— Позвольте, как же это, документы у вас, а вы говорите отказываюсь… так нельзя…
— Документы можете получить, вот они, — Паратов подошел к столику и достал копии, сфабрикованные Цукато, при помощи гравера Дмитриева, и подал их Василисе. Та, совершенно не ожидая такого оборота дела, окончательно опешила, и только что проявленная гордость и самоуверенность сменилась чуть ли не полным разочарованием!
— Нет-с, так нельзя! Так нельзя! — бормотала она, отстраняя бумаги — взманили, заставили ребенка выкрасть, бросить заведение, остаться нищими, да и на попятный! Так нельзя! Так нельзя!
— Что же, жалуйтесь! К мировому подавайте!.. — весело шутил атаман.
Победа оставалась за ним, теперь он мог, как хотел, повернуть дело с этой женщиной, едва почуявшей волчьи зубы, тотчас смиренно поджавшей хвост… к мировому?!
— С вами, как и говорить не знаешь! То шутите, то сердитесь, а нам, право не до шуток, дела решилась, от полиции скрываюсь, денег ни гроша, младенец на руках, хоть плачь.
— Я же давно приказывал Петру передать ребенка по моему указанию, он вас стеснять не будет. Что же он!
— Да как же младенца-то отдать… привыкла я уж больно к нему… не отдам! Не отдам! Как хотите!
— Ну, и денег не получите, а я хотел было пока до большой получки дать частицу…
— А много?!.. — глаза Василисы сверкнули…
— Много ли, мало ли, коли ребенок у вас, и вы его отдавать не хотите, какое вам дело!..
— Мы люди бедные… Ребенок не наш… уж если так он вам надобен… что с вами делать…
— Ну, полно ломаться, говори, отдашь ребенка? Деньги на стол!
— А сколько… денег-то?!..
— Знаешь, я не люблю торговаться… с одного слова сейчас теперь десять тысяч, и сто тысяч, когда дело кончим.
При этих словах, которые хотя не оправдывали розовых надежд Василисы, но сулили спокойствие, относительное довольство, и, в конце концов, богатство, глаза её как-то нервно вздрогнули, губы сложились в кисло сладкую улыбку.
— Давайте! — проговорила она, — что с вами делать!.. Мы люди бедные, нас прижать всякий может!
— Хорошо!.. Приноси ребенка завтра, в 8 часов, в Коломну, Могилевская, дом Феклисова, к «капитанше».
— А вы ее знаете? — Василиса вспыхнула.
— Кума — ну так ступай к ней, ребенка отдай вот этому человеку, — Паратов достал из кармана бумажник и показал карточку какого-то брюнета с большой бородой, — а он отдаст из рук в руки деньги… поняла?
— Да это никак Федька Капустняк! — воскликнула Василиса, рассмотрев карточку.
— Он, он самый!.. А что, или ретивое заговорило? — шутил атаман, зная, что года два тому назад, у Василисы был роман с Федором Капустником, его правой рукой и самым близким человеком…
— Вот еще, обо всяком изменщике печалиться, жирно будет… я только так, к слову…
— Он и деньги отдаст, и ребенка возьмет!..
— Батюшка, Василий Васильевич, — что-то сообразив, проговорила Василиса, — завтра вечером никак нельзя младенца доставить…
— Как так? Почему нельзя… — атаман был крайне изумлен…
— Да, уж простите, батюшка, каюсь, боялись мы с Петром твоего гнева, да младенца-то спрятать хотели, так завтра оттуда не обратимся!
— Ну, все равно, но послезавтра… только верно…
— Верно… будьте без сумления… нам же деньги получать… чем скорей…
— Только, вот что: ты скажи Петру, чтобы после этого он бы и на глаза ко мне не смел показываться… я ему никогда не прощу!..
— Батюшка, Василий Васильевич, смилуйся, он здесь не причем… он не хотел… все я одна, видит Бог, все я одна…
— Ну, не знал я за тобой такой удали!.. Больно уж ты, Василиса, занозиста!
— Куда уж нам против вас идти!.. Одна бедность заставляет… а то мы всегда слуги ваши…
— Хорошо… хорошо будет… так значит послезавтра ты Федору ребенка, он тебе десять тысяч, и чтобы в Питере вашего слуху — духу не было…
— Слушаю, кто ему рад!
— Только слушай, Василиса, без обману, и без подлогу…
— За кого же вы нас считаете, Василий Васильевич, это даже очень обидно… Прощенья просим, — и поклонившись атаману, Василиса пошла к двери… Последние слова его, без «обмана», «без подлога», породили в ней целый ряд дурных мыслей… Пока она шла коридором, и спускалась с лестницы, целый план крайне фантастический, почти несбыточный, созрел в её голове… скрасть где-нибудь ребенка, и благо, что ни Федор, ни атаман не видали ребенка, украденного ею у Карзановой, сдать его атаману, и получить обещанный куш… Таким образом подлинный ребенок Карзановой все-таки останется у них, и сам атаман будет в её руках.
В тот же день вечером, атаман, но уже в гражданском костюме, и барашковой шапке входил в знакомый нам трактир «Царьград», и спрашивал Финогена Иевлева, под этим именем был там известен Федька Капустник.
Проведенный в отдельный номер, в котором, с тремя товарищами, ужинал его помощник, Паратов, едва узнанный, в новом облике, даже своим ближайшим сотрудником, выслал из отдельного номера собутыльников, и запершись с Федором, о чем-то долго совещался…
— Будьте благонадежны, Василий Васильевич, нам не впервой такие дела обделывать…
— Смотри только, чтобы Петр не догадался?..
— Куда ему догадаться, а если и узнает, подумает из ревности! — отвечал развязно Федька.
— Ребенка в воспитательный, взять номерок, там спокойней и нет свидетелей!..
— Да это чей же младенец-то будет…
— Федор! Ты меня знаешь… если не говорю — не спрашивай!.. Значит нельзя…
— Я только так, к слову… чтобы знать, как обращаться.
— Обращаться, как если бы это был мой сын… мой самый дорогой ребенок…
— Слушаю!.. А деньги куда, — спросил Федька, показывая на пачку, поданную ему атаманом…
— Половину тебе с товарищами, — половину обратно.
— Премного благодарны! — с низким поклоном проговорил Федор, бросая искоса взгляд на деньги… а где вас видеть?
— Здесь же! На другой день, в 8 часов.
— Слушаю!..
— Только об одном прошу, без шума, и без крови!.. Не извольте беспокоиться… не пикнет… не впервой!
Разбойники расстались.
Глава VIIIНа лестнице
Возвратимся теперь к молодой Оленьке Саблиной, вытолкнутой братом из приюта госпожи Шпигель, и очутившейся ночью на полутемной лестнице, ведущей также и во второй этаж, то есть к капитану Цукато…
— Юзя… Юзефа, вы ли это? — страстным шепотом спросил ее молодой Борщов, дожидавшийся на лестнице прохода своей возлюбленной Юзи, которая дала ему надежду на взаимность, если только он достанет ей оттиск с документов, фотографированных капитаном. Он в этот день оставался в лаборатории позже всех учеников, и за отъездом капитана в клуб, оставался один во всем помещении лаборатории, имевшей ход с одной стороны на ту же лестницу, а с другой в собственную квартиру капитана. Молодая девушка, завернутая в бурнусик, вся трепеща от страха и душившего ее страшного волнения, вследствие пережитых ею ощущений… почти потеряла сознание, и беспомощно склонилась на руки молодого человека… Ноги её подкашивались, она чуть было не упала.
— Спасите меня, кто бы вы ни были, заклинаю вас, спасите меня… здесь убийство… я не виновата… сейчас явится полиция… спасите, спасите! — бормотала Ольга, схватывая за руку молодого человека, который увидав свою ошибку, хотел быстро ретироваться…
— Ради Бога, дайте мне возможность бежать или скрыться… иначе я погибла… я этого никогда не забуду!..
Сердце молодого человека екнуло… никогда он не слыхал голоса нежнее и приятнее, никогда он не видал красоты более трогательной. При слабом свете лампы, горевшей на стене, Ольга показалась ему каким-то небесным существом, и он, позабыв опасность своего положения, и повинуясь только внушению своего сердца, поддерживая Ольгу, стал спускаться с лестницы… Но внизу уже раздавались голоса… слышался шум захлопнутой несколько раз двери, было поздно, полиция являлась на скандал.
Схватить молодую девушку за руки, и не говоря ни слова, почти насильно протащить ее до третьего этажа, было делом нескольких секунд… Там молодые люди остановились. Они слышали, как явилась полиция, как приехал плац-адъютант, и как арестованный князь Перекатипольев был отправлен на гауптвахту… Шум на лестнице замолкнул… Надо было воспользоваться минутой, и бежать, но почти в ту же минуту по лестнице, уже вверх, послышались торопливые шаги, и шелест шелкового платья.
— Андрюша… Андрюша, вы здесь? — проговорила шепотом Юзя, тайно от капитана, бывшего в клубе, опять сидевшая у Франциски и чуть не попавшая в число свидетелей скандала…
— Андрюша… Андрюша… Бога ради скорей ключ… ключ!..
Молодой человек был между двух огней, ему смертельно жаль было оставить молодую девушку, которая так нежданно отдалась под его покровительство, а вместе с тем, его призывал голос той женщины, для которой он готов был сам идти на преступление…
— Я здесь, здесь, идите, дверь не заперта, — шепнул он, бросая руку Ольги, и спускаясь к Юзе… я слышал шум и спрятался, чтобы не подать подозрения… — ради Бога, что случилось?..
— После расскажу… теперь скорей, скорей, мой милый коханый!.. Как я люблю тебя, ты меня спасаешь, — и быстрее птицы она порхнула в дверь лаборатории… но затем вдруг остановилась на пороге.
— Милый! Коханый… поди сюда… ну, а копии?.. — она взяла Андрюшу за плечо, и близко, близко нагнула свое лицо к его губам…
— Уже… все сделано!..
— Браво? Какой ты милый, хороший! Давай их сюда…
Андрюша хотел было достать сфабрикованные копии из кармана, но дверь внизу громко хлопнула и в швейцарской загремел зычный голос капитана… Юза в ту же секунду юркнула в дверь, замок щелкнул, а бумаги остались в руках совсем оторопелого Андрея. Он понял опасность, и быстро взбежал на площадку третьего этажа, где вся трепещущая Ольга, ни жива, ни мертва сидела на низеньком, плетеном диванчике, поставленном любезным домохозяином для отдыха жильцов…
— Бога ради, едемте… довезите меня, я одна не могу, у меня ноги подкашиваются!.. — прошептала Ольга, узнавая своего недавнего покровителя… Бога ради, проводите меня!