— Опять у вас падаль в канавы валят! Вот я тебя…
— Никак нет-с, ваше высокоблагородие, — вытянувшись во фронт, пробормотал городовой.
— Как никак нет! Когда я только сейчас видел поди посмотри…
— С вечера не было, ваше высокоблагородие.
— Чтобы к утру не было!.. А то, знаешь!
— Рад стараться, ваше высокоблагородие!
Когда начальство уехало, городовой нехотя надел шинель и поплелся по указанному направлению. Не долго пришлось ему искать места…
Резкий свисток огласил окрестность.
Глава XVIДавно мы не возвращались к Клюверсу.
Пораженный в первые дни сообщением, сделанным ему капитаном Перепелкиным, он чуть было не пришел к дикому решению, быстро ликвидировать все дела, забрать сколько есть наличного капитала и бежать тайно за границу, предоставив судам и приказным распутывать дело о карзановском наследстве, как умеют. Хотя Перепелкин, которому Клюверс насулил значительную долю наследства и взялся устранить непрошенного наследника, но прокутив с ним и Зверобоевым несколько дней, вдруг исчез, и стук его костылей не приводил больше в нервное состояние бывшего каторжника.
Казалось бы, что Клюверс должен видеть в нем союзника, но какое-то инстинктивное чувство говорило ему, что это враг, и враг гораздо более опасный, чем младенец, явившийся из тайги Сибири оспаривать его миллионы.
Исчезновение Перепелкина не могло успокоить Клюверса. Известие, сообщенное им, и данные, которые он представил, при первом свидании, в доказательство своих слов, были настолько вески, что достойный наследник Карзановских миллионов был твердо убежден, что и сын Ивана Карзанова и мать его существуют, что даже они здесь, в Петербурге, и потому поднял на ноги, кого только мог, чтобы разузнать где они? Что они? И почему до сих пор не представляют официально своих прав на наследство.
Вдова младшего Карзанова, Мария Михайловна, давно уже, через своего поверенного Голубцова заявила претензию на вдовью часть, оценив свой иск в три миллиона, и Клюверс, не поморщившись, чтобы только не связывать свои дела запрещениями и исками, сделал распоряжение об уплате ей этой суммы, долгосрочными ассигновками горного правления (на принятое с россыпей золото).
Он узнал от своих агентов, что, получив эту громадную сумму, Мария Михайловна тотчас куда-то исчезла. Одни говорили, что уехала в Париж, другие, что видели ее, будто бы, на железной дороге, между Пермью и Екатеринбургом, и что она держала путь в Сибирь.
Телеграмма, посланная в Сибирь главному управляющему, относительно расследования дела о смерти Ивана Карзанова, в Нерчинске, осталась пока без ответа, за отъездом управляющего в тайгу на прииски. Клюверс был все эти дни сам не свой… и не знал, на что решиться.
Одно, что он мог узнать, это, что доверенным его злейшей не приятельницы Марьи Михайловны Карзановой, являлся присяжный поверенный Голубцов, и что у него пропали какие-то документы, которые разыскивает сыскная полиция.
Последний слух передал ему за хорошую взятку один из выгнанных агентов сыскного отделения, несмотря на свою отставку, сохранивший кое-какие связи в этом учреждении.
Чуть не попав, совершенно случайно в свидетели, по делу о нанесении тяжкой раны содержательнице тайного притона госпожи Шпигель, Клюверс почти не рисковал показываться где-либо и перенес свои похождения к себе на дом, то есть не в ту роскошную, отделанную по-царски квартиру, в доме бывшем его тестя, где он принимал в первый раз Перепелкина, а в другую, меньшую, но еще более роскошную и уютную, и к тому же нанятую на имя барона Кармолина, который охотно предоставил свое имя, для написания контракта с домовладельцем.
Квартира эта, помещающаяся на первом этаже, собственно состояла из двух квартир, каждой выходящей на разные подъезды того же дома. Для того, чтобы получить одну квартиру, стоило только прорубить дверь в разъединяющей их стене, и таким образом получалась квартира, обладающая неоцененным удобством — четырьмя выходами: двумя парадными и двумя черными. На одной двери, выходящей на парадную лестницу, значилось «Барон Вячеслав Карлович Кармолин» а на другой Мадмуазель Мари Леблан, девичья фамилия законнейшей супруги того же барона.
Предлагая подобную комбинацию Клюверсу, взамен посещения госпожи Шпигель и других подобных же благотворительных дам, барон имел в виду застраховать сам себя, на случай неожиданного разрыва с Клюверсом, который, по мере того, как прививался и осваивался в Петербурге, становился все взыскательнее и требовательнее, окончательно сбив с ног барона, заставляя его выполнять самые невероятные и невыполнимые фантазии. Клюверс и прежде, до женитьбы на Карзановой, дважды был в Петербурге, в числе свиты начальника края, но тогда он был еще не оперившийся чиновник, почти без будущности и роман его с «Огненной женщиной» относится именно к этому периоду. В настоящее время, зная и чувствуя, что почва колеблется под его ногами, он, как истинный стоик, готовился встретить удар лицом к лицу, а между тем, как тучи надвигались на него все грозней и грозней, он не переставал забавляться и наслаждаться жизнью, насколько позволяло ему его колоссальное богатство. Да он мог быть относительно спокойным: более 15 миллионов рублей золотом лежали в билетах английского банка, в банкирской конторе «S. Steimetz» в Вене, и эта сумма ежемесячно увеличивалась. Заграничный паспорт, вполне законный, выданный на имя его бывшего слуги Француза Ленуара, и которым он мог во всякую минуту воспользоваться, лежал вместе с именными векселями конторы, выданными на имя Ленуара. Касса была из литой стали, и кроме ключа, который постоянно висел на цепочке на шее Клюверса, никаким другим инструментом быть открыта не могла, да к тому и замок, выписанный из Англии, и лично привинченный, нарочно для того приезжавшим из Англии мастером, имел какой-то необыкновенный секрет, которого не знал никто кроме самого Клюверса, все это делало миллионера неуязвимым и неуловимым… В самом худом случае, в случае явки наследника, и безусловной невозможности устранить его, у Клюверса оставалось превосходное средство: преспокойно уехать за границу, и жить там припеваючи, на деньги, скопленные в английском банке.
Взвесив все шансы за и про, Клюверс, как человек крайне осторожный, пришел к заключению, что черт еще не так страшен, как его малюют, и, со всем бешенством своей необузданно-страстной и развратной натуры, предался самым безобразным порывам дикого, животного разврата. Словно он хотел вознаградить себя за долгие годы воздержания. Оргии следовали за оргиями, «сотенные» летели во все стороны, и женщины, падкие на подобные доказательства «радужной любви», целыми толпами осаждали и бывшего каторжника, и его Гарем-Баши барона Кармолина. Барон оказался вполне на высоте своей задачи, и при помощи новой, крайне удобной квартиры, перезнакомил своего патрона со всем, «что продается», из букета петербургских красавиц…
Но сколько ни заводил миллионер новых знакомств, сколько ни сыпал денег к ногам всех этих Фрин и Аспазий [В Древней Греции публичная женщина, вхожая в высшее общество], один только образ лукавой, бойкой, шаловливой Юзи преследовал его, и Клюверс не давал покоя барону, поминутно посылая к ней записочки, конфеты, ложи, и вообще всю ту мелочь, которую женщины берут, не стесняясь и не боясь обидеть своих законных покровителей.
Капитан Цукато, в свою очередь, был очень рад знакомству своей Юзи с Клюверсом, так как, имея в руках сфабрикованные им копии с карзановских документов, рассчитывал продать их Клюверсу по дорогой цене.
Хотя он и очень был привязан к Юзе, но деньги, для него, играли первую роль в жизни. За хорошую цену, он прямо уступил бы, и, если так можно выразиться, продал бы Клюверсу свою любовницу.
Арест Борщова смутил его, в первое время, особенно. Когда на следующий день судебный следователь вызвал Юзю в качестве свидетельницы, но она прямо и решительно отозвалась незнанием, и заявила, что ссылка на нее в показании Борщова, изорванном им самим, есть ничто иное, как желание скрыть действительные следы преступления, и что она фамилию Карзановых не знает и ничего об них не слыхала и что, вероятно, замешана по недоразумению.
Капитан Цукато, с своей стороны, видя, что запираться невозможно, заявил, что по просьбе одного заказчика, фамилию которого не знает, снял копии, с двух метрик, и так как они были совершенно законные и с печатями, то он и не считал за преступление принять подобный заказ. Дальше объяснил, что самих документов не читал, но что помнит, что один был свидетельство о браке, а другой — метрика о рождении. Когда же следователь показал ему копии, отобранные от Борщова, то капитан улыбнулся и заявил, что это ни что иное, как неумелый оттиск, сделанный, вероятно, учеником, из любопытства, с камня, на котором остались только следы бывшего изображения, впрочем, признал, что копии эти сняты с камня, изготовленного им с подлинных документов.
Отпущенный за недоказанностью вины, капитан был очень доволен подобным исходом дела. Камень находился у него, и он мог получить сколько хотел подобных же копий. Как человек сметливый, узнав из дела о связи, которая существует между Клюверсом и Карзановыми, он посвятил и Юзю в свои планы и поручил ей выведать точно, не нужны ли эти документы Клюверсу, и в какой мере он заинтересован этим делом.
Его интересовал только вопрос о том, кто же этот бритый, рыжеватый господин, который привозил ему документы для снятия копии, но и тут Юзя выручила его, и заявила, что хотя она и не видала заказчика, но слышала сквозь драпировку его голос — не было сомнения, — это был капитан Перепелкин, которого она встречала раньше…
Цукато сначала поверил и успокоился, но тотчас же возникло разногласие: Юзя уверяла, что капитан брюнет и на костылях, а Цукато уверял, что заказчик был белокур и на собственных ногах… надо было ждать, чтобы время выяснило правду, но тут случилось обстоятельство, совершенно перевернувшее все планы и соображения, как капитана, так и миллионера Клюверса. Атаман столичных грабителей, блистательно выполнив, при помощи своей шайки, похищение ребенка Карзановой и кражу документов, как «Deus ex machina» [