ядился в швейцара от меблированных комнат, и на Николаевский вокзал. Я их тотчас признал, хотя в впервой видел… вид такой испуганный… на всех озираются… чудно им все это столичное… я к ним, — позвольте говорю ваши пожитки, у нас квартиры первый сорт… все приезжающие останавливаются, особенно сибиряки. — А ты, говорит старик, как нас узнал? — по облику говорю, — ну и ладно, забрал я их багаж, на ломового. Их на извозчика да к… сказывать что ли?.. Уговор лучше денег… Половину.
— Сказано — свято! Твое дело! Никогда не торгуюсь, — с некоторой торжественностью произнес военный: — выкладывай, куда свез.
— Одно место и есть — к Василисе Петровне…
— Молодец — за это хвалю… Лучше и не придумать, ну а что же теперь с ними делать?.. Подумал ли ты?
— Нет, батюшка Василий Васильевич, куда мне, думайте уж вы за меня — я опять, пожалуй, что перепутаю…
— Хорошо, не мешай… — военный погрузился в глубокую думу. Морщины бегали, бороздили его чело, наконец он поднял голову, определенный, точный план созрел в его мозгу…
— Слушай, Дятел, — начал он тоном, который не допускал возражений, — твое дело стеречь товар, а мое — продать…
— Продать… кому?.. — рыжий весь превратился во внимание.
— Клюверсу, или той, другой, актерке, кто больше даст!..
— Исполать вам, Василий Васильевич… ведь, вот мне бы дураку никогда не придумать такой политики…
— Потому мало с тебя шкур спущено.
— А с вас?
— Всяко бывало.
Глава XIПриют
В тот же вечер, когда в трактире «Царьград» происходила только что описанная сцена, в бельэтаже, в квартире Франциски Карловны Шпигель, молодой офицер, в мундире одного из шикарнейших полков гвардейской кавалерии, вел оживленный и таинственный разговор с хозяйкой, дамой лет за сорок, с претензией на красоту и хорошие манеры.
Дело в том, что в одно из посещений Франциски Карловны, посещений весьма тайных и секретных, ему случилось встретиться на пороге её квартиры с девушкой, оригинальная красота которой его поразила. Справившись у хозяйки, кто была эта молодая особа, и получив ответ, что эта девушка являлась предложить себя в лектрисы, или компаньонки, по вызову, сделанному Франциской Карловной в газетах, он стал умолять Франциску познакомить его с ней. Умолял так долго, и так внушительно, притом подкрепил свои мольбы такими радужными доказательствами, что Франциска Карловна, иногда, для добрых старых друзей, любившая играть роль доброго гения, согласилась похлопотать за молодого человека и обещала дать ответ через несколько дней.
Срок, назначенный ею, истек, и молодой офицер, в котором страсть разгоралась все больше и больше, явился за ответом.
— Ну что, дорогая, добрейшая, Франциска Карловна, — говорил он ласково, когда они остались одни в её будуаре, — кто она? Что она? Есть ли надежда.
— Во-первых, дочь благородных родителей. Во-вторых, бедность, бедность такая, что мне стало даже жалко.
— Тем лучше, тем лучше…
— Но зато гордость… Боже мой! Словно княжна!..
— Значит, надежды нет… жаль, я бы ничего не пожалел.
Молодой человек встал и нервно прошелся по комнате… Госпожа Шпигель смотрела с лукавой улыбкой ему вслед.
— Невозможное другим, вам возможно… при вашем богатстве, все двери отпираются…
— Значит… есть надежда?.. — прервал офицер.
— Есть, мой розовый шалун, есть!.. Только надо денег, много денег… У меня есть план!
— Говорите сколько… Я готов на глупости…
— Давайте пятьсот, там посмотрим!.. Если будет успех, черкну две строки… «Приезжайте». А теперь, мой розовый шалун, у меня сейчас будут гости, люди пришлые, я не хочу, чтобы они видели вас у меня…
— Значит, вы обещаете… да, да… — с капризной настойчивостью избалованного ребенка повторял офицер, и достав из бумажника пять радужных, сунул их под коробку с конфетами, стоявшую на столе…
— Понимаете, ma toute bonne [Моя хорошая (фр.)] мадмуазель Шпигель, я просто ночей не сплю, не пью, не ем… Но… но скажите, вы обещаете? Вы уверены? — говорил он, тормоша Франциску.
— Да, да… ну, довольно… будет вам, туалет изомнете.
Гость уехал, и Франциска Карловна принялась перед зеркалом поправлять измятое платье.
— Вот так клиент… Побольше бы таких, за него просто душу отдать готова… надо постараться, да птичка и сама летит в западню.
Только что уехавший от неё офицер был последним представителем некогда славной фамилии князей Перекатипольевых. Его отец, старый князь, Андрей Иванович, женившись в молодых годах на артистке Саблиной, недолго наслаждался полным счастьем. После рождения сына Саши, начались между молодыми супругами бесконечные размолвки от беспричинной ревности князя, которые, наконец, завершились катастрофой. Князь Андрей Иванович приревновал жену к своему начальнику (он служил в армии), вызвал его на дуэль и убил… Боясь суда и ответственности, он бежал за границу, захватив сына и бросив подозреваемую жену на произвол судьбы…
Пораженная этим страшным ударом, молодая женщина бросилась его разыскивать, проездила весь скудный остаток денег, чтобы прийти к заключению, что муж исчез, словно в воду канул, и ко второму еще более ужасному, что она скоро будет матерью ребенка.
Много надо было иметь энергии, чтобы пережить и вынести эти удары и не упасть духом. Вера Васильевна была женщина, привыкшая к работе, к нужде, она смело бросила титул и вновь поступила на сцену. Но, к сожалению, таланта у неё было мало, а небольшой голосок, за который ее держали на сцене, стал увядать с годами, образования она никакого не получила, связей не было, и к тому времени, когда начнется наш рассказ, бедность, гнетущая бедность заступила место даже той крайне небогатой обстановки, при которой провела последние годы Вера Васильевна, и вырастила свою дочь, красавицу Ольгу. Ольга, в свою очередь, получив от природы ослепительную, чисто-восточную красоту, не была наделена ни твердым характером, ни стальной волей, чтобы бороться с нуждой и лишениями. Ее приводили в умиление наряды модных дам, рысаки, бриллианты, экипажи. Получив тоже, одно пансионское, самое поверхностное образование, она стыдилась, тяготилась своей бедностью, и против желания матери, решилась искать места компаньонки или лектрисы. Во-первых, чтобы не быть в тягость матери, еще кое-когда игравшей на клубных сценах столицы, из-за разовых. А во-вторых, и в главных, чтобы пожить, хотя и в людях, в другой, более изящной обстановке, чем небольшой «угол» пятого этажа, где она помещалась вдвоем с матерью.
Последнюю причину она скрывала в глубине души, но опытный глаз Франциски Карловны подметил эту слабую струнку, и на ней-то основала все надежды достойная госпожа Шпигель.
Все эти соображения проносились в голове Франциски Карловны, кроме одного, она была за сто верст от мысли, что молодые люди, любви которых она взялась покровительствовать — были брат и сестра!..
Резкий звонок, раздавшийся в передней, вывел ее из приятных мечтаний и она, спрятав, оставленные молодым человеком, деньги в карман, вышла к гостям.
Приезжих было трое: высокого роста старый господин с большой седой бородой, в круглых черепаховых очках, плотный, среднего роста брюнет, с бритой чиновничьей физиономией, и немецкого облика человек, с большими белокурыми усами и громадной лысиной почти во всю голову.
— Мое почтение, дорогим гостям, — обратилась к приезжим хозяйка, — вы меня совсем забыли, что поделываете… как здоровье…
— Благодарю, — отвечал за всех господин с чиновничьей физиономией, — вот с сибирским товарищем по Петербургу странствуем, неведомых стран ищем.
— О, господин Клюверс, — улыбаясь отвечала Франциска, — захоти вы, с вашим золотым ключом, разве найдутся запертые двери?
— Надоело покупать, многоуважаемая хозяюшка, «душа волненья жаждет» [Вольная цитата из стихотворения К.Рылеева К N.N. («Ты посетить, мой друг, желала…»), 1824. «Душа в волненья тяжких дум / Теперь одной свободы жаждет»]! — проговорил нараспев, словно декламируя, Клюверс, — хочу сильных ощущений…
— И за этим дело не станет… Карты любите? — улыбнулась хозяйка…
— До обожания…
— Вот и прекрасно… Я составлю вам партию, достойную вас… а к тому времени и одна особочка слетит, есть над чем зубки попробовать, — успокойтесь, не из таких… ни, ни…
— Посмотрим, посмотрим, вперед не хвастайтесь, мы соболям цену знаем, — острил Клюверс и, с позволения хозяйки, закурил сигару.
Приехавший с ним купец Зверобоев принадлежал к породе тех любознательных и наивных россиян, которые, раз выбравшись из родного медвежьего угла, стараются исследовать неведомые дотоле страны столиц, до тонкости, до самой сути. Иван Лукич Зверобоев, приехавший недавно из Сибири с каким-то грандиозным проектом, сумел уже заручиться чичероне в северной столице, в лице барона Кармалина, и уже порядочно испытавший на своих карманах все прелести Петербурга, наткнулся на сибирского знакомца Клюверса, из мелких чиновников главного управления, сделавшегося зятем Карзанова, первого сибирского миллионера-золотопромышленника, и затем, за смертью двух сыновей Карзанова, и его самого, очутившегося единственным обладателем колоссальных богатств этого сибирского Ротшильда.
Разумеется, старые знакомцы обрадовались встрече, и у них пошло веселье — кто лучше придумает… Но оба, мало испытанные и опытные в водовороте петербургской жизни, должны были прибегнуть к помощи барона Кармалина, который снисходительно взялся быть их проводником.
«Кутить так кутить!» — говорит старая русская поговорка, и сибиряки неукоснительно держались этого мудрого правила… С утра составлялся подробный маршрут куда ехать, и гостеприимный приют Франциски Карловны частенько фигурировал в числе окончательной пристани… Вина были у неё отборные, женщины слетали словно из рая Магомета, да и в картишки, иногда, можно было перекинуться, а господин Клюверс, несмотря на свои миллионы, был без ума от «винта» и играл в него с азартом, с упоением.