Затем произошло что-то вроде генеральной репетиции. Один из них лег на солому, и притворился спящим, а другой с расстояния набросил на него сеть, которая тотчас же опутала руки и ноги лежащего и лишила его возможности двигаться… это повторялось несколько раз.
— Ой! Хорошего дела! Ой, хорошего дела!.. — приговаривал хозяин фольварка, наблюдавший в двери за репетицией… — Ой, Мойша! Там не сробей, а то мы вше пропали!..
Бросивший сеть еврей, огромного роста, безобразного дикого вида и громадной силы, ничего не отвечал, и только сверкнул глазами, да оскалил свои громадные, желтые, волчьи зубы, и стал опять собирать сеть.
— Все готово?.. — тихо спросил хозяин, прикладывая палец ко рту… Мойша ничего не отвечал, но подобрав сеть, пошел к выходу.
На дворе стало совсем темно… Ветер выл и свистал среди строений, резкий и мелкий снежок так и сек лицо… Время для побега через границу было самое подходящее, атаман мог проснуться каждую минуту.
Тихо сбросив с себя сапоги, пробиралась шайка, предводимая хозяином, за которым шел Мойша, с сетью наготове, в сенцы жилого дома. Заранее смазанная дверь не скрипнула, и евреи, словно привидения, неслышно вступили в комнату, где словно убитый, уткнувшись лицом в подушку, спал Рубцов.
Глава XНападение
Убийцы вошли и остановились… Они колебались, они трусили этого человека, которому привыкли повиноваться, они боялись его даже сонного… Проснись он, сделай малейшее движение, и они разбежались бы, как перепуганные шакалы, но атаман спал мертвым сном, и его неподвижность, казалось, воодушевляла этих трусов-убийц.
Мойша, державший сеть наготове, размахнулся все затаили дыхание и со страхом инстинктивно оглянулись, чтобы убедиться, есть ли путь к спасению, на случай неудачи покушения.
Два раза поднимал еврей свою, обшитую круглыми свинцами и кружками бересты, сеть, и два раза от волнения и страха не решался опутать ею атамана. Наконец, хозяин фольварка, более храбрый и предприимчивый, чем другие, подтолкнул его руку. Тот вздрогнул и чуть не выронил сеть, при этом один из привязанных свинцов стукнул по полу.
Атаман во сне услыхал стук и инстинктивно сделал движение на кровати, еще мгновение и он бы очнулся и бросился сам на нападающих. Но было уже поздно, сеть свистнула в воздухе и в одно мгновение накрыла и его, и кровать своей прозрачной тканью.
Дикий, нечеловеческий крик вырвался у разбойников, которые теперь, как сорвавшиеся с цепи дикие звери, бросились на атамана. Он был мгновенно смят всей этой массой навалившихся на него тел, спутан по рукам и ногам обившейся сетью и крепко-накрепко скручен веревками
Он не мог сделать, в таком виде, ни малейшего движения, и с отчаяньем, смешанным с неукротимым бешенством, глядел на своих бывших помощников, теперь своих злейших врагов… Он понимал, что погиб, погиб безвозвратно, и что ожидать пощады от разбойника то же, что рассчитывать, что голодная гиена не тронет попавшейся ей жертвы.
Стиснув зубы и не испустив ни одного стона, он только смотрел и наблюдал, с какой быстротой и ловкостью связывали и опутывали его, лежащего и беспомощного, его же товарищи, вырученные и спасенные им от позорной петли.
Когда операция связывания была окончена, то наступил другой вопрос, каким же образом отобрать у атамана взятые им у Клюверса векселя?..
Хозяин сам видел, как Рубцов прятал их в кожаную сумку, которую носил на груди, под сюртуком, но как достать теперь эту сумку, когда она, вместе с атаманом, в несколько раз обмотана сетью… Развязать сеть?.. — но это значит освободить руку или ногу Рубцова, а они знали, что с мускульной силой, которой был одарен атаман, шутить нельзя, но и тут сметливый хозяин выручил остальных… Схватив короткий, широкий, и очень острый нож, который наготове был у него за сапогом, он подошел к лежащему на полу атаману, и приказав, для безопасности, остальной шайке навалиться ему на руки и на ноги, смелым движением разрезал сеть и сюртук против груди, перерезал ремни и достал сумку.
Броситься с ней к окну, раскрыть, и убедиться, что все богатство, все эти кровавые миллионы еще в ней, было делом одного мгновения… Остальные евреи, алчные, жадные до денег, не могли пересилить в себе чувства жадного любопытства, и тоже бросились к окну, смотреть на ограбленные документы. Каждый из них хотел не только видеть, но осязать, ощупать эти узенькие клочки бумаги, про баснословную ценность которых у них сложились самые фантастические понятия… Они теперь готовы были передраться друг с другом из-за этих денег.
Хозяин понял это, он видел, что опьяненные успехом предприятия товарищи-разбойники готовы вырвать у него добычу… и инстинктивно сунул пачку векселей в карман… Но было уже поздно, восемь рук потянулось за этой пачкой, восемь рук схватились за его длиннополый сюртучишко, и в одно мгновение, хозяин, смятый, сваленный, полузадушенный, лежал связанный на полу рядом с Рубцовым, а остальные, отделавшись еще от одного пайщика, делили между собой отбитую добычу… Никогда глаз человеческий, в минуты кормления голодных диких зверей, за железными прутьями клеток, в зверинцах, не видал такой страшной, дикой, безобразной и возмутительной картины, как эта дележка добычи, в глазах беспомощных, связанных, и, очевидно, обреченных на смерть товарищей… Старый еврей стонал, метался и старался высвободиться от веревок… Рубцов лежал мрачный и озлобленный, покоряясь ожидающей его участи… он знал, что ничто не может спасти его, и теперь, в мозгу его зрела только одна мысль, одно горячее желание — отомстить!
Накричавшись и наругавшись вволю, злодеи, наконец, поделили добычу, и с того мгновения словно паника охватила их. Каждый с лихорадочной поспешностью прятал на груди, в сапоги, в шапку, доставшуюся ему долю… у каждого была теперь только одна цель, одно желание — бежать, бежать, как можно скорее, заграницу, реализовать векселя и зажить барином…
Инстинктивно, все они, словно один человек, бросились к дверям… и столкнулись… Первый очнулся рыжий Мойша, бросавший сеть… Он что-то крикнул по-еврейски своим товарищам, и они остановились…
Один из них, Йосель, молодой, но крайне отвратительный и нечистоплотный парень, бросился в кухню и тотчас вернулся, неся большой молот на длинной ручке… Мойша вырвал его у него из рук и кинулся обратно в комнату, где лежали хозяин и Рубцов, и чуть не споткнулся на их тела, так как в комнате было уже совсем темно.
Молот в его могучих руках поднялся и с глухим шумом опустился… брызги крови и мозга разлетелись по комнате… Голова хозяина фольварка представляла теперь одну безобразную, окровавленную массу.
Остальные товарищи в страхе замерли и с ругательством стали вытирать капли крови, попавшие им на лица…
— Тише… сатана… — проговорил по-еврейски молодой еврей, нашедший молот: — бей тише, всех перекровянишь.
Но разбойник, казалось, не слыхал, молот опустился во второй раз… Послышался глухой треск… Все было кончено… Два тела лежали недвижимые, окровавленные, среди опьяневших от крови и денег грабителей. Теперь они не были страшны им более, и насколько в первую минуту они все стремились бежать, настолько теперь, уверенные в своей победе, в своей безнаказанности, они, будто сговорившись, решились уничтожить все следы преступления.
Комод, закрывавший люк, был моментально сдвинут с места и тела Рубцова и хозяина сброшены в открытый погреб… Дикий крик, раздавшийся оттуда, заставил разбойников вздрогнуть и отступить. Они забыли про Клюверса, все еще томившегося в подземелье. Инстинкт говорил, что надо и с ним покончить, но страх того, что он будет защищаться, сразу изменил их планы. Захлопнуть люк, задвинуть его комодом, завалить всю комнату мебелью, наскоро стасканной из других комнат, было делом нескольких минут. Керосину в кухне оказалась целая жестянка. Мебель, матрацы, пол и всякая рухлядь, были облиты им, и Мойша, игравший теперь первую роль между грабителями, быстро достал из кармана коробку спичек, зажег целую пачку и с дьявольской улыбкой бросил их среди лужи керосина. Он вспыхнул, и мгновенно густые клубы дыма повалили из охваченной огнем комнаты.
Но злодеев уже не было в доме. Знакомой дорогой, скрываясь между кустов и бурьянов, пробрались они на ту сторону Вислы.
Береговой стражник заметил эти тени, и хотел было остановить и окликнуть их, но они были уже далеко, на австрийской территории, и к тому же, его внимание было привлечено другим обстоятельством. В какой-нибудь сотне шагов, огонь вдруг вырвался из всех окошек массивного здания фольварка, и багровое зарево осветило окрестность.
Глава XIПожар
Поднялась тревога, в дальнем костеле ударили набат, со всех сторон к фольварку сбегался народ, но пожар принял такие размеры, что нечего было и думать отстоять здание.
Толпа кричала и галдела, не понимая, что значит то обстоятельство, что ни в доме, ни на дворе не было видно ни одной живой души, словно фольварк был необитаемый. Как вдруг дикие, пронзительные вопли, раздававшиеся, казалось, из-под земли, окончательно смутили толпу. Несколько человек стражников, с ломами и кирками бросились к каменному фундаменту здания, с той стороны, откуда дул ветер, и начали пробивать каменную кладку. Крики становились все слышнее и слышнее. Десятки рук отгребали отбитые камни, скоро образовалась дыра в фундаменте, и несколько кирпичей провалилось внутрь в открывшееся отверстие, и в ту же секунду оттуда появились чьи-то руки и отчаянный голос закричал по-русски:
— Спасите! Помогите!..
Мигом отверстие было увеличено, несчастного вытащили из-под обваливающегося, обхваченного пламенем дома, и несколько молодцов соскочило в провал, оказавшийся глубоким подпольем, чтобы посмотреть, нет ли еще какого живого существа в этом, обреченном на гибель, строении.
Скоро они появились обратно, неся на руках тело старого еврея, связанного и с раздробленной головой, и Рубцова, закутанного с головой, руками и ногами частой рыболовной сетью. Голова его тоже была вся облита запекшеюся кровью… но судорожные движения рук показывали, что он жив еще. И действительно, страшный удар молотка, которым хотел прикончить его Йоська, был нанесен почти впотьмах, и пришелся, совершенно случайно, по одному из кружков бересты, которыми была обшита сеть-наметка. Кружок был раздавлен ударом, но отчасти предохранил голову атамана и удар только на время лишил его сознания.