Ольга не отвечала ни слова и продолжала нервно вздрагивать…
— Ну, перестаньте же, перестаньте… умоляю вас, мне так совестно, за самого себя, ну, перестаньте же, перестаньте!
— Бог вас простит, что вы обидели меня, бедную девушку, которая отнеслась к вам с таким доверием… зачем… за что?..
— Не имею оправдания… и умоляю позволить мне загладить мое преступление…
— Я на вас не сержусь… Бог с вами…
— Нет, как хотите, как хотите, позвольте мне загладить мое преступление и дурные воспоминания этого необдуманного поступка.
— Но чем же?.. — недоумевая, спросила Ольга.
— Позвольте мне, на память нашего первого знакомства позволить себе поднести вам это… — Молодой человек достал из кармана и подал Ольге хорошенький бархатный экран… Не понимая в чем дело, она взяла его и открыла.
В нем была пара бриллиантовых серег…
— Не ждала я от вас, князь, такого вторичного оскорбления, — тихо и просто сказала она и, положив экран на стол, не взглянув даже на молодого человека, пошла к дверям, в которые вошла.
Боковая дверь снова с шумом распахнулась, из них вылетела Франциска Карловна!
— Ну что, дети мои, сговорились? Переговорили… — залепетала она, словно не замечая волнения Ольги и черепков разбитой вазы…
— Нет, не сговорились, — ответила гордо молодая девушка, — я не согласна занять то место, которое предложил мне князь!.. — И она отворила дверь… — Позвольте мне уйти… Мать, вероятно, уже вернулась, и я дольше оставаться не могу.
Удерживать — не было в привычках Франциски Карловны, она знала, что это дело уголовное, а она смерть не любила судов… Её клиенты и клиентки шли сами, добровольно… Она не подала виду, что ей уход Ольги неприятен, и сама проводила ее до лестницы.
— Ну, что, князь?.. — быстро заговорила она, возвращаясь к князю Перекатипольеву…
— Увлекся не вовремя, как дурак, — зато и наказан!
— Глупая девчонка! — тоже, «не согласна занять место, которое предложил мне князь»! — передразнила ушедшую госпожа Шпигель… — ну, мы еще посмотрим…
— Слушайте, Франциска Карловна… мой каприз к этой девочке превращается в сумасшествие… Помогите мне — озолочу… озолочу вас… вы знаете, как я богат…
— Тут дело не в деньгах, князь, тут дело идет о моей чести… клянусь вам, она будет ваша… и не дальше как через неделю, Il y va de mon honneur [Речь идет о моей чести. (фр.)].
Достойная женщина говорила о чести.
Глава XVIПризнание
Присяжный поверенный Илья Васильевич Голубцов, получив от своего камердинера, уже известную нам депешу в Одессе, спешил оттуда во всю мочь, не зная и не понимая, по какому поводу его вызывают в Петербург. Он хорошо знал, что его слуга, человек хотя плутоватый, но умный, и даром такой серьезной телеграммы не пошлет. Он ехал — мчался с курьерским поездом, ломая себе голову — что это могут быть за обстоятельства, не дающие отсрочки… Дорогой из Одессы, проезжая через Москву, он не успел бы даже заехать к кому бы то ни было, и потому еще из Киева телеграфировал о своем приезде интересовавшим его людям.
Садясь в вагон в Москве, и прощаясь с приятелями, которые выехали к нему на дебаркадер, он заметил, что один из них, войдя к нему в вагон, вскрикнул от неожиданности, и крепко расцеловался с высоким седым стариком, размещавшемся на кресле рядом с ним. Завязался общий разговор, и через минуту он уже был знаком с соседом по вагону — это был старый сибирский золотопромышленник Алексеев, едущий в Петербург и заграницу лечиться.
В течение всей ночи, они долго говорили об этой неизвестной, малодоступной стране, которая называется «тайга», и Илья Васильевич с большим интересом слушал рассказы словоохотливого старика о Сибири, о сибиряках, о тамошних колоссальных богатствах… Больше всего его заинтересовал рассказ Алексеева об Индыгирских приисках, и фамилия Карзанова, несколько раз произнесенная рассказчиком, почему-то врезалась в его памяти.
К утру путники, подъезжая к Петербургу, разговаривали как старые знакомые, и Голубцов, подав свою карточку Алексееву, рекомендовал ему остановиться в Знаменской гостинице, что старик и обещал исполнить, прося позволения заехать к Голубцову, с бумагами, посоветоваться о делах. Тот, разумеется, с радостью согласился, и они расстались друзьями.
На дебаркадере Илью Васильевича ожидал с нанятой каретой Степан Ильич с таким бледным и расстроенным лицом, что Голубцов не на шутку испугался, но тот успокоил его, и несмотря на все убеждения сесть вместе в карету и рассказать дело дорогой, полез на козлы, промолвив только:
— Дома, Илья Васильевич, дома все расскажу!
Когда, наконец, они доехали до квартиры, то камердинер, войдя за барином в кабинет, осторожно запер за собой двери, не говоря ни слова, снова стал на колени перед Ильей Васильевичем. Изумленный, пораженный этим приступом к делу, адвокат спешил успокоить своего слугу, но тот, не вставая с колен, и заливаясь слезами, шептал.
— Защитите, спасите, погиб… погиб… засудят!..
Долго, долго бился с ним растерянный, измученный хозяин и, наконец, добился от него сознания.
Сбиваясь, путаясь, истерически глотая целые слова, рассказал лакей всю сцену, которая за три дня была разыграна при его посредстве, в кабинете Голубцова. Степан не щадил себя, называя себя негодяем, подлецом, и только умолял адвоката спасти его, хорошо сознавая, что проделка с подложным адвокатом обнаружится, так как дело, по которому оно подготовлялось — миллионное, и заглохнуть не может.
Едва поняв мошеннический план неизвестных злодеев, Голубцов инстинктивно почувствовал, что тут дело далеко не так просто, как кажется. Имя Карзанова, два раза повторенное Степаном, невольно привело ему на память рассказы старика Алексеева о фантастических богатствах этого короля золотопромышленников. Из этих рассказов он знал, что колоссальное богатство Карзанова перешло по наследству к совершенно чужому человеку, что, все Карзановы перемерли. А тут со слов Степана, передавшего ему, почти с буквальной точностью, разговор Перепёлкина с приезжими сибиряками, он видел, что есть еще отрасль карзановского рода, но что на нее, как на законного наследника миллионов, начата правильная облава… Надо было спасти несчастных, во что бы то ни стало, тем более, что косвенно сам Голубцов был замешан в этом деле. Из слов Степана он уже знал, что вдова Карзанова приехала в Петербург с своим отцом, но под чужой, то есть, своей девичьей фамилией, адреса их Степан не слыхал, да его и не было сказано, говорили только про меблированные комнаты, и потому разыскать их через адресный стол было невозможно.
Не сказав ни слова утешения или надежды Степану, Илья Васильевич приказал ему в тот же вечер идти в свой «Царьград» и там стараться встретить или Дятла, или Перепелкина. Но Степан вновь поразил его ответом, что он каждый день ходил в «Царьград», но что ему сказали, что безногий капитан и Дятел, расплатившись за буфетом, простились, и, дав рубль на чай половому, просил говорить всем знакомым, которые будут их спрашивать, что они уехали в Москву.
Дело запутывалось. Илья Васильевич, нисколько не мешкая, переоделся и вышел из квартиры, прося Степана никому не говорить, что он вернулся. Через несколько минут он звонился у ворот небольшого деревянного домика на Выборгской стороне, и был введен старым подслеповатым дворником в чистую и просторную комнату, которая служила в одно и то же время и прихожей, и людской, и кухней.
Толстая, высокая, краснощекая кухарка богатырского склада, окинула входившего подозрительным взглядом, но едва узнала Голубцова, весело улыбнулась и бросилась снимать с него шубу.
— Дома? — коротко спросил ее вошедший.
— Пожалуйте, дома, дома. Куда ему… все дома сидит… пожалуйте, вчера вот все о вас еще спрашивал.
За дверью послышался старческий кашель, стуканье костыля, и на пороге, приоткрыв дверь, появился высокий, седой, сморщенный, как мумия, старик, с большим зеленым абажуром, надетым поверх огромных круглых очков.
Старый, донельзя затертый, поношенный халатишка прикрывал его тело, скорее костяк, так как у старика, вместо рук и ног, виднелись только обтянутые, словно пергаментом, кости.
Глава XVIIСтарый сыщик
— Кто там? Что угодно?.. — заговорил он хриплым голосом, но тоже, едва узнал Голубцова, быстро пошел к нему на встречу, со знаками живейшего удовольствия и радости…
— На силу-то, дорогой мой, голубчик мой, навестили меня старика, — крепко пожимая руку вошедшему, и вводя во вторую комнату, лепетал он старческим заплетающимся голосом, — садитесь, красавец мой, садитесь, ведь вы у меня гость редкий и желанный…
Илья Васильевич отвечал, насколько мог, на этот поток любезностей — любезностями, и когда старик немного поуспокоился, то уселся в свое широкое мягкое кресло, с высокой задинкой, переменился и тон разговора.
— Я к вам по делу, Филарет Захарович, и по делу весьма серьезному, — начал он, подсаживаясь ближе.
— А коли по делу, да еще по серьезному, так надо принять предосторожности, — шутливо молвил старик, и снова стукнув костылем, медленно встал, запер дверь в кухню, и спустил портьеры.
— Моя Акулина женщина примерная, да порой любопытна и болтлива, — добавил он, — а язык мой враг — ну-с, батенька — я вас слушаю, какое дело?
— Слыхали ли вы, Филарет Захарович, когда-нибудь фамилию Карзановых.
— Сибирских богачей, золотопромышленников — как не слыхать — а что, разве справочка нужна?
— Именно так, справочка…
— Что же — это можно… для милого дружка, извольте, извольте, — и снова с трудом поднявшись с кресла старик, ковыляя, подошел к большому железному шкафу, стоявшему в углу, и открыл его ключом, висевшим на шее, на шнурке, достал одну из пяти довольно объемистых книг, в порядке уложенных на полке.
Голубцов с интересом следил за всеми его движениями.
— Ну, вот, извольте видеть, — у меня тут все записано, для памяти, а то стар становлюсь, память-то, батюшка, изменяет. Вот, извольте прослушать, что вам нужн