Но каков же был ужас смотрителя, когда весь бледный сторож внутренних коридоров донес ему, что камера № 8 пуста… Бросились туда — действительно никого, и только на нарах валяется записка на клочке бумаги.
«Когда-то гуси спасли Рим, а нас спасли галки!».
Шайка
Весть о побеге Рубцова, и всех сидевших с ним в камере № 8 распространилась по острогу около 6 часов вечера, и произвела буквально панику… Никто не мог даже предполагать, когда, и каким путем они исчезли, и только на другое утро, при тщательном осмотре камеры, нашли под нарами заложенный половицами ход… Наехало начальство, гражданское и военное, судили, рядили, охали и ахали, а птичек уже в клетке не было!
Полиция, в тот же вечер поставленная на ноги, ничего разыскать не могла, а между тем одновременно в «Носковой слободе» (одном из пригородов города Т.), вспыхнуло в ту же ночь два пожара и, хотя оба не имели дальнейшего распространения, но на обоих пожарищах нашли несколько обгорелых тел… Как оказалось, по дознанию, дома принадлежали Т-м мещанам, выдавшим в последний раз Рубцова… Он, как видно не откладывал месть в долгий ящик!..
Когда украшенные и раздутые сто устной молвой эти новые подвиги страшного «Рубца» распространились в обществе, то весь город Т. погрузился в какое-то унылое оцепенение… Все трусили, и боялись показываться поздно вечером в полутемных, немощеных переулках не только пригородов, но и города… Трехгубный и его штат просто сбились с ног, отыскивая какие бы то ни было концы злодейской шайки — но Рубец, очевидно, был волк травленый — он исчез из города, словно под землю провалился…
Немудрено, попавшись раз, на каком-то мелком воровстве с насилием, Рубцов не хотел больше рисковать своей шкурой из-за пустяков, и замышлял очень крупное дело, хотя рискованное, но в случае удачи, окупавшее риск с избытком… Ни больше ни меньше, он замышлял обокрасть губернское казначейство… Для этой цели нужно было много силы воли, смекалки и храбрости… и кроме того, помощь дисциплинированных, вполне подготовленных помощников…
План, придуманный Рубцом, поражал своей дерзостью… Надо сказать, что здание казначейства, окружной суд и казенная палата помещаются в том же угловом громадном здании, находящемся на главной улице города Т. и отделенном от других строений большим пустым пространством. Так, с одной стороны идет «Большая» улица, а напротив стоит такой же однообразной архитектуры дом губернского правления и опеки, против главного фасада разбит большой английский сад, два же боковых фасада окружены мощеным проездом такой ширины, что окончательно устраняют всякую мысль о возможности подкопа. Кладовая казначейства помещалась в подвальном этаже главного фаса, и таким образом, кто бы решился рыть подкоп, должен был кроме всей площади проезда вести туннель под всем громадным зданием.
Рубцов задумал план отчаяннее, но проще. В эту эпоху все это здание находилось в переделке, надстраивался еще этаж, штукатурились остальные, и весь дом был обнесен «козлами» и «лесами», по которым вверх и вниз сновали каменщики, штукатуры и маляры.
Переодевшись маляром, замазав себе все лицо краской, Рубцов успел высмотреть все что ему было нужно. Часовой, оберегающий дверь в кладовую, стоит во внутренних сенцах здания, около самых лесов и козел… его снаружи не видно… Дверь, обшитая железными полосами очевидно должна оказать большое сопротивление, взломать ее без шума невозможно. Есть только один способ, воспользоваться временем, когда в кладовой находятся казначей и двое, а то и один присяжный… Они ходят три раза в день в 8 часов утра, в час дня и в пять вечера… вот все что мог высмотреть и узнать Рубцов, сам и через удалых товарищей. Пользуясь своим костюмом, он точно так же высмотрел и длину, и ширину сеней, расстояние двери кладовой от входной, словом мог без запинки воспроизвести всю эту местность и на рисунке, и в точных размерах в другом здании… Он так и сделал. Нанявшись с товарищами, которые слепо ему доверяли на кирпичный завод, полузапущенный, работавший малыми артелями сдельно, а в этом году стоявший без работы, он целыми днями готовился к исполнению задуманного плана… Поставив из сырца кирпича подобие стен, он с товарищами упражнялся в репетиции этого нападения.
Все дело заключалось в том, чтобы, переодевшись штукатурами и каменщиками, во время обеда мастеровых, а главное в то время, когда в кладовой будут казначей и присяжные, все большей частью старички ветераны, смело броситься на часового, ослепить его сначала известкой, раздробить ему голову ломом, и затем кинуться в незапертую дверь кладовой, и мгновенно покончить с казначеем и его спутниками.
Быстрота и нахальство нападения могли обусловить удачу, и целую неделю готовил Рубцов своих товарищей, указывал место, где стоять, как заходить к часовому перед нападением, словом производилась генеральная репетиция, причем один из разбойников по очереди играл роль часового… вся задача заключалась в том, чтобы не дать часовому крикнуть — а тем более выстрелить. Наконец был выбран день наиболее удобный для нападения. Стоял знойный июльский день, клубы белой пыли словно туманом окутывали город, и Рубцов с раннего утра ушел на последнюю рекогносцировку. Он вернулся около 10 часов утра обратно, сконфуженный и унылый… Ему удалось находиться сенцах, в то время, когда казначей и его спутники спустились в кладовую… он своими ушами слышал, как они задвинули, входя в двери за собой тяжелый железный засов… Таким образом, план сам собой рушился. Убив часового, невозможно было бы атаковать трех человек, защищенных окованной железой дверью… ждать пока они оттуда выйдут… Но с тремя одним ударом не покончишь… а один крик караул! И нет выхода — нет спасения…
Дело приходилось оставить… Как человек вполне разумный, Рубцов сразу покорился невозможности и заявил об этом товарищам… Но те в свою очередь не были так покорны судьбе… Ропот и неповиновение тотчас же разделило их, они стали приставать к Рубцу…
— Ты взманил, а теперь на попятный! Не по чести брат!.. — кричал один из «непомнящих». (Найденов и Фрол Воробей не принимал участия в этом предприятии… они по-прежнему состояли гребцами на своих яликах, стоявших у летнего сада). Остальные разбойники тоже лезли к атаману.
— Взманил — веди!.. Чего струсил-то?! али каменки испугался?! Какой ты после этого атаман? Тьфу! Вот и все! — кричали разбойники, забывая, кто вернул им свободу… они готовы были силой заставить следовать Рубцова за собой, но первый, кто осмелился наложить на него руку, взвизгнул и повадился с разбитой челюстью.
Рука Рубца была не из мягких!
— Подлецы вы и мерзавцы! — крикнул он на остальных, — пропадайте вы пропадом… Не жить мне с вами. Только жаль, что я связывался с вами… вот как попадете в «каменный мешок» обо мне вспомните! — с этими словами он повернулся и пошел к городу… Как не просили, не умоляли его остаться остальные, но Рубцов был слишком дальновиден, он хорошо сознавал, что эти люди, привыкшие к самостоятельной деятельности, «не его поля ягода», и в шайку ему не годятся. Прежде всего он требовал абсолютного, безусловного повиновения и не допускал противоречий…
— Чего же вы хотите от меня, братцы, — обратился он к ним, когда просьбы их превратились в слезную мольбу не покидать. — Если вам жизнь копейка, идите на это дело, может и удастся! Чем черт не шутит! Но я прямо говорю — я не пойду! — вот вам последний сказ — шабаш! Коли одумаетесь, приходи один из вас в «Золотой Якорь» после вечерен, я там буду, коли не одумаетесь, не приходи — мы и квиты!.. Вы в одну сторону, я в другую… Конный пешему не товарищ! Прощенья просим!..
Рубцов ушел.
В тот же день, около восьми часов вечера, в трактире «Золотой Якорь» появился новый посетитель, по виду фабричный, с большою рыжей бородой, закрывавшей ему пол-лица. Он сел за пустой столик и приказал подать себе пару чаю…
Едва успел он выговорить эти несколько слов, как из-за его спины поднялся молодой человек, одетый в костюм рабочего с завода, и быстро, но тихо вышел. Рыжий человек не заметил его.
— Фу ты, даже испугал: — прошептал молодой человек на улице. — Ах, ты аспид эдакий!.. Хорошо же! — и скрылся и глухом переулке.
Через несколько минут к трактиру подъехала извозчичья пролетка, в ней сидел полицейский чин… Войдя, он окинул взглядом публику и подошел к рыжему человеку, который при виде полицейского сделал нетерпеливый жест.
— Ваше высокоблагородие, — тихо сказал вошедший, нагибаясь к самому уху Трехгубного — рыжий мужчина, — был он, — пожалуйте скорей… несчастье…
— Что такое? Что случилось? — быстро поднимаясь с места, говорил ряженный полицеймейстер…
— Нападение на казначейство! — Часовой ранен!..
— А злодей…
— Один — убит, другой — раненый схвачен!..
— Скорей, скорей!.. Оба полицейских кинулись на улицу, и умчались на место катастрофы.
Когда они прибыли на место, толпа народа окружала вход в казначейство… Раненый часовой был сменен другим, но труп заколотого им злодея еще валялся в пыли и грязи у входа в кладовую… Городовые и несколько штукатуров теснились около связанного, раненного разбойника, захваченного сбежавшимися рабочими… Частный пристав на месте производил дознание. Раненный хрипел и стонал.
— Слышь, винится, винится, — говорили в толпе, — которая все прибывала и прибывала…
— Сколько вас всех было? — повторял уже в третий раз частный, но злодей, дико вращая глазами, стонал от боли и не желал отвечать.
— Ты у меня заговоришь! — крикнул полицейский и толкнул его под бок. Раненный дико вскрикнул, глаза выступили из орбит…
— Пятеро! Пятеро — кашляя и задыхаясь прошептал оп.
— Кто у вас был атаман! Кто атаман?..
Молчание, арестованный стиснул зубы, и видимо решил молчать… Последовал еще толчок, кровь показалась не губах несчастного.
— Рубец — Григорий Рубцов, — прохрипел он и повалился замертво.