знаешь, Андрюшенька, мое сердце вещун… не вернуться ли нам…
Сын ничего не отвечал, но быстро соскочил с пролетки, и удостоверившись у дворника, что капитан Цукато квартирует в этом доме, отворил дверь и быстро стал подниматься по лестнице. Мать едва успевала за ним следовать.
Доска на двери не преминула и на нее оказать свое таинственное влияние. Она чуть не остановила сына, но швейцар внизу придавил пуговку электрического звонки, и дверь в квартиру капитана Цукато беззвучно отворилась перед ними.
Глава IIЭкзамен
— Как прикажите доложить, ваше превосходительство? — обратился к Борщовой слуга, во фраке и белом галстуке, подобострастно смотря ей в глаза, как собака, алчущая получить подачку.
Варвара Григорьевна порылась в портмоне, достала оттуда двугривенный, и подала лакею.
— Скажи, батюшка, вдова Борщова с сыном, из Москвы, он про нас знает, мы писали…
— Слушаю-с… Только вряд ли наш вас примет, сударыня, сегодня, — проговорил с оттенком иронии лакей, которого возмутил до глубины души ничтожный двугривенный.
— А все-таки, батюшка, ты доложи.
— Доложу, отчего не доложить… по мне что… лакей вышел хлопнув дверью…
— Каков скотина… проговорил Андрей Юрьевич, когда он остался наедине с матерью… видно, что здешний, петербургский, избалованный народ.
— Да, Андрюша, вижу… тут за двугривенный не благодарят, а грубости делают! Столица.
— Madam [Мадам (фр.)], взгляните какая обстановка, какие чучелы, какие птицы!.. Чего это стоит!..
Вошедший лакей прервал его разговор…
— Иван Иванович, — начал он очень нагло и самоуверенно, — просит извинить, они теперь заняты, у них берет урок князь Бехтыбеев, — если угодно, пожалуйте позднее, а то если угодно, пожалуйте в приемную, там подождете…
Мать с сыном переглянулись…
— Уж мы лучше подождем… любезнейший, — заговорила Варвара Григорьевна первая, и подала лакею целковый, — а вы, любезный, как только князь уйдет… не забудьте напомнить…
— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство, — осклабляясь и низко кланяясь, проговорил цербер и отворил дверь в приемную.
Они вошли.
Взглянув кругом себя, и мать и сын не могли удержаться от изумления, при виде такой коллекции редких и невиданных предметов. Они ходили от гравюр к картинам, от картин к фантастическим бронзовым и золотым цветам, подходили к громадному аквариуму, любовались на рыб и земноводных, и долго бы пробыли в таком созерцательном настроении, но дверь из кабинета отворилась, и на пороге явилась колоссальная фигура хозяина.
— Прошу! — проговорил он хриплым басом, приглашая жестом посетителей следовать за собой.
Варвара Григорьевна вздрогнула от неожиданности, но тотчас оправилась, тихонько перекрестилась, и взяв сына за руку, пошла за хозяином…
Когда они очутились в кабинете, хозяин вежливо пододвинул стул посетительнице, а сам уселся в широкое, мягкое кресло у стола.
— Вы мне писали о вашем сыне, — начал он, — закуривая сигару, — что же… готов выучить… насколько сумею. — Он лукаво улыбнулся.
— Ах, как это было бы хорошо, — вздохнула Варвара Григорьевна.
— Что же, можно, можно… — пуская колечками дым, говорил капитан, — а позвольте узнать, сударыня, чему именно вам угодно, чтобы я выучил вашего сына?
— Всему… всему… вот о чем пропечатано, — как-то нерешительно проговорила Борщова, и покраснела от душившего ее волнения.
— Всему?! — глубокомысленно произнес капитан. — Не много ли это будет… не лучше ли бы было держаться одной какой специальности?..
— Как хотите… будьте отцом благодетелем, доставьте кусок хлеба…
— О, что касается до этого, — с надменным и самоуверенным видом, подчеркивая слова, добавил Цукато, — то мои ученики без места не сидят. Вот Побываев техником на заводе Шульца, Ильин электро-гальванопластом в экспедиции, Шишкин профессором в академии… да всех и не пересчитать… оклады генеральские… теперь электро-гальвано-фотографо-металло-техников очень немного. На них цена высокая, в месяц рублей триста-пятьсот!
Проговорив всю эту галиматью единым духом, капитан взглянул на Варвару Григорьевну, чтобы видеть, какое впечатление произвела на нее перспектива генеральского оклада… Пораженная неслыханными словами, обстановкой, тоном говорившего, его наглой самоуверенностью, она была потрясена и поражена. Видеть своего Андрюшу на высоте всех этих гальвано-металло-фотографо-гальванопластик, стало её мечтой, её идеалом и она со слезами обратилась к Ивану Ивановичу.
— Не знаю, как вас и просить… войдите в мое положение, мы теперь люди бедные… собрали все остатки, все крохи, приехали сюда… ради Господа Бога умоляю вас, выучите его, дайте нам кусок хлеба.
Каким бы ни был самоуверенным и наглым капитан, но при виде этих слез и волнений ему даже стало жутко, и он чтобы оправиться, переменил разговор.
— Да, да, кстати… Мы еще не познакомились, — обратился он к молодому человеку, который с той минуты, как вошел не проронил ни слова и рассматривал с видимым изумлением роскошную и фантастическую обстановку кабинета.
— Подойдите сюда, молодой человек… Вот с матушкой вашей мы уговариваемся, как повыгоднее устроить вашу карьеру, а я еще ни слова не слыхал от вас как вам самим-то нравятся технические занятия…
— Я готов исполнить волю матушки… Каждый труд сам по себе честен и благороден… И по мне все равно, чем ни заниматься, только чтобы добыть ей кусок хлеба…
Проговорив эту фразу залпом, молодой человек покраснел и потупился. Варвара Григорьевна вскочила со стула и горячо поцеловала его в голову. Иван Иванович, при виде этой родственной сцены, иронически улыбнулся и снова обратился к Борщову.
— А скажите, молодой человек, учились вы где-нибудь, и чему? Кончили курс?
Борщов замялся и покраснел еще больше.
— В школах не был… У нас жил гувернер… Читать, писать и первую часть арифметики знаю… — проговорил он, стесняясь и потупясь.
— Только-то?
Молчание…
— Не много… — капитан прикусил ус. — Следовательно, — начал он, — докторально — вам надо будет брать параллельно, с обучением технике, приватные уроки по общим предметам… Так ли сударыня? — обратился он уже к Варваре Григорьевне.
— Как хотите, что хотите, то и делайте.
— Но ведь это потребует дополнительных расходов.
— Мы решились на все жертвы… — произнесла она, как-то глухо… — говорите… Бога ради, говорите, что нужно, я ни перед чем не состою… себя заложу… только выучите
— Выучим!.. — отрезал капитан… — только стоить это будет дорого… даром наука не дается, да и время упущено.
— Упущено… сама знаю, упущено… — прошептала вдова.
— Ну, а позвольте поинтересоваться, сударыня, сколько вы примерно ассигновали употребить на это дело.
— Я, право, не знаю, ваше дело назначить.
— Назначить… гм!.. назначить… Но для этого нужно сначала подробно условиться… И так, вы желаете, чтобы ваш сын под моим руководством изучил электротехнику?.. Так-с?..
Вдова кивнула головой в знак согласия…
— И гальванопластику?
— Конечно.
— И металлографию? И бронзирование? И никелирование, и серебрение, и золочение, и фотометаллографию? И фоторельефографию? И цинкографию… И вообще все науки, необходимые ученому технику.