– Вы, верно, подметили, – улыбнулся бывший пономарь, – Иван Максимович со старинной фамилией Новицкий, – в голосе звучала эдакая щегольская бравада.
– Иногда получается подмечать, – Иван Дмитриевич ответствовал с улыбкой, – как же вас с такой родословной, – Путилин постучал ладонью по столу, на котором лежали несколько бумаг, – занесло в пономари?
– Жизнь непредсказуема, – коротко ответил Новицкий.
– Что есть, то есть.
– Вот именно.
– Скажите, Иван Максимович, отчего вы так поспешно покинули столицу?
– Дела.
– Кратко, но ёмко, – засмеялся Путилин, – мы с вами, между прочим, не гимназиста с преподавателем играть будем, а выяснять некоторые обстоятельства, так сказать, в некотором роде преступления.
– В некотором роде преступление? Следовательно, не омрачённое кровью. И смею надеяться, что вы полагаете, что я не могу быть к нему причастным? – Удивление сквозило в словах Ивана Максимовича. – Хотя нет, меня бы не доставили в столицу, за тридевять земель. Значит, я под подозрением?
– Годы, проведённые в университете, не дают заскучать голове?
– Конечно, – Иван Максимович закинул ногу на ногу, – думаю, вы курите не всякую гадость, доступную мне?
– Увы, не хочу вас разочаровывать, но я не имею пристрастия к столь пагубной привычке.
– А я вот слаб, – скривил губы, – так в чём меня подозревает доблестная полиция?
– Вы, господин Новицкий. Ответьте на несколько вопросов, потом вернёмся к обвинению.
– Э, господин Путилин, слышал я про ваши методы, но, – Иван Максимович на миг замолчал, – что с вами поделаешь? Задавайте.
– Вечером шестнадцатого чем вы были заняты?
– Посетил прежнее место службы, церковь Святого Александра Свирского.
– Кого—то конкретного, кто, может, подтвердить это?
– Пожалуй, мне скрывать нечего, к первому зашёл к Тихонычу, повару, а потом… – опять замолчал, прикусив губу, – потом домой направился.
– Скажите, Иван Максимович, почему вы так поспешно покинули столицу?
– Почему же поспешно? Я давно собирался посетить родных, а здесь выдалась оказия, вот я в одну минуту собрался и в путь.
– Родственников нельзя забывать, – кивнул головой Путилин, – никогда не знаешь, доведётся ли их ещё увидеть.
– Не смею не согласиться.
– Значит, вы ранним поездом отправились?
– Совершенно верно, если быть точным, то в шесть часов три минуты.
– Какая точность!
– Извините, но с вашим департаментом необходимо держать ухо востро.
– Понимаю, – Иван Дмитриевич намекнул на причину увольнения из университета с «волчьим билетом», не дающим никакой возможности продолжить ни в одном высшем заведении России.
– Вот именно, – по лицу бывшего пономаря скользнула тень раздражения и тут же исчезла, заменённая натянутой улыбкой. – Что собственно произошло?
– Я же обещал сказать вам позже.
– Подожду, мне спешить теперь некуда, если уж оторвали от семейного очага.
– Всяко бывает.
– Надеюсь, что ваш департамент отправит меня обратно. Сами понимаете, я – человек, ограниченный в средствах, просить родителя слишком, – Новицкий остановился, подыскивая подходящее слово.
– Унизительно.
– Можно сказать и так.
– Я понимаю, что посещение родственников – благая вещь, но скажите, вот после того, как вы лишились места в церкви, вы не воспылали сыновним чувством, да и до этого, – Иван Дмитриевич сделал вид, что заглядывает в раскрытую папку, – после изгнания из университета вы ни разу не посетили родные края.
– Не позволяли обстоятельства, – сухо произнёс Новицкий.
– Странное существо – человек, то забывает обо всём даже о родных, то сразу же бросает дела, заботы и мчится на крыльях грядущих забот.
– Что вы хотите этим сказать? – Огрызнулся Иван Максимович.
– Ничего, я сказал то, что сказал.
– Я не понимаю цели моей доставки в столицу.
– Всему своё время.
– Извините, но мне надоедает такая пикировка. Мы с вами не клоуны, чтобы состязаться в остроумии.
– Хорошо сказано, но вы забываете, что я сказал, отвечу на ваши вопросы, только после того, как прояснятся некоторые неясные моменты.
– Так задавайте, – раздражение Новицкого не проходило.
– Хорошо, это вы взяли церковные деньги?
– Господин Путилин, вы забываетесь! – Иван Максимович вскочил с места.
– Отнюдь, вы просили прямых вопросов, я их вам даю. Чего вы так нервничаете? Садитесь, господин Новицкий, я не привык разговаривать сидя со стоящим человеком.
– Нет, не брал, – бывший пономарь опустился на стул.
– Хорошо, – Иван Дмитриевич снова сделал вид, что заглядывает в папку, – вот вы собираетесь жениться на девице Темяковой, – Новицкий сощурил глаза, – для этой благородной цели нужны, хотя бы какие—то средства, где вы собирались их взять?
– У отца.
– Позвольте, ваш отец после вашего изгнания из университета, когда вы вели, прямо скажем, не жизнь святого аскета, разорвал с вами отношения и лишил содержания, наследства.
– Время прошло, – перебил Путилина допрашиваемый, – меняется не только природа, но и люди.
– Это так, но ваш батюшка Максим Иванович заявил, что вас не простил.
– Ну и что? Это наши отношения.
– Так и я об этом, – спокойным тоном говорил Иван Дмитриевич, – так где вы собирались доставать деньги на бракосочетание?
– Это не ваше дело?
– Нет, господин Новицкий, в настоящее время это становится и моим делом. Так где вы собирались доставать деньги?
Иван Максимович молчал.
– Скажите, как вы, готовящийся к свадьбе с девицей, тут же проводите время с другой?
– Вас это не касается.
– Хорошо, не касается, так не касается. Личная жизнь она ваша и я в нее не смею вторгаться, но совершённые преступления по моей части, тем более, что вас, – Путилин пошёл во—банк, – видели проходящим через дверь, ведущую в хоры, после посещения повара.
– Никого там не было, – вскрикнул Новицкий.
– Иван Максимович, Иван Максимович, – качал головой Путилин, а ещё кичитесь дворянством.
– Не ваша забота, – бывший пономарь сжал до скрежета зубы.
– И цена этой заботы всего—то пятьсот девяносто рублей и всего—то церковная кража..
Присяжный поверенный, 1873 год
Чиновник по поручениям сыскного отделения Санкт—Петербургской полиции титулярный советник Назоров перекладывал бумаги в папку, на которой каллиграфическим почерком было выведено:
«Дело №698. Убийство Василия Венедиктовича Вознесенского».
Василию Ивановичу с утра вручил папку господин Путилин, непосредственный начальник.
Бумаг, на самом деле, было три. Одна от судебного следователя о поручении дознания по поводу безвременной смерти присяжного поверенного, допрос, снятый с Вознесенского в больнице, и осмотр места преступления.
«Протокол допроса
1873 года Октября 15 дня г. Санкт—Петербург.
Пристав Суворова участка Васильевской части г. Санкт—Петербург Богданов, за отсутствием судебного следователя, на основании ст. 268 уст. уг. суд. при допросе в качестве потерпевшего под присягою, допрашивал нижепоименованного, находящегося в тяжко-болезненном состоянии, который показал: зовут меня Василий Венедиктович Вознесенский, 56 лет, присяжный поверенный, не судим, вероисповедания православного, вдов, Косая линия, дом Брусницыной.
При допросе пострадавший показал: 15 октября около часу ночи Вознесенский возвращался из клуба в свою квартиру по Косой линии в доме Брусницыной Он сошел с тротуара и расплачивался с извозчиком, из—за угла дома показались два каких—то человека. Они подошли на близкое расстояние и произвели из пистолетов несколько выстрелов. Затем они скрылись.
Вознесенский объяснил, что стрелявших он не опознал, но имеет догадку, что подстрекателями к покушениями на его убийство могут быть старшина из Парголова Вавилов и член Городской Управы Новосельцев, против которых он вёл гражданское дело.
Более показать ничего не имею».
Василий Иванович закрыл папку, придавив ладонью к столу.
Что ж, не в первый раз начинать с нуля, имея только раненного, умершего под утро в тот же день и смутные подозрения на счёт указанных персонажей.
Начинать надо, как гласит народная мудрость, от печки, а этой печкой в данном случае является участок Суворова Васильевской части, именно оттуда на место преступления прибыли полицейские во главе с приставом, но самое главное: почему не взяты показания у извозчика, городового и тех свидетелей, что могли оказаться рядом? Обычная нерадивость или всепоглощающее авось?
– Василий Иваныч, – покачал головой помощник пристава поручик Максимович, сам начальник был в отъезде, и начал отговариваться, – на ваши вопросы однозначно ответить не могу, но скажу, что я сам там не присутствовал и сути дела не знаю.
– Но вы же…
– Не было меня в городе.
– Но…
– Первым на место прибыл городовой Амосов. Он сегодня, кстати, на посту.
– Благодарю, – Василий Иванович поднялся со стула, более ничего путного узнать не удастся, мелькнуло в голове.
Городовой, ражий мужчина сорока лет, с казацкими усами и небольшим шрамом на левой щеке оказался более разговорчивым, нежели помощник пристава.
– Да как дело было, – Амосов шмыгнул носом, – стою я, значит, почитай на этом же месте.
– Здесь всегда стоишь?
– Так точно, определено мне находится здесь, передо мной, как на ладони и Большой, – он указал рукой, – и Косая линия. В тот день…
– Времени было сколько?
– После полуночи точно, так вот подходит ко мне незнакомец и говорит, что в доме Джунковского.
– Это каком? – Перебил городового сыскной агент.
– Видите каменный в два этажа, так это он.
– Далее.
– Подходит незнакомец и говорит, что в доме Джунковского, значит, идёт запрещённая игра в карты и хозяина с гостями можно взять с поличным. Ну я противиться не стал, час—то поздний, народу на улицах нет, происшествий быть не может, – и украдкой глянул на Назорова, – я туда, а там, значит, тишина, сонное царство, я уж будить не стал, а вернулся на пост.