хватил его, и быстро осмотрев, сунул в свой карман? Теперь надо было спасать похищенные деньги… Голова его кружилась, в виски стучало, шатаясь, добрался он до двери и хотел было выскочить в коридор вагона, как слабый стон Юзи, начинавшей приходить в сознание, заставил его обернуться. Броситься к ней, вылить остаток хлороформа на платок, прижатый к её лицу, было делом нескольких секунд и прежнее окоченение охватило её члены. Она была уже более не опасна. Рубцов, тоже почти усыпленный действием страшного наркотического, чувствовал, что готов потерять сознание, и сознавая всю опасность своего положения, делал сверхъестественные усилия, чтобы не заснуть и выбраться из этой одуряющей атмосферы. Наконец, ему удалось приоткрыть дверь и вдохнуть полной грудью струю чистого воздуха. С этой минуты он был спасен.
Выбравшись в коридор, Рубцов взглянул на часы и стал прислушиваться к ходу машины. Было три часа ночи, и поезд подходил к Динабургу. Вот мелькнули первые фонари, и поезд с грохотом подкатил к дебаркадеру.
Но раньше, чем поезд остановился, Рубцов уже соскочил на платформу, и смешался с ожидавшей публикой.
Через минуту он уже был на заднем крыльце станции и ехал в коляске по направлению к лучшей гостинице в городе.
Но видно, на половине дороги его мысли изменились, и он приказал везти себя по Виленской улице доехав до площадки, которой замыкается эта улица, он соскочил с приножки, расплатился с извозчиком, и скрылся в одном из бесчисленных, темных переулков этой еврейской части города. Как человек, который хорошо знает свою дорогу, он миновал три пересекающих переулка, выбрался на четвертый, повернул за угол и смело вошел в калитку полуразвалившегося каменного дома, отгороженного от других, подобных же старым деревянным забором.
Большая злобная собака, спавшая в деревянной конуре, кинулась с бешеным лаем на пришельца, готовая растерзать дерзкого.
— Молчи, Шалик… или не узнал, — проговорил Рубцов, и в ту же минуту собака, очевидно, узнав посетителя, с радостным визгом начала вертеться у его ног…
— Ей! Кто там?.. — раздался откуда-то сверху заспанный хриплый голос человека, разбуженного лаем собаки. Чего шляешься…
— Иль не узнал… Вот Шалик умней тебя, сразу признал, — отвечал, улыбаясь, Рубцов.
— А… это гашпадин Василий Васильевич… ах, как мы рады… ах как мы рады… будем вше, и Мойша, и Соломон, и Мордка… — залепетал тот же голос с сильнейшим еврейским акцентом.
— Ну, ну, Соломонья морда, отворяй двери, а то того гляди охотники нагрянут.
— Сейчас… Сейчас… — послышалось шлепанье туфель, и шаги человека по лестнице. Дверь на крыльцо отворилась и на Рубцова пахнуло резким запахом чеснока, прогорклого, масла и какой-то кислятины.
— Что это у вас везде такая вонь?.. — невольно спросил Рубцов, поднимаясь по темной лестнице.
— Жвестно… запах… еврейский запах… без него никак не можно… гашпадин атаман… Извините… а вот спрошу я вас… от шубы пана атамана очень кисло воняет.
— В том-то и дело, что воняет… надо эту шубу уничтожить, и достать мне другую.
— Уничтожить? Зачем уничтожить… мы ее спрададим… гешефт будет.
— Ни, ни! Чтобы потом доискались… сказано в печь… так в печь… а мне другую.
— Хоть пять, хоть десять… только такой шуба и в печь, гевалт [Насилие (идиш).]!..
— Молчать! — крикнул атаман, и тотчас же нагнулся, чтобы войти в полутемную комнатку, служившую жилищем для его спутника.
— Завтра вы все мне будете нужны, и ты, и Мойша, и Соломон, и Мордка… даже Ривку пригласите.
— Они все здесь, пан атаман… вше в мясте [Городе — Прим. автора.].
— Ну и отлично… а теперь спать!.. А ты, марш за шубой… чтобы на зорьке была!..
— Жвините… ми шубу вам достанем… такой шуба нет у самого полицмейстера… Вы мне скажите: Йоська, достань мне золотова шубу… Йоська вше может достать.
— Вон! Спать хочу! — резко приказал Рубцов, и Йоська исчез как по волшебству.
Оставшись один, атаман запер дверь на крюк и при свете небольшой керосиновой лампочки стал осматривать бумаги, выкраденные у Юзи.
Отбросив в сторону билеты, которых, как помнит читатель, было больше чем на сто тысяч, он внимательно стал пересчитывать пачку переводных векселей, снятую с груди молодой женщины…
Цифра в миллион пятьсот тысяч фунтов стерлингов ошеломила, опьянила и его… руки его дрожали, в глазах сверкал дикий, торжествующий огонь… он бережно сложил векселя и хотел было их спрятать в карман, но желание еще раз убедиться, что это колоссальное богатство не один бред его фантазии, заставило снова пересчитать векселя и прочесть их текст.
Он не ошибся в сумме… их было ровно на один миллион пятьсот тысяч фунтов, но они не стоили в его руках ни гроша, они все были именные и на них не было бланка…
При этом открытии разбойник побледнел, проклятие сорвалось с его стиснутых губ, и он страшным ударом кулака чуть не расщепил доску стола…
— Анафема! — чуть не закричал он… ну хорошо… доберусь я и до тебя… заставлю я тебя поставить здесь свои бланки, хотя бы для этого мне пришлось вырвать душу из твоего проклятого тела!
Глава IVСмерть
Вернемся теперь к Юзе.
В Динабурге курьерский поезд стоял около пятнадцати минут, но уже с самого прихода поезда толпа пассажиров стала осаждать вагон, в котором сидела Юзя. Сильный запах хлороформа, пахнувший прямо на пассажира, искавшего себе места и случайно отворившего купе, поднял на ноги всю прислугу поезда… Занавеска, скрывавшая фонарик, была отдернута, и глазам многочисленных свидетелей представилась потрясающая картина: в изорванном лифе, полуобнаженная, с лицом закрытом красным фуляровым платком, Юзя лежала без малейших признаков жизни. Тело её имело твердость и холод камня… Разбойник не щадил своих жертв, прием хлороформа был так велик, что несчастная заснула вечным сном!.. Переполох в поезде поднялся страшный, разбудили местного станционного под-доктора, а тот мог только констатировать факт смерти от излишнего употребления хлороформа, и посоветовать немедленно отцепить вагон, в котором лежала покойница, так как тяжелый удушливый запах начал распространяться по всему вагону. Произошла задержка на несколько минут… и все пассажиры, ехавшие в поезде, конечно пошли смотреть на несчастную, которую, по указанию доктора, прибывшего немедленно, перенесли из душного вагона на свежий воздух, рассчитывая, что она еще может очнуться… Но все было кончено… Юзя перестала существовать.
В семейном вагоне первого класса, у окна сидело двое мужчин, они с напряженным вниманием вглядывались в темноту, стараясь рассмотреть, что случилось… До них смутно доносились голоса… Убита! Отравлена! Но ни тот, ни другой не сделали даже попытки выйти и посмотреть в чем дело… Оба они были молоды, но на лицах обоих лежала какая-то безысходная дума… им было не до внешних впечатлений, их собственная жизнь была страшная, мучительная драма, и если они не погибли окончательно, то исключительно благодаря случаю. Один был, уже известный нам, князь Александр Перекатипольев, другой — неудавшийся ученик капитана Цукато, Андрей Борщов. Им казалось, что тысячи глаз устремлены на них, что все их знают, и они бежали под влиянием какого-то необъяснимого чувства стыда!.. Бежали, а куда?.. Они сами не знали… Туда, куда приведет их слепая судьба…
Две старушки, Борщова и Перекатипольева, ничего не знающие о тех страшных нравственных страданиях, которые пришлось испытать их детям, счастливые и довольные переменой обстановки и свиданием с детьми, мирно спали на мягких диванах. Они и не подозревали, какая тяжелая гроза пронеслась над их кровными. Они не читали газет, а дети не хотели омрачать радость свиданья рассказом о пережитых испытаниях.
Вдруг Борщов вздрогнул и отбросился от окна.
— Она! Боже! — прошептал он глухо.
— Кто? Где? — замечая его бледность и волнение, спросил князь, схватив его за руку.
— Там, вон, вон она! — твердил Борщов, указывая на окно.
Молодой человек взглянул и вздрогнул в свою очередь. Как раз против окошка вагона, на диване лежала Юзя и ее старались привести в чувство доктора.
— Юзя! — шепнул князь Борщову, — Господи, что с ней?..
— Вы ее знаете? — вместо ответа спросил тот.
— Давно… но что с вами… вы бледнеете…
— Нет, ничего. Это только нервное впечатление, неожиданность… Но, Бога ради, что с ней?..
И он еще пристальней стал всматриваться в окно. Потеряв всякую надежду, доктора отошли от несчастной и один из них тихонько закрыл ей один из глаз, веку которого они нарочно поднимали, чтобы убедиться в смерти.
Несколько человек из публики сняли шапки и перекрестились. Не было никакого сомнения — она была мертва!..
Борщов не выдержал, он быстро подошел к дверцам, и приоткрыв их, подозвал кондуктора, стоявшего рядом.
— Что случилось? Скажите, Бога ради, что случилось?
— Пассажирка первого класса скончалась, — хладнокровно отвечал невозмутимый служитель, — частенько это бывает.
— Как, умерла?.. Отчего?..
— А Бог ее знает… болтают, отравлена, или отравилась… кто их разберет!.. Вздор один, кому отравить… в вагоне не одна она была!..
Раздавшийся в это время третий звонок прервал разговор. Поезд медленно стал удаляться от платформы, оставляя за собой эту несчастную, теперь покинутую всеми. Борщов вернулся на свое место и набожно перекрестился…
Поезд снова мчался с ужасающей быстротой.
Конечно, едва успел уйти поезд, как явилась полиция и следователь, вызванные на место происшествия станционным жандармом… Началось дознание и опрос прислуги вагона, оставленного на станции. Уже с первых шагов следствия, стало очевидным, что следователь имеет дело с преступлением. Положение трупа в вагоне, отсутствие склянки, содержавшей наркотическое, и наконец, самый вид полуизорванного костюма, ясно доказывали, что здесь было не только отравление, но и насилие… По показанию кондуктора, осматривавшего билеты, в одном с ней отделении сидел какой-то господин в енотовой шубе, ехавший по билету в Варшаву, а между тем, когда поезд тронулся дальше, кроме семейства князя Перекатипольева, ехавшего в отдельном семейном вагоне, других пассажиров первого класса до Варшавы не было… Надо было предполагать, что господин в енотовой шубе остался в Динабурге. Извозчики, бывшие на вокзале, допрошенные следователем, показали, что едва успел прийти поезд, с вокзала поехал с извозчиком № 136-м какой-то высокий господин в шубе, что им показалось довольно странным, так как погода, несмотря на декабрь месяц, была теплая. Это мог быть только пассажир. Извозчик № 136, уже успевший вернуться на поезд, показал, что, действительно, он возил какого-то господина в шубе, что тот приказал сначала везти в лучшую гостиницу, а потом переменил приказание, и сошел на Виленской улице, с ним не было никакого багажу, но как извозчик мог заметить, от него, или вернее от его шубы сильно пахло чем-то кислым… Приведенный к трупу Юзи, и едва ощутив острый запах хлороформа, все еще отделявшийся от одежды несчастной, извозчик не колеблясь признал его. Теперь не было никакого сомнения, убийца находился в Динабурге, и вся полиция, крайне встревоженн