Отправляясь на свидание с Клюверсом в квартиру барона Кармолина, Паратов-Рубцов прекрасно сознавал, что он подвергает себя страшной опасности и потому принял свои меры, как-то: надел сюртук с металлическими пуговицами и зеленым бархатным воротником, прикрытым крепом, взял сапоги с заготовкой, сделал распоряжения на случай своего ареста, как и куда скрыть бумаги и документы, находящиеся в «Европейской гостинице», но не зная наверно, будет ли он арестован, не мог даже гадательно определить время побега, и хотя все его подчиненные были твердо убеждены, что батюшку атамана Василия Васильевича Рубцова никакой каменный мешок не удержит, и не знали, когда это может случиться, так как караулы в доме предварительного заключения были строги и Рубцову невозможно было дать о себе знать.
Ехать на квартиру к Капустняку, или в обычный трактир «Царьград» атаман боялся. Мало ли что могло произойти во время его двухнедельного отсутствия… Он не знал даже, не арестован ли еще кто из шайки… словом, боясь попасться снова в руки сыщиков, Рубцов на первое время хотел себя вполне обезопасить, и потому нарочно выбрал такое нейтральное место, как квартира Корейшева, известного ростовщика и закладчика, с которым, притом, был связан самыми крепкими узами — взаимным денежным интересом… От него лучше, чем от кого-либо он мог узнать о положении дел, так как его логовище посещали не одни только воры и грабители, но порой и сыскная полиция, понявшая, что с правильно организованной шайкой, имевшей свои склады, и своих агентов во всех больших центрах, бороться невозможно. И потому, в крайних случаях, как, например, в случае пропажи вещей у великих мира, от которых зависела их карьера, являвшихся униженно выпрашивать, или даже покупать украденные вещи.
Пров Антонович держал себя с этими господами очень надменно и сдержанно, иногда позволяя себе маленькие шуточки на счет их профессии, но никогда не отказывал в помощи, и редко, когда не разыскивал и не продавал «за свою цену» сыщику необходимую ему вещь… Таким образом, он попадал в две цели — сыщики, пользующиеся его благорасположением, скоро и быстро разыскивали похищенное у лиц высокостоящих, и потому шибко шли в гору в служебной иерархии и, в свою очередь, платили ему тем, что сквозь на его деятельность, и никогда еще ни один полицейский протокол не был составлен у него на квартире, и хотя полиция сообща с следователем несколько раз проводила у него обыски, но всегда находился кто-либо из благоприятелей, который вовремя давал ему знать о надвигающейся грозе, и она приходила и проносилась безвредно…
Так и теперь, в виду нескольких смутных указаний, что Пров Антонович сильно скомпрометирован в одном крупном воровстве, совершенном во время ареста Рубцова кем-то из его товарищей, у скупщика-закладчика был сделан внезапный обыск-выемка. Но предуведомленный благоприятелем, Пров успел часть поличного спустить с рук, а часть спрятать так в погребок своей квартиры, что после трехчасового обыска следователь и полиция, не найдя ничего подозрительного, и даже сомнительного, должны были в смущении удалиться. Во все время обыска, Пров был положительно невозмутим, и только порой подзадоривал полицейских, тщательно шаривших по стенам и в полу.
— Ищи! Ищи, голубчик! — авось найдешь… награду дадут!.. — говорил он с ядовитой улыбкой… Шарь! Шарь!.. Апорт иси!..
Следователь и частный пристав несколько раз делали ему замечание о непристойности подобных выходок, но он смеялся им в ответ, как человек вполне уверенный в своей правоте и невинности.
— Помилуйте, ваше высокоблагородие, как не порадоваться, охотничье сердце замирает… Ваши молодцы, словно «легаши» дичь ищут!.. Ай, хорошо! Ай, как хорошо!
Обыск кончился, как и все прежние, ничем, и следователь, и частный пристав с компанией уехали часа за два перед тем, как во двор к нему вошел Рубцов… Уже почти дойдя до дверей, выходящих в темные сенцы со сводами, атаман инстинктивно ощупал карман, находившийся на левой, внутренней поле шубы, там оказался железный кастет, и маленький кожаный портмоне с мелочью. Предусмотрительный Капустняк, по инициативе которого дежурный ежедневно караулил бегство атамана, не забыл положить в заготовленную шубу оружие и деньги на всякий случай.
Удостоверившись, что на случай нежданного нападения, он все-таки не безоружен, Рубцов, смело вступил под своды сенцов, и тихо потянул к себе за кольцо, обитое грубой темно-зеленой клеенкой, дверь, ведущую в комнаты самого закладчика. Дверь тихо растворилась, и клубы теплого пара обдали атамана. Он огляделся. В первой комнате, служившей прихожей и кухней, никого не было, из второй, отделенной от первой только перегородкой, не доходящей до потолка, слышались голоса и какое-то, не то болезненное, не то пьяное всхлипывание.
Тихонько притворив дверь, чтобы не встревожить говоривших, атаман стал вслушиваться… Он тотчас узнал голоса: говорил Пров Антонович, а всхлипывал и как-то слезно причитал Дятел, тот самый Дятел, который словно в воду канул после похищения ребенка Карзановой… Он был пьян и, видимо, крайне опечален.
— Да ты верно ли знаешь, дурья твоя голова, — убеждал его Пров, — что Василису прикончили… Быть этого не может!.. С какой стати… за что?
— Убили… зарезали! — хныкал Дятел… ошибиться нельзя… ее, самую ее… Я и у капитанши справлялся… ее… убили!..
— А почем капитанша знает… мелет по-пустому?..
— Не может она молоть мне… я против нее слово знаю… такое слово знаю… да и Гришка Шило врать не станет…
— Гришка Шило? — этот что еще врал…
— Он не врал… — жаль, говорит, было убивать Василису, да как атамана ослушаться… Капут тогда — вот оно что?! Убили! Убили! — снова ударив кулаком по столу, так, что стакан и бутылки зазвенели, чуть не закричал Дятел…
— Атаман приказал?! Не может этого быть? — определенно заметил Пров, — вранье одно, зачем ему было своих верных слуг убивать… ну, ты скажи, за что?!
— Была за нами вина, это правда… что правда, то правда… хотели утаить, да убивать-то за что же!.. Нет, уж этого я ему не прощу… не прощу!.. Как вернулся я из Ладоги, да узнал, что Василисы нет… я к нему… чуть сам было не попался, арестован… Я к товарищу Федьке Капустняку, а он посмеивается… спроси, говорит, у атамана, где твоя Василиса… я к тому, я к другому… Ни слуха, ни духа… один только Гришка Шило под пьяную руку выболтал, и запил с того дня… эх, как запил!.. То есть, попадись теперь мне этот треклятый атаман… Мокро бы осталось… За что… ну за что, скажи на милость, убили Василису?!
— Да, ведь, ты же сам сказал — была вина!.. — возразил Пров… — ведь была же…
— Ну что же, что была вина… она и теперь есть… И никому-то той тайны не выведать… не проведать… понапрасну убили…
— Ну да я, не я буду, если я ему проклятому не вымещу… кажись, сам готов бы в Сибирь идти, только уж и его голубчика на каторгу!.. Да что мы на него, словно на идола какого молимся, что мы ему в зубы то смотрим, да куражиться над собой даем?! Мы и сами не хуже его, вот что… Атаман! Атаман! — передразнил Дятел, — чем мы сами не атаманы… захочу я, так я такую себе компанию соберу… теплые ребята!.. На подбор! Благо теперь Васька-то в остроге… меня они атаманом выбирают! Я им покажу, кто я такой, сам Петр Дятел по прозванью! Вот я каков!! — опять тяжеловесный удар кулака потряс стол и даже пол комнаты…
— Ну, что ты врешь, ну, кто за тобой пойдет! Какой ты атаман! — поддразнивал Дятла Пров…
— Ну, уж это наше дело!.. Захочу, все пойдут! — наливая себе еще стакан водки, хвастал Дятел.
— Так, разве лядящий какой, из карманников…
— За мной все пойдут… все пойдут… — настаивал пьяный разбойник…
— Что же у тебя сила богатырская али казна золотая? — нарочно желая выведать больше сведений от окончательно пьяневшего Дятла, дразнил его закладчик.
— Чем удивил… Казна золотая!.. Да захочу я… свистну только, милльон получу!..
— Милльон! — много меньше! — шутил Пров, — ты милльона то и не сосчитаешь!.. Эх ты, чудо богатырь!..
— Кто, я!.. Как ты смеешь так со мной говорить, или забыл кто я? — вдруг, ни с того ни с сего закричал на закладчика разбойник, в котором вино окончательно затуманило рассудок… Я тебе покажу, кто я! — грузно подымаясь с места, произнес он. — Денег! Подавай денег! — стуча бутылкой по столу, кричал Дятел. — Мы теперь одни, брат… и я тебе атаман!.. Денег!
Хозяин, видя, что дело худо, и что беспокойный гость может пустить в ход широкий нож, черенок которого он приметил за его голенищем, также быстро встал и направился к двери, ведущей в прихожую, где сбросив шубу и закрыв на крюк входную дверь, Рубцов стоял, вплотную прижавшись к перегородке, у самой двери, и, конечно, не проронил ни одного слова из разговора двух негодяев. При замечании Дятла, что Василиса убита напрасно, и что у него есть средство, если пожелает, получить хоть миллион, атаман насторожился… Это хвастовство, в связи с тем, что Дятел только что вернулся из Ладоги, навело его на мысль, что ребенок, которого Василиса передала Капустняку, не тот, которого они выкрали у Карзановой. Эта мысль и раньше приходила ему в голову, но теперь возродилась с новой силой, и он все ждал, не скажет ли еще что под пьяную руку Дятел, чтобы совсем убедиться в подлоге. Но разговор внезапно принял совсем другой оборот, и атаман, прекрасно зная характер своего бывшего помощника, понял, что теперь у Дятла наступает кризис пьяного бешенства и потому приготовился на всякий случай…
— Куда ты! Постой, я покажу тебе кто я! — хрипел Дятел, вылезая из-за стола и направляясь к хозяину. — Куда ты!.. Денег давай!..
Но хозяин не слушал далее, и быстро отворил дверь в прихожую. Крик ужаса вырвался у него из груди, когда он увидал прижавшегося к стене человека в судейском вицмундире, в котором с первого взгляда не узнал Рубцова. Эта моментальная задержка чуть не стоила ему жизни… Дятел уже настиг его и готов был ударить в спину широким ножом, который успел выхватить из-за голенища… Пров сделал отчаянное движение в сторону, но споткнулся об лавку и упал на пол. Он уже погиб, страшный нож разбойника был всего в двух вершках от его груди, вдруг послышался резкий удар, словно о твердую доску… Это атаман быстрым ударом кастета, направленным в голову, поразил разъяренного разбойника… Нож выпал из его руки, и он, словно подкошенный, без стона рухнул на кирпичный пол прихожей…