Та, как женщина крайне энергичная, ни на минуту не задумалась, и предложила своему сожителю сразу переменить и местожительство, и спрятавшись по возможности далеко, ожидать дальнейших событий.
— Да, ведь, в том-то все мое горе, Василисушка, — сокрушался Дятел, — что ли кто у меня больно заметен, сразу заприметят — тогда аминь, пропали мы с тобой!
— Да тебя и в доме-то у меня разве одна кухарка видала, а насчет постреленка один ответ, сестрин, метрика-то ведь у тебя… Там поди, наведи справки-то!
— Оно так-то так, да как же без Василия Васильевича, он голова, а я что, я руки… без него пропадешь! Как раз вляпаешься, а ведь дело какое… Миллион!..
— А все потому, что ты дурак! — решила достойная сподвижница разбойника, — и почему это такая несправедливость, мне бы мужчиной быть, а тебе бабой — вот что!..
— Не переменишь, матушка, Василисушка, предел такой!.. Надо вот думать теперь, как нам дальше жить!
— Я уже надумала… Схожу я завтра поутру в Коломну, там, я знаю, у одной отставной капитанши углы сдаются, понедельно, а то и посуточно… Пока у неё пристроюсь с постреленком-то, а потом, что Бог даст…
— А потом, что?
— А потом, пойду я к твоему Клюверсу, пусть со мной, бабой, по торгуется!.. Меня не проведет.
— А если он Василию Васильевичу выдаст, — тот не помилует.
— Слушай, ты рыжая образина, — в первый раз еще, чувствуя свое умственное превосходство, дозволила себе Василиса Петровна так третировать сожителя, — если ты своего Василия Васильевича боишься, так и иди к нему, авось он тебе сотню — другую отсыплет… Из милости!.. А, по-моему, толковать тут нечего — твое, собственное твое дело — и дело кровное… Тебе одному и вершить его… Клюверс человек богатый!.. За деньгами не постоит. Такой тебе куш отвалит, что и во сне не снилось…
— Да ведь документы то у него!
— Что же что у него, да ребенок то у нас, а без дитяти-то вся цена им грош!
— Оно так-то так, да как же Василий Васильевич?! Тогда мне и не жить, — убьет!
Сказав эту фразу, Дятел даже побледнел.
— Убьет, а у меня против этого средства есть… Дайте мне только к капитанше перебраться, сейчас я «по городской» в сыскное два слова: «Живет, мол, атаман Рубцов, он же Перепелкин, он же и Паратов, в «Европейской гостинице», № 7»… и заберут его, раба Божьего, и в каменный мешок…
— Не удержат его ни стены каменные, ни цепи железные… Уйдет и меня убьет!..
— Ну, пока еще убежит, а мы дельцо-то обварганим, денежки получай, да хоть на Кавказ, хоть за Кавказ хоть в Париж, — всюду дорога!
— Послушай, Василиса Петровна, погоди, дай мне еще раз толком переговорить с ним, может он и так от слов не отопрется…
— Все может быть, только смотри, чтобы он тебя в сыскное не подвел… Тогда капут!
— Ну, нет, хозяюшка, этому не бывать! У нас с ним счеты длинные, если начну я все выкладывать, так его не то что под простой, под военный суд упекут, да полвзвода солдат, простым манером — трах! И поминай раба Божия Василия, вот оно что!
— Ну, и ты хорош тоже!..
— Я-то?.. Я что?! Всегда я был подневольным, всегда я был в подручных… Атаман говорит: души! — душу! Атаман велит: Бей! Режь! Родного брата не пожалею!.. Честь у нас своя есть, честь разбойничья!..
— Эх, вы честные разбойнички, смешной вы народец! Кровь человечью пролить, словно шкалик выпить, а найти своей части, законной своей части у атамана требовать…
— Слушай, Василиса, ты атамана видала, когда?
— Сто раз видала…
— Ну, а во гневе тоже видала?
— Кажись, нет…
— Ну, и не приведи Господи видеть… Пойми ты, много на моей совести душ христианских, кажется ни живого, ни мертвого не испугаюсь, а скажи мне идти к Василию Васильевичу, когда он сердить, или перечить ему, не пойду… видит Бог, не пойду…
— Пусти меня — я даром что баба, меня не испугает!
— Пожалуй, иди, только… знаешь что… не ровен час… ты его знаешь… Дятел все еще колебался дать позволение, Василиса Петровна в свою очередь настаивала резко и энергично…
— Ну, хорошо, ступай, Василисушка, только тихо — прошу будь с ним обходительнее, не ровен час.
— За меня не бойся, а на всякий случай сделаем вот что… к капитанше я передумала, проследить могут, а лучше поеду-ка я с тобой, да с ребенком-то, на пароходе, что через Шлюсню [Шлиссельбург. — Прим. автора], в Ладогу к сестре, пароходы туда еще ходят… три раза в день. Приедем за два часа до отхода, ты садись с постреленком на пароход, а я на извозчика, да к атаману… Если что, я и виду не подам, и к тебе на пароход. Или дело покончим, или, уедем вместе, если же меня задержат, арестуют, что ли, ты не возвращайся, а марш в Ладогу, сдай постреленка, да назад, да прямо на свою квартиру.
Если будет спрос, ответ готов: — была, мол, сестра, уехала на родину, я провожать ездил, а я уже одна пристроюсь у капитанши, и буду тебя поджидать, а ты так и спрашивай: вдову солдатку Анфису Юрьевну…
— Министр ты у меня, Василисушка! — выслушав внимательно сообщницу, решил Дятел, и хотел обнять ее, но послышавшийся из другой комнаты писк и плач ребенка, заставил Василису идти унять его… Крик младенца мог навлечь подозрения…
Все было сделано так, как предложила хитрая женщина… На другой день утром, легковой извозчик свез их вместе с небольшим багажом на пристань Финляндского пароходства, и Василиса Петровна тотчас же, с пристани отправилась к Паратову.
Через полчаса, чинно выбритый лакей докладывал Василию Васильевичу, небрежно развалившемуся в креслах, в своем роскошном номере «Европейской гостиницы» о приходе какой-то женщины.
— Постой, любезный! Нет ли здесь ошибки? — заговорил он довольно озабоченным тоном, — я никакой дамы не жду!
— Ошибки никакой, она спрашивает господин Паратов, Василий Васильевич!.. — утвердительно заверял немец лакей.
— Странно!.. Однако проси, «удивляюсь, кто это может быть?» — думал чуть не вслух Паратов и с любопытством поглядывал на дверь, откуда должна была появиться посетительница.
При виде входящей Василисы Петровны, которую он уже никак не ждал видеть у себя, Паратов вздрогнул… Первое, что мелькнуло в его уме… уж не случилось ли какого несчастия? — и он быстро пошел к ней на встречу…
— Бога ради, что случилось?..
— Да ничего!.. Слава Богу, все здоровы и Петька, и Васенька… ах, какой славный младенец… Какой умный да спокойный!..
— Позвольте, в таком случае, знать, что же вас привело ко мне?.. Именно вас?..
— Да Петенька очень совестлив… он боялся…
— Чего же?.. Чего он боялся?.. Разве он не исполнил еще моей просьбы…
— Какой, Василий Васильевич? Я что-то не слыхала!..
— Передать ребенка в верные руки… Я передал ему адрес… Я этого требую.
— Обидно будет, Василий Васильевич…
— Как так «обидно будет»? Вы что городите?.. — Паратов начал волноваться…
— Я-то, собственно, ничего, я из-за Петьки… а все-таки и мне обидно… очень я уже ребенка полюбила.
Атаман взглянул на нее искоса, он прекрасно читал по выражению её лица, что не любовь к похищенному ребенку диктовала ей эти слова, но он сдержался.
— Позвольте узнать, что же вам угодно? Зачем вы пожаловали? — проговорил он, вставая — и тем давая понять, что визит кончен.
— Обидно, Василий Васильевич… не по-божески!
— Знаете что, Василиса Петровна, — не выводите меня из себя, — и говорите просто: зачем вы пришли?
— Бедность одолела, Василий Васильевич, ради вас я свои меблированные комнаты бросила, что там было, все осталось… в чем была, в том теперь одета, словно после пожара?.. Обидно…
— Послушай, если ты сейчас не скажешь, что тебе от меня надо… я вытолкаю тебя в шею… Ну, говори, — глаза атамана засверкали…
— Денег!
— Денег? — произнес изумленный Паратов.
— Да, да-с, денег! Денег!
— И много? — уже гораздо спокойнее переспросил Атаман.
— Давайте больше — не откажемся!..
— Слушайте, раз и навсегда, Василиса Петровна, — заговорил резко и отчетливо Паратов, заметивший, что Василиса ведет дело на шантаж — дело, по которому я работаю с Петром и с вами, дело бесспорно богатое, мы можем получить куш солидный… Но пока оно не кончено, денег ни копейки!
Василиса Петровна задумалась.
— Это ваше последнее слово? — произнесла она с довольно странной интонацией.
— Последнее!
— Ну, до свиданья… желаю вам успеха! — она пошла к двери.
Сознание того, что одно неосторожное или ядовитое слово этой женщины может скомпрометировать все это, так хорошо налаженное, дело, мигом образумило Паратова, он понял, что в гостинице насилия употребить нельзя, что эта женщина сознает превосходство своего положения, и что лучше кончить дело без скандала и полного разрыва… Он быстро загородил ей дорогу…
— А вы и поверили… я пошутил, ну говорите, сколько вам надобно денег?!.. — весело шутил он, почти силой сажая ее на диван рядом с собой.
Глава VIIСделка
Хитрая женщина знала, что переговоры должны будут привести к подобному результату, но не могла предполагать, что победа будет одержана так легко. Как женщина более хитрая, чем умная, она не могла сразу понять всю важность своего положения относительно атамана и воспользоваться им. Когда долгожданная «райская птица», — в виде громадного куша, сама летела ей в руки, она не знала, за какое крыло браться, и на вопрос Паратова о сумме, задрав голову и подбоченясь, отвечала:
— Миллион!..
— Да умеете ли вы, достоуважаемая Василиса Петровна, счесть эдакую сумму, — проговорил не без иронии Паратов, чувствуя свое умственное превосходство над этой возмечтавшей о себе женщиной.
— Не бойтесь, давайте, сочту и два!..
— Ну, вряд ли… Впрочем, всё равно, считать вам и миллиона не придется!.. Дай Бог, чтобы на всех-то нас досталось полмиллиона, а то и четверть… И если вы желаете одни получить миллион, то воля ваша, я отказываюсь, ведите дело сами, у меня и без этого Карзановского дела, на руках целый десяток почище!..