На этот раз, вместо хозяина, к отверстию в люк подошел мнимый Корицкий, при одном взгляде на которого, в его новом преображенном виде, Клюверс окончательно растерялся и как бы окаменел… Перед ним стоял его злейший враг Рубцов, тот самый Рубцов, которого он надул, обделил, предал полиции, и этот Рубцов стоит, смотрит на него, запертого, как зверь в клетке, и улыбается…
— Что, брат, узнал?! — шутил атаман, — говорил я тебе, не удержат меня ни стены каменные, ни цепи железные — не верил… ну, теперь посмотрим, как-то ты, друг любезный, вырвешься из этого подвальчика…
— Есть! — прохрипел Клюверс, хорошо понимая, что с таким человеком, как Рубцов, диалектика бесполезна.
— Что же, можно… прейскурант вам подан, что прикажете подать?
— Что-нибудь! Бога ради, что-нибудь, умираю…
— Все, что изволите заказать… мы вас голодом морить вовсе и не желаем, а провизия очень дорога…
— Слышал… но будьте милостивы… берите, что хотите, только кормите…
— Зачем — что хотите… у нас на все такса… копейки больше не возьмем… Что прикажете подать?
— Но подумайте… могу ли я… пятьсот тысяч за кусок мяса… Это сумасшествие…
— А если не можете… к чему же беспокоить нас, — атаман уже взялся за крышку люка, чтобы запереть его, но отчаянный вопль Клюверса заставил его остановиться.
— Постойте… постойте… я согласен, на все согласен… но у меня нет таких денег.
— Ну, что же? Коли наличных нет, мы возьмем билетами!.. Только бланчик поставьте, а у вас их целая пачка… так-то-с!
Клюверс вздрогнул, он вспомнил, что разбойник не дальше, как вчера, передал ему целую пачку векселей, и что смешно было бы скрывать их от него теперь.
— А вот чернила и перышко, — говорил Рубцов, ставя на пол, около самого люка, пузырек с чернилами и перо… — покорнейше прошу… Только прошу без фальши, потому все равно, пока не получу денег в банке, до тех пор отсюда вас не выпущу.
Клюверс взял дрожащей рукой перо, достал из кармана пакет с переводными векселями, и, вынув один из них, стал писать бланк. Рубцов и хозяин впились в него глазами. Когда он кончил, Рубцов взял в руки вексель и внимательно прочел бланк, — он был совсем форменный.
— Ну-с, Казимир Яковлевич… чего прикажете?..
— Есть что-нибудь…. скорей, скорей… — хрипел несчастный, желая выбраться из люка, но Рубцов с хозяином устроили крышу так, что у пленника только одна голова с руками могла показаться из-под пола.
Чрез несколько минут, показавшихся Клюверсу вечностью, хозяин сам принес ему на тарелке зразу, но без хлеба, и для того, чтобы получить полситника, и стакан воды, Клюверс должен был поставить бланк на втором векселе.
Надо ли говорить, что чрез несколько дней, все векселя перешли в карман Рубцова, а Клюверс, исхудавший как щепка, скорее походил на скелет, чем на живого человека. С того момента, когда последний вексель перешел в собственность Рубцова, обращение с ним резко переменилось, ему стали давать уже бесплатно все, что он требовал, но не хотели выпускать из подземелья, до тех пор, пока в банке не будут учтены переданные им векселя. Решено было, что в тот же день Рубцов отправится с ними через границу, и постарается учесть их в Вене, затем вернется, чтобы поделиться с товарищами и выпустить Клюверса, предоставив ему бежать куда угодно.
В ожидании трудного и опасного пути, который ему предстояло сделать ночью, Рубцов лег спать, а хозяин, по обыкновению плотно притворив люк над заключенным Клюверсом, вышел в сени.
В его разбойничьей голове давно уже созрел смелый план: одному, с товарищами, воспользоваться отнятым от Клюверса капиталом. Он твердо был уверен, что впятером они легко справятся с атаманом, а тогда — концы в воду, сжечь весь фольварк с Клюверсом и Рубцовым и смело бежать за границу.
Громадность цифры, отобранной у миллионера, ослепила, уничтожила его жидовскую душонку, и он первый готов был вонзить нож в сердце Рубцова, который раньше этого, два раза спасал ему жизнь.
Жиды сговариваются скоро.
Судьба Рубцова была решена.
Глава IXНападение
Евреи, которые составили теперь, вместе с хозяином фольварка, заговор убить и ограбить Рубцова, два года состояли раньше этого в его шайке, наводившей страх и ужас на всю Бессарабию. Грабежи сменялись убийствами, насилиями, поджогами, которые сопровождались такими сценами утонченного варварства, что в простом народе сложилось убеждение, что это не люди, а дьяволы. Для преследования и поимки их была наряжена целая экспедиция, но в течение целых шести месяцев все усилия её были тщетны. Разбойники имели правильно организованную «караульную службу», а все еврейское население, которое они из принципа не трогали, служило им поголовно лазутчиками-укрывателями, а, при случае, и лжесвидетелями… У них была своя почта, свей собственный телеграфный шифр, и они под носом ничего не понимающих властей, по телеграфу давали друг другу самые точные сведения о всяком новом движении преследующих войск.
Но, как ни умен и сметлив был их атаман Рубец, как ни ловко была построена вся махинация, но в один прекрасный день, благодаря чистой случайности, вся почти шайка в числе 16-ти человек была окружена и схвачена, и только один атаман, не столько силой, сколько ловкостью отбился от преследовавших и успел скрыться… остальные были связаны и препровождены в тюремный замок. Дело было слишком явное… Разбойников почти все население знало в лицо. Ожесточение против них всего русского населения было таково, что, если бы их не защитила полиция, они бы были растерзаны толпой, когда их вели в острог. Военное начальство, по телеграфу просило разрешения, в виду неслыханной дерзости злодеев, и паники, наведенной на целую страну, назначить над преступниками военный полевой суд. Представление было уважено, и из числа шестнадцати, одиннадцать было приговорено к каторге на разные сроки, а пятеро к смертной казни…
Суровость приговора, казалось, все еще не удовлетворила население. Стали ходить слухи, что «прочих» помилуют, но получилась только телеграмма, что начальник округа конфирмирует приговор, и день казни был назначен.
С вечера еще, за высокой стеной тюремного замка виднелись верхушки пяти черных столбов с перекладинами… это строили за тюремной оградой виселицы для осужденных… Все жители Кишинева были того же мнения, что недостает еще одной, для главного виновника всех этих преступлений… для страшного атамана «Рубца», который, словно в воду канул после разгрома своей шайки.
Но хитрый и ловкий атаман не дремал… он не скрылся, и только, по обыкновению, переменив облик, что делал, как мы уже видели, очень легко, напрягал все силы ума, чтобы спасти товарищей…
К утру дня, назначенного для казни, толпы народа устремились к острогу… Было еще очень рано… Чуть брезжилось, но несмотря на то, зловещие темные тени виселиц, видневшихся еще с вечера, исчезли… Они были очевидно, убраны за ночь.
Но что же случилось?.. Неужели помиловали?.. Неужели оставили их в живых?.. Эти страшные вопросы волновали всех и каждого, кто принимал какое-либо участие в процессе… Кишиневцы по опыту знали, что из Сибири люди возвращаются, и тогда… Они с ужасом начинали вспоминать те проклятия и угрозы, которыми осыпали подсудимые свидетелей обвинения… Они сердцем чуяли, что свершилось что-то недоброе…
Пораженная, ничего непонимающая масса народа недолго стояла в этом мучительном неведенье… Скоро страшная, потрясающая весть разнеслась, как удар грома, и вся эта многотысячная толпа, охваченная одним «стадным» чувством панического страха, бросилась бежать к своим жилищам, спасать и охранять свои семейства и имущества.
Надо ли говорить, какая весть переполошила все население?.. В эту ночь случилось невероятное, неслыханное происшествие: все пять, приговоренных к смертной казни, разбойников бежали из отдельной самой крепкой, самой секретной камеры, куда их посадили… Длинный подкоп, начинавшийся в печи, которая никогда не топилась, выходил за острогом среди густого бурьяна, и указал путь, которым бежали приговоренные… Но, что больше всего смущало и тревожило и начальство, и город, это записка, оставленная на нарах покинутой камеры.
«Вы нас приговорили повесить, а мы вас сожжем живыми.
До свиданья!..
Рубцов и Ко»
Эти две строки долго не давали спать многим и очень многим в городе и в окрестностях. Народ видел только в этом поблажку властей, да помощь еврейских родичей, и несколько кровопролитных схваток, вспыхнули одновременно в разных местах, но были скоро подавлены войсками и полицией…
Все ждали нечто худшее, ждали мести и расправы со стороны Рубцова. Но проходили недели, месяцы, ни об нем, ни об его шайке не было ни слуха, ни духа, словно в воду канули, и немудрено… Дело объяснилось очень просто. Из всей громадной шайки спаслось всего пять человек, но они были окончательно деморализованы судом и смертным приговором, и уже не годились больше для энергичной деятельности… Награбленных и во время припрятанных денег у них было много, и они, поделившись и выделив атаману спасителю тройную часть, разошлись. Он направился в город П-в, и затем в Петербург, а они тайком, забрав кое-кого из сродников, переселились в Радомскую губернию, и занялись более спокойным ремеслом контрабандистов.
Связь их с атаманом, однако, не прекращалась, и он несколько раз через них переправлял за границу и продавал в Вене и Пеште разные ценные вещи, награбленные в Петербурге и Москве…
Рассчитывая на них, как на людей, которые ему обязаны жизнью (подкоп в кишиневском остроге был заблаговременно устроен им «на всякий случай»), Рубцов, не колеблясь, вверил секрет предприятия с Клюверсом хозяину фольварка. Он смело мог рассчитывать на благодарность и спокойно спал теперь в ожидании удобной минуты для побега…
А между тем, в сарае, около дома, шли совсем особые приготовления… Два еврея, из числа участвовавших в заговоре против атамана, снимали с шестов новую «сеть-наметку», и пробовали её на крепость.