Дело начинало казаться все запутаннее и запутаннее. Теперь уже не было сомнения, что пожар не был случайностью, наоборот, было очевидно, что он был произведен, чтобы прикрыть преступление, жертвами которого были эти трое несчастных, вытащенных из-под развалин.
Войт гмины [Войт-польский высокопоставленный гражданский административный чиновник и высший представитель правительства сельской гмины, то есть коммуны (гмины), состоящей только из деревень], в участке которого находился этот фольварк, тотчас дал знать в Сандомир уездному начальнику, следователю и начальнику земской стражи, а пока сам начал производить дознание.
Оказалось, что первый, вытащенный из погреба человек (читатели, конечно, догадались, что это был Клюверс), по-видимому, ничем не ранен, но очень слаб и голоден. По его словам, он был проезжий по своим делам и, завезенный обманом на фольварк, томился в заключении в этом подвале больше шести дней. Что же касается других, найденных с ним, несчастных, отозвался незнанием, и показал только, что они были сброшены к нему ночью, за несколько минут до пожара, и что в полной темноте, в которой он находился, он не мог признать их. Соседи, и вся масса сбежавшегося люда тотчас же признали в убитом еврее — хозяина фольварка, несмотря на громадную рану, снесшую ему полголовы, но другого, еще живого человека, связанного сетью, узнать никто не мог. Это обстоятельство сбивало с толку всех, пока один из присутствовавших не подвел несколько отогревшегося и оправившегося Клюверса взглянуть на несчастного, лежавшего уже без сети на койке, в одной из уцелевших служб Фольварка.
— Рубцов! — вскрикнул Клюверс, узнавая разбойника, который при виде его вздрогнул и хотел соскочить с койки: — держите его! Это разбойник! Атаман разбойников! Смотрите, он убежит! Он убежит!..
Казалось, Рубцов хотел сказать что-то в ответ, но удержался. Ненависть и злоба сверкнули в его глазах, он чувствовал свою беспомощность, знал, что громадная рана на голове лишает его возможности двигаться, и видя своего врага, от которого не мог ждать пощады живым и на свободе, решился, в случае своей гибели, погубить и его… он уже составил план, и стиснув зубы от невыносимой боли, не испустил ни стона, пока его, ввиду прямого указания Клюверса, переносили в другую, более крупную комнату и заперли, приставив караул. Он ждал только прибытия начальства, чтобы сделать свое показание, и открыть имя Клюверса. Он был уверен, что и миллионер будет арестован тотчас же… а в остроге, пока потянется следствие, он еще вдоволь может отомстить ему.
Клюверс, казалось, тоже смекнул свое положение. В качестве потерпевшего, он, разумеется, не был арестован, и пользуясь свободой, вступил в разговоры с одним очень подвижным и расторопным еврейчиком, который стал сам приставать к нему с разговорами, как, да что?
Во время своего шестидневного плена, он очень хорошо обдумал и обсудил весь дальнейший план своих действий. Ему бы только добраться до границы, а там он безусловно свободен. Явных улик, по которым можно было требовать его выдачи от иностранных государств, против него не было. Никто, до дня его отъезда из Петербурга, не оспаривал его прав на Карзановское наследство, следовательно, его доверенный, всегда, во всякую минуту, мог снабдить его деньгами, которых было всегда несколько десятков тысяч в конторе. Годовой доход его был так велик, что если бы даже, через два-три года, он и проиграл процесс, с другими наследниками Карзанова, то уже этого двухгодичного дохода было бы вполне достаточно, чтобы жить богато и роскошно всю свою жизнь, где он пожелает!
Но как выбраться из России, где каждый знакомый является угрозой, каждое слово, сказанное разбойником Рубцовым, может привести его на каторгу?.. Читатели, конечно, помнят, что громадный капитал, захваченный Клюверсом, был весь в векселях, но кроме этих миллионных документов, в бумажнике его лежало еще несколько простых билетов и две сторублевых ассигнации. Об этих деньгах и не вспомнил Рубцов, отбирая от него миллионные векселя и на этом-то скромном капитале, половину которого, чтобы не возбудить подозрения, во время своего плена, Клюверс перепрятал из бумажника в сапог, строил он свой план спасения.
Прошло больше двух часов со времени начала пожара… последние догоревшие бревна строения обвалились, прогорели, и только дымящаяся куча мусора указывала место, где стоял фольварк.
Толпа разошлась, осталось только несколько евреев, хлопотавших над убитым стариком, у которого здесь не было родичей, да несколько стражников, поставленных у дверей избы, в которой лежал раненый Рубцов, прыгали и боролись, стараясь согреться быстрыми, движениями.
Но вот со стороны города послышались бубенчики, резкий звук бича, и через несколько мгновений, к уцелевшему живому строению подкатила бричка. Из неё выпрыгнул красивый, высокий, молодой человек, брюнет, в военном мундире, и статский, небольшого роста, в очках, с тщательно выбритым лицом. Первый был начальник земской стражи, капитан Мылов, второй — уездный доктор, Познаньский.
Наскоро спросив стражу и войтова гмины, вошел Мылов в комнату, где лежал раненый Рубцов.
Не успел он еще сделать ни одного вопроса, как разбойник, с трудом приподнимаясь, проговорил совсем слабым голосом.
— Ваше благородие… тут со мной вместе спасен еще один человек… прикажите его арестовать немедленно — это важный преступник, Казимир Клюверс!
— Сам-то ты кто? — резко перебил его Мылов, видя сразу, по приступу, с птицей какого полета он имеет дело.
— Кто я-то… ну, уж видно ваше счастье, что я вам попался… скрываться не буду, все равно узнаете… Только чур… держите крепче… Я Василий Рубцов!..
Мылов даже отскочил от постели раненого, так поразило его это признание. Сколько раз, во время своей службы, слышал о подвигах этого знаменитого разбойника… и теперь этот злодей у него в руках.
— И ты не врешь… — вырвалось у него.
— Такими вещами не шутят, ваше высокоблагородие, — прошептал раненый, — я открылся вам только потому, чтобы вы моим словам цену знали, и приказали бы арестовать Клюверса, который еще почище меня…
— Привести его сюда! — распорядился Мылов, и тотчас стражники кинулись исполнять приказание. Они вернулись встревоженные и недоумевающие. Потерпевшего от преступления и спасенного от пожарища человека не могли найти нигде… Он словно сквозь землю провалился…
Немудрено: шустрый еврейчик, полчаса тому назад, за двадцать пять рублей, пользуясь общей сумятицей, тайком препроводил его за границу, и, в этот час, Клюверс совершенно спокойно сидел в грязной корчме на австрийской территории и с жадностью утолял свой многодневный голод.
С Рубцовым, когда он узнал о побеге Клюверса, сделался нервный припадок, и он без чувств повалился на койку. Допрос пришлось отложить.
Глава XIIДопрос
Рубцова привезли в Сандомирский острог сильно замерзшим, и врачи долго не могли привести его в сознание. Наконец, их усилия увенчались успехом, арестант открыл глаза и очнулся от забытья. Судебный следователь, извещенный об этом, по просьбе Рубцова, тотчас же явился, и раненный арестант, не щадя себя, в ярких красках описал всю драму, которая совершилась на фольварке… Он рассказал подробно, как преследовал Клюверса, похитившего обманом громадную сумму из не принадлежащего ему наследства Карзановых, как заманил его в западню, обещав благополучный проезд за границу, как отобрал векселя с бланком, и как сам намеревался ехать с ними в Вену и получить по ним деньги… Рубцов в этом показании выставил себя каким-то чуть ли не добродетельным рыцарем, преследующим разбойника Клюверса, и умолял следователя, тотчас же дать знать телеграммой в Вену банкирской конторе Steimetz u С°, на имя которой были выданы векселя, не уплачивать по ним, так как они похищены, и, вместе с тем, также дать знать и прокурорскому надзору в Вену, с показанием примет всех четырех бежавших туда разбойников, прося ареста их и немедленной выдачи, так как они уже осуждены русским военным судом.
Губернатор, получивши сведение от уездного начальника о поимке такого страшного разбойника, каким считался Рубцов, тотчас же телеграммой потребовал немедленной доставки его в Радом, и Рубцов, на подводе, под конвоем четырех солдат, был тотчас же отправлен в губернский тюремный замок.
В острожной больнице, куда его сначала поместили, Рубцов стал быстро поправляться и, осмотревшись в новом помещении, стал, со свойственной ему ловкостью и изобретательностью, готовить себе возможность побега. Но на этот раз и тюремное начальство, получив о нем сведения из разных мест заключения, где он содержался раньше, удвоило меры предосторожности, и едва рана на голове затянулась, перевело его, несмотря на возражение доктора, в секретную одиночную камеру тюремного замка. Началась долгая томительная переписка… В Радомской губернии Рубцов не совершил никакого преступления, за которое его можно было бы судить, и если бы не его собственное признание, в минуту озлобления, он бы не мог даже быть арестованным, так как паспорт, найденный при нем, на имя Калужского мещанина Василия Малолеткова, был в совершенном порядке.
Так прошло около месяца.
Административные и судебные власти были в полном недоумении, что делать, как вдруг из Вены, через консульство, была получена телеграмма, что, по указаниям следователя из Сандомира, в Вене были арестованы не четверо, а пятеро, предъявивших в банкирской конторе Steimetz u свои права на громадную сумму 15 миллионов рублей. Из них первых четверо, как предъявители векселей, выданных на имя французского подданного Франца Ленуара, и с его бланковой надписью, и еще один субъект, старавшийся доказать, что он и есть собственник похищенных у него векселей — Франц Ленуар. При этом венский суд присовокуплял, что, задержав всех пятерых, он тотчас же вошел в переписку с Нантским муниципалитетом (во Франции), откуда, как показал задержанный субъект, именующий себя Францом Ленуаром, он был родом, но получил ответ, что Франц Ленуар, живший, действительно, в России около десяти лет, в прошлом году вернулся во Францию, в Нант, и умер… В удостоверение чего и выслано в венский суд свидетельство о смерти Ленуара.