Дежурный понимал с полуслова.
– Из чиновников по поручениям никого.
– А Жуков?
– Здесь.
– Пусть ждёт у саней, сейчас выйду.
Миша Жуков, переведённый из младших, стал полноправным помощником начальника сыскного отделения и был малым не промах. Внимательный, подмечает иной раз то, что Путилин со своим опытом просматривал, вежливый в обращении со всеми, не только дамами, но и рабочими людьми, не отягощенными высокими целями в жизни.
Путилин поднялся с кресла, перед этим убрал со стола бумаги, аккуратно сложив в папку, которую положил в ящик стола. Размял ноги, в последнее время побаливало колено, не иначе чёрт сунул туда раскаленную кочергу и забыл. Накинул на плечи меховое пальто с большим бобровым воротником, взял в правую руку трость и направился к выходу.
Миша стоял без головного убора.
«Наверное, – подумалось Ивану Дмитриевичу, – молодёжь всегда одинакова. Поступает вопреки тому, что говоришь. Эдакий молчаливый протест».
– Шапка где? – Вместо приветствия спросил у помощника Путилин.
– Вот такая незадача, – после приветствия произнёс пристав 3 участка Рождественской части капитан Хоруженков. Мужчина лет под пятьдесят с густым басом и брюшком, которое обтягивала форменная шинель, – не успел год начаться, как беда катит в полную силу.
– Не всё, Константин Васильевич, складывается так, как нам бы хотелось, – ответствовал Путилин, – в такой час сидеть у камина, вытянув ноги и попивать горячий чаёк, а заместо этого приходится смотреть на лужи крови, старенький топор. Вы говорите топором дворника убили?
– Так точно, топором, сами сейчас увидите, Иван Дмитрич.
– Вот именно, топором и, вероятно, со старой потёртой ручкой?
– Как вы….
– Догадался? Да, просто, – улыбнулся начальник сыскной полиции, – угадал, а то, что топорище старое или новое, не, суть, важно, главное, что одной душой на свете стало меньше. Константин Васильевич, давайте пройдём на место преступления, всё—таки оттуда всё началось.
«По положению тъла и отсутствiю признаковъ борьбы можно было заключить, что Васильевъ убитъ во время сна. Окровавленный топоръ и переломленный столовый ножъ, которыми, по всей въероятности, совершено было преступленiе, лежали около кровати убитаго, носившаго на себъ слъды страшных ранъ на левом виске и правой сторонъ шеи».
Дворницкую купец Шнурков пристроил во дворе к глухой стене. С одной стороны пожалел места в доме, а с другой не поскупился – большие сени, комната со сложенной из кирпича печью с чугунной верхней крышкой, на которой можно было готовить.
Путилин отряхнул снег с обуви, осмотрел сени. Вдоль стен две лавки, на одной стояло ведро с плававшим в нём льдинками и деревянным ковшом, по стенам висел инструмент – пила, какие—то щипцы, молотки, в углу стояло несколько лопат, в том числе для снега, несколько мётел. Здесь же висела по виду старая одежда, хотя разобрать было невозможно. Свет проникал сквозь две открытые двери – одну со двора, вторую – из жилой комнаты, окон не было. На полу множество следов – оставшийся от обуви снег.
– Успели натоптать, – проворчал Иван Дмитриевич, хотя к этому привык давно. Полицейские, родственники, свидетели, слава Богу, что любопытсвующих не пускают.
Пристав ничего не сказал.
Комната – скорее всего, прикинул Путилин, четыре аршина на четыре. Справа от входа печь с чугунной жарочной плитой, рядом несколько полок, на которых нехитрая домашняя утварь: несколько железных закопчённых кастрюль, сковорода, глиняные миски. Напротив входа стояла кровать, более напоминавшая широкую лавку, на которую брошен тонкий тюфяк, поверх постелено одеяло, именно, на нём лежал убитый. Молодой парень со спокойным выражением на красивом лице, которое портил чёрный провал раны на левом виске, запёкшаяся кровь, в уголках торчали белые острые края развороченной кости. Волосы, словно солома, разметались по подушке.
– Лёгкая смерть, – произнёс Иван Дмитриевич.
– Что вы сказали? – Не расслышал начальника сыскной полиции капитан Хоруженков.
– Лёгкая, говорю, смерть, – Путилин остановился рядом с убитым, – он не успел ничего почувствовать.
На полу около кровати лежал небрежно брошенный колун с окровавленным обухом и рукоятью, на которой остались тёмные отпечатки, рядом с топором скомканная старая рубаха, нож с деревянной ручкой, тоже почерневшей от крови.
– Преступник не думал убивать, – изрёк начальник сыска
– Почему? – Поинтересовался пристав.
– Топор стоял в углу сеней, – Иван Дмитриевич указал рукой куда—то на открытую дверь, – злоумышленник, если шёл убивать, так не понадеялся на удачу, а принёс бы орудие убийства с собою. Вдруг хозяин, – теперь указал на лежащего на кровати молодого человека, – убрал, спрятал, сунул куда—то топор или нож. Нет, наш злой герой, наверное, так бы не рисковал, а прихватил бы с собою.
– Но ради чего?
– Кто знает? – Посетовал Путилин, – они не ссорились, иначе Васильев так спокойно не лёг спать.
– Но что тогда?
– Вот это нам и предстоит узнать.
«Из вещей, находившихся въ дворницкой, не оказалось принадлежащего домовладельцу овчиннаго тулупа и синей суконной поддевки убитаго, въ которой было денег около 10 рублей. Взамънъ недостававшаго, найденъ в дворницкой же сърый суконный пиджакъ».
Вошедший полицейский что—то тихо сказал приставу. Капитан обратился к Путилину.
– Здесь купец Шнурков, – и пояснил, – хозяин дома…
– Прекрасно, Константин Васильевич, – Иван Дмитриевич обернулся, – хотел с ним попозже поговорить, но раз уж… Пригласите.
В дворницкую вошёл мужчина низенького роста, такой круглый фигурой, что сразу напомнил колобка из детской сказки. Лицо, словно блин на масленице, лоснилось то ли от пота, то ли от жира. Шнурков снял с головы бобровую шапку, перекрестился и вытер откуда—то появившимся белым платком в руке со лба испарину.
– Здравия всем!
Путилин кивнул в ответ.
– Я, – начал было купец, но рука вновь потянулась вытереть со лба выступившие капли.
– Господин Шнурков, могу ли я называть отеческим именем? – Спросил Иван Дмитриевич.
– Не имею никаких возражений, – и откуда купец набрался таких выражений пронеслось в голове у Жукова, – можете звать меня Фрол Кузмич, – платок вновь проехал по лбу.
– Хорошо, – начал начальник сыска, – вы заходили сюда?
– Конечно, – с радостью в голосе произнёс купец и тут же скосил глаза на убиенного и перекрестился, – это же мой дом и я обязан следить за работниками, иначе они начинают увиливать от работы, прости меня Господи! – И вновь рука скользнула со лба на грудь, а потом двинулась вправо и завершила движение напротив сердца.
– Понимаю, когда в последний раз?
– Дак, два дня тому.
– Два дня?
– Совершенно верно, Дмитрий, – он указал рукой, – заступил на службу вместо дяди, а тот в свою очередь заменил мне Андрея.
– Постойте, – остановил Шнуркова Иван Дмитриевич, – значит, Дмитрий только два дня на службе?
– Точно так.
– До этого были другие?
– Точно так.
– Теперь по порядку, до убитого дворником был его дядя?
– Точно так, рядовой сто сорок шестого пехотного Каспийского полка Потапов, прибывший из Кронштадта в десятидневный отпуск.
– Отчего он согласился быть дворником?
– Так Андрея потребовали на родину для отбытия рекрутской повинности. Вот дядя его и заменил до прибытия младшего брата.
– Ясно, – задумался Путилин, – Дмитрий имел в столице знакомых?
– Не могу знать, но, – купец опять вытер лоб, – на следующий день после приезда…
– То бишь вчера?
– Точно так, попросил у меня в счёт будущего десять рублей, сказал, что приехал без гроша в кармане.
– Скажите, когда возвратился в Кронштадт Потапов?
– Два дня тому, сразу по приезду Дмитрия.
– Сказать, как я понимаю, кто приходил за эти дни к убитому вы не можете.
Шнурков развёл руки, показывая, мол, рад сказать, да нечего.
– Вы можете сказать, чего не достаёт в дворницкой – одежды или ещё чего.
Купец осмотрелся, нахмурился.
– Вот здесь, – рукою указал на вбитый в углу гвоздь, – овчинного тулупа нет, его я для дворника купил, и, – купец посмотрел на убитого, – он в поддёвке приехал, ее тоже не вижу, а вот пиджак, – Шнурков подошёл к табурету, на котором лежал небрежно брошенный пиджак, – не Дмитрия, и ни Андрея точно.
– Может, Потапова?
– Нет, тот в военной форме был.
«По произведенному на месте дознанiю оказалось, что Дмитрiй Васильевъ поступилъ дворникомъ въ домъ Шнуркова за несколько дней до совершенiя преступленiя, на мъсто роднаго брата своего Андрея Дмитрiева Васильева, уъхавшего на родину 2 Января для отбытiя рекрутской повинности и что послъ отъъезда послъднего оставался в двориницкой родной дядя ихъ, рядовой 146 пехотнаго Каспiйскаго полка Потаповъ, прибывшiй из Кронштадта въ 10 дневный отпускъ и еще приходилъ въ гости какой—то крестьянинъ, помогавшiй покойному работать».
– Миша, – повернул голову к Жукову Иван Дмитриевич, – проверь Потапова, когда он прибыл к месту службы или домой?
Помощник кивнул и собрался выходить, но уже у двери обернулся:
– Мне в Кронштадт?
– Телеграммой, – отмахнулся от помощника и тут же обратился к купцу. – Значит, вы не знаете, кто мог в эти дни приходить к Дмитрию?
– Рад бы помочь, – платок вновь полетел ко лбу, казалось, что Шнурков изойдёт потом, как в парной жарко натопленной бани.
– Но вы—то проверяли нового дворника, заходили к нему.
– Конечно, – купец тяжело задышал, – я же должен быть уверен в честности взятого на место брата молодого человека. Вы же знаете, что не во всём можно иметь веру к родственникам, иной раз такие, – и он умолк, в глазах сверкнул какой—то недобрый огонёк.
– Знакомо мне, – спокойно сказал Путилин, понимая, что более сведений от Шнуркова он не получит, а только стенания, жалобы и тому подобную непотребный для следствия поток излияния на жизнь.– Не смею вас более задерживать, Фрол Кузмич.