Власти потворствовали обновленцам. «Красными двадцатками» была захвачена часть лаврских храмов и строений. Вслед за этим обновленцы попытались образовать свой «церковный совет», чтобы взять власть в лавре в свои руки или, по крайней мере, ограничить полномочия монашеского Духовного Собора лавры.
Сознавая, что само существование Александро-Невской лавры находится под серьезной угрозой, архимандрит Иоасаф, управлявший тогда обителью, основные усилия направил на то, чтобы отстоять лавру от разорения и сохранить братию. Решение, принятое им, было компромиссным: формально признать обновленческое «епархиальное управление», прекратить поминовение патриарха Тихона за богослужениями, однако управлять лаврой самостоятельно и не допускать никаких новшеств, практикуемых обновленцами.
Но и среди лаврской братии возникли разногласия. В этот момент иеромонах Варнава (Муравьев), духовник обители архимандрит Сергий (Бирюков) и иеромонах Варлаам (Сацердотский), пользовавшиеся большим духовным авторитетом и уважением в лавре, призвали братию не вступать с раскольниками в евхаристическое общение. Но вместе с тем решили принять временные внешние уступки, ибо в противном случае братии угрожают немедленные репрессии, а монастырь будет неминуемо упразднен и разграблен.
После освобождения из-под ареста в июне 1923 года святителя Тихона лавра вернулась под патриарший омофор[108]. Стараниями ее руководителя архимандрита Иоасафа, поддержкой отца Варнавы (Муравьева) и его сподвижников удалось сберечь обитель, а братия, пройдя испытания, укрепилась духом.
Нелегко было монашествующим сохранять внутренний мир в это смутное время. Тем заметнее для всех в лавре царило спокойствие, исходившее от о. Варнавы. Вместе с духовником обители архимандритом Сергием (Бирюковым) он стал настоящей опорой для братии, тяжко переживавшей как нападки на Церковь извне, так и внутрицерковные разделения.
Отдавая безусловное предпочтение духовному, о. Варнава вместе с тем служил образцом собранного и скрупулезного ведения монастырских дел. Неудивительно поэтому, что в скором времени руководство и братия лавры решили избрать иеромонаха Варнаву (Муравьева) членом Духовного Собора с назначением его на один из ключевых административных постов лавры – пост казначея.
Как ни стремился о. Варнава к уединению и отрешению от мирских забот, тяжелейшая работа распорядителя денежными средствами обители, постоянная ответственность за ее финансовое положение и взаимоотношения с властями и официальными инстанциями, была принята им с истинно монашеским смирением.
В течение второй половины 1926 года архимандрит Сергий (Бирюков) стал готовить о. Варнаву к принятию послушания духовника лавры. В «Определении о монастырях», принятом на Всероссийском Поместном Соборе 1917–1918 годов, говорилось о необходимости иметь в обители старца, начитанного в Священном Писании и святоотеческих творениях, способного к духовному руководству. По традиции члены епископата Петроградской и Новгородской епархий окормлялись у духовника Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. Перед тем как начать свое старческое служение, о. Варнава постригся в великую схиму с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского, чудотворца, которому всеми силами стремился подражать.
Вскоре состоялось общее собрание братии Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. На нем иеросхимонах Серафим (Муравьев) был избран духовником и членом Духовного Собора лавры.
В конце 1927 года архиепископ Алексий (Симанский)[109], управлявший тогда Новгородской епархией, приехал к духовнику Александро-Невской лавры за советом и молитвой. Он находился в смятении, так как очень опасался очередного ареста и гонений за свое дворянское происхождение. «Отец Серафим, не лучше ли мне уехать за границу?» – вопросил архиерей. «:Владыко! А на кого вы Русскую Православную Церковь оставите? Ведь вам ее пасти! – последовал ответ старца. – Не бойтесь, Сама Матерь Божия защитит вас. Будет много тяжких искушений, но все, с Божией помощью, управится. Оставайтесь, прошу вас…» Владыка Алексий тотчас же успокоился и навсегда оставил мысли об отъезде за границу.
Часто люди, у которых по его советам устраивалась жизнь, приходили благодарить его, на что он отвечал: «Что я?
Преподобного Серафима благодарите – это по его молитвам нисходит к немощам нашим Небесный Врач…», «Это Всеблагая Царица Небесная из беды вас вызволила – по вере вашей да будет вам…».
«Ныне пришло время покаяния и исповедничества, – говорил о. Серафим, – Самим Господом определено русскому народу наказание за грехи, и пока Сам Господь не помилует Россию, бессмысленно идти против Его святой воли. Мрачная ночь надолго покроет землю Русскую, много нас ждет впереди страданий и горестей. Поэтому Господь и научает нас: терпением вашим спасайте души ваши. Нам же остается только уповать на Бога и умолять Его о прощении. Будем помнить, что Бог есть любовь, и надеяться на Его неизреченное милосердие…» «Непрестанная молитва покаяния есть лучшее средство единения духа человеческого с Духом Божиим. В то же время она есть меч духовный, истребляющий всякий грех».
Отец Серафим предвидел усиление открытых гонений, когда вся Россия превратится в единый концентрационный лагерь и умная[110] Иисусова молитва, станет средством спасения христианской души, оказавшейся в условиях безбожного государства.
Сразу после выхода известного послания митрополита Сергия и Священного синода о. Серафим твердо принял его сторону.
Во время ежедневных многочасовых исповедей ему приходилось подолгу стоять на холодном каменном полу Свято-Троицкого собора. Главный храм лавры в ту тяжелую пору не отапливался, и на стенах выступал иней, а в иных местах наростали ледяные глыбы до 30 см толщиной.
Постоянное переохлаждение, неимоверные физические и душевные перегрузки постепенно дали о себе знать, и здоровье о. Серафима резко ухудшилось. Врачи признали одновременно межреберную невралгию, ревматизм и закупорку вен нижних конечностей. Боли в ногах усилились и стали невыносимыми. Долгое время о. Серафим никому не говорил о болезни и мужественно продолжал служить и исповедовать. Настал день, когда он просто не смог подняться с постели. Ему шел тогда 64-й год.
Митрополит Серафим (Чичагов), профессионально владевший медицинскими знаниями, ознакомился с заключением медицинской комиссии и немедленно благословил переезд за город в Вырицу. Вместе с ним по благословению владыки в Вырицу отправились схимонахиня Серафима (в миру – Ольга Ивановна Муравьева) и их двенадцатилетняя внучка Маргарита – послушница Воскресенского Новодевичьего монастыря.
После переезда в Вырицу к врачам он уже не обращался, говоря: «Болезнь – это школа смирения, где воистину познаешь немощь свою…»
Поначалу вырицкого подвижника посещали только епископ Петергофский Николай (Ярушевич) (см. Приложение, стр. 659) и другие, самые близкие духовные чада, но вскоре к блаженному старцу устремился нескончаемый людской поток. Ехали к нему богомольцы из северной столицы и других городов, стекались жители Вырицы и окрестных селений. В иные дни сотни посетителей, которые с раннего утра и до глубокой ночи «осаждали» келию старца. Часто приезжали целыми группами или семьями, с просьбой о молитвенной помощи.
«Да какой я молитвенник – сказал как-то близким своим о. Серафим, – я ведь теперь молиться-то как следует не могу, я ведь лежу».
Обеспокоенные родные пытались оградить батюшку от излишних встреч, опасаясь за его и без того слабое здоровье, но в ответ подвижник сказал: «Теперь я всегда буду нездоров… Пока моя рука поднимается для благословения, буду принимать людей!»
Множеству страждущих о. Серафим помогал не только духовно, но и практическими советами, устройством на работу, а бывало, и деньгами через добрых людей. Принимая пожертвования от посетителей, и сразу же раздавал их тем, кто терпел нужду.
В понедельник, среду и пятницу старец вообще не принимал никакой пищи, а иногда ничего не ел и по нескольку дней подряд. То, что он ел – едой можно было назвать с большим трудом: в некоторые дни – часть просфоры и запивал ее святой водой, в иные – не съедал и одной картофелины, а иногда ел немного тертой моркови. Редко пил чай с очень малым количеством хлеба. При этом проявлял завидную бодрость и неутомимость.
Священники вырицкой Казанской церкви еженедельно причащали о. Серафима. Помимо этого, в келии старца всегда хранились запасные Святые Дары. Ощущая в том необходимость, он приобщался самостоятельно. «Я же подкрепляюсь Святыми Дарами, а что может быть дороже Пречистых и Животворящих Тайн Христовых!» – говорил он родным, которым казалось, что о. Серафим обрекает себя на голодную смерть.
После переезда в дом на Пильном проспекте[111] старец принял на себя новый подвиг – в те дни, когда несколько улучшалось его здоровье, он молился в саду на камне перед иконой Саровского чудотворца.
Еще по Александро-Невской лавре о. Серафим был знаком со многими известными в то время людьми: учеными, врачами, деятелями культуры. Академик И.П. Павлов, отец современной физиологии, часто приходил на исповеди и беседы к иеросхимонаху Серафиму (Муравьеву). Иеросхимонаха Серафима почитали: выдающийся астроном своего времени, один из основателей Русского астрономического общества академик Сергей Павлович Глазенап, один из создателей современной фармакологической школы профессор Михаил Иванович Граменицкий. Одним из любимейших воспитанников о. Серафима был известный во всей России профессор-гомеопат Сергей Серапионович Фаворский, которого называли «светилом Петербурга». Частыми гостями в Вырице были выдающиеся русские ученые, академики с мировыми именами – физик Владимир Александрович Фок, известный своими трудами в области квантовой механики и теории относительности, и биолог Леон Абгарович Орбели.