– Это замечательно, значит, можете назвать имена всех, кого узнали?
– Могу, – просто сказал Иван Егорович, Миша даже замер на секунду.
– И кто там был?
– Тимохин, – чиновник смотрел не на Жукова, а на пристава, тот кивнул, – Иванов, который Пётр Трофимович, – пристав опять кивнул. – Степаниха, – и поправился, – Евдокия Степановна, Приблудов– старший, эти двое, которые в первый раз, и ещё один.
– Уехавший первым классом? – Мишино сердце застучало паровым молотом.
– Первым.
– Вы раньше его встречали?
– Да.
– Где? – От волнения Жуков произнёс вопрос дважды, первый прозвучал так тихо, что Минц не услышал.
– Здесь на станции.
– Давно?
– Вот даты для меня тёмный лес в отличие от лиц, – сказал начальник станции, – я думаю, в последний раз под Рождество.
– Полтора месяца тому.
– Получается так.
– Вы видели этого человека один раз?
– Нет, что вы, – Минц возвёл глаза к потолку и начал загибать пальцы, – четыре, именно, четыре.
– И ты знаешь, к кому он наведывался?
– К Фёдору Семёнычу, – уверенно сказал начальник станции.
– На чём зиждется такая уверенность?
– Так Афанасия Львовича сам Фёдор Семёныч провожали.
– Может, в тот день вы разговаривали с Фёдором Семёнычем? – Миша даже руки потёр от удовольствия.
– Было дело, – зарделся от собственной значимости Минц.
– Так, может быть, господин Пёрышкин о спутнике что—нибудь говорил.
– Точно так, Фёдор Семёныч подняли к верху палец, вот так, – Иван Егорович показал, как воздел руку местный богатей, – и сказали: «Сей человек имеет столько сейфов, что нам и не снилось!» Тогда я подумал, что человек сей богат, как Крез.
– Значит, Афанасий Львович, говорите, его зовут?
– Истинно так.
– Более его не встречали?
– Один—два раза.
– Каждый раз его провожал Фёдор Семёныч?
– Никак нет, провожали только в тот раз, о котором я упоминал.
– Хорошо.
– Те двое неизвестных, они с Афанасием Львовичем были?
– Никак нет, и билеты отдельно брали, и держались особняком, – начальник станции возвёл глаза к потолку, что—то вспоминая, – нет, мне кажется, не знакомы они были.
– Да, – Миша наморщил лоб, – эти двое с багажом уезжали?
– Н—е—е—т, – тянул Иван Егорович, – нет, багажа с ними не видел.
– А Афанасий Львович?
– Тот с саквояжем, ну такой, который доктора носят.
– Значит, они уехали на поезде в шесть сорок две в направлении столицы.
– Так точно.
– Как выглядел этот Афанасий Львович? Ну, лицо круглое, вытянутое, с бородой, усами, как?
– Обычно, – пожал плечами начальник станции, при этом сведя брови к переносице, – тёмное пальто.
– Чёрное?
– Когда он протягивал мне деньги, то в свете лампы оно показалось мне тёмно—синим, нежели чёрным. Кожаные перчатки с тремя пуговками, вот здесь, – он показал на своей руке, – усов и бороды я не приметил, вот нос длинный, как у птицы, и прямой такой, заострённый, лицо вытянутое и губы такие несуразно узкие, словно бы щель под носом, на подбородке ямочка.
– Шрамов, родинок на лице не было?
– Нет, не заметил, деньги достал из потёртого бумажника, я уж подумал, что такой важный человек, а жалеет пары рублей на новый.
– Какого он росту был?
– Пожалуй, повыше меня, это я, господин Жуков, – увидев удивлённый Мишин взгляд, пояснил Минц, – по окошку кассы сужу.
– Те двое?
– Вот они какие—то безликие, тот, что билет брал, у него на тыльной стороне ладони пятно, видимо, от ожога. Лица скучные, – и снова начал пояснять, – такие незапоминающиеся, с небольшими бородками и, как мне показалось, бегающими пронырливыми глазками.
– Это всё?
– Да.
– Тогда вопросов боле не имею, – произнёс Жуков, – а вы, Александр Иванович?
– Нет, нет, – молодецки вскочил со стула поручик, – теперь куда?
– Пожалуй, в сыскное.
Когда шли по дебаркадеру, распиравший от вопросов поручик не выдержал:
– Как теперь искать Афанасия Львовича? Это сродни поиску иголки в стогу сена, да ещё безлунной ночью.
– В чём—то вы правы, любезный Александр Иванович, не всегда убийца сидит на месте преступления, протягивая руки для арестования, приходится голову приложит, ноги, побегать, поискать. Не всё сразу.
– Кроме имени полезное почерпнули из рассказа начальника станции?
– Конечно, – Миша расплылся в улыбке, – портрет, подтверждение тому, что преступников трое, что они направились в столицу, что один из них знакомец нашего Федьки Весёлого. Разве ж этого мало?
– Не знаю, – признался пристав.
Когда Жуков кончил докладывать об узнанном от начальника станции, Путилин хотел подняться, но поморщился, почувствовав, как сильная боль пронзила правое колено.
– Итак мы имеем Афанасия Львовича и двух сотоварищей.
– Как вы и предполагали.
Иван Дмитриевич отмахнулся:
– Тоже не решимая задача. Значит, ты предполагаешь, что искомый гражданин имеет своей специальностью вскрытие сейфов и железных ящиков?
– Именно так я воспринимаю слова, высказанные Федькой начальнику станции Минцу.
– Вполне, может быть, правдой, но почему такой мастер пошёл на такое кровавое преступление?
Вопрос повис в воздухе.
– Душа человеческая – такая же тайна, как и он сам, – начал рассуждения, но был тут же перебит начальником:
– О душе потом поговорим, а ныне о нашем убивце. Какие соображения?
– Иван Дмитрич, с такими приметами я не припомню ни одного мастера по сейфам.
– Ну, Миша, ты меня удивляешь, – с хитринкой в голосе сказал Путилин, – а если подумать.
– Неужели на нашем горизонте попадалась эта личность? – Искренне удивился Жуков.
– Так и не вспомнил? Лошадиная физиономия с птичьим острым носом, всегда щеголевато одет, почти нет губ, Миша, я поражён твоей памятью.
– Неужели… – и умолк, прикусив язык.
– Сказал «аз», говори и «буки».
– Прохор Кузмин? – то ли спросил, то ли утвердительно сказал помощник.
– Не могу точно сказать, но больно уж похож, хотя, – поцокал языком Путилин, – но чем чёрт не шутит. Проверить надо Прохора, где был, что делал.
– Ясненько, Иван Дмитрич. Разрешите приступить?
– Ты ещё здесь?
– Иван Дмитрич, – уже взявшись за ручку двери, сказал Миша, – где ж мне искать Кузмина?
– Ты меня удивляешь, Михаил Силантьич! Конечно же на Сенной в известном тебе заведении.
На Сенную помощник начальника сыскного отделения Жуков прямо таки летел, подгоняя извозчика, нетерпение съедало более, нежели желание успеха.
Хотя глаза блестели и хотелось побыстрее добраться до площади, но мысли возвращались к Прохору. Вроде бы портрет, описанный Минцем, похож, тот же длинный острый нос, лошадиная физиономия, вот губы, но Кузмин всегда ходит с усами, да и не замечен он в кровавых делах, сейф вскрыть, так не составит труда, одно удовольствие. А вот человека жизни лишить? Не похоже на поведение, ой, как не похоже. Столько трупов. Хотя в жизни всякое бывает и человек становится зверем ни с того, ни с сего. В голову бешенство ударило, как те преступления, когда «жена мужа убоится», ан, нет, нож в грудь и вся недолга.
Только у дверей заведения Миша сообразил, что соваться в осиное гнездо не слишком разумно с его стороны, тем более, что за несколько лет помощника Путилина начали узнавать не только в лицо, но и по делам. Отступать не хотелось, честь дворянина была выше всякой опасности, и Жуков ступил в полутёмную залу с горящими кое—где масляными лампами, освещающими более себя, нежели близь расположенное пространство. Несколько минут глаза привыкали к полумраку, только после того, как Миша стал видеть, обратил внимание, что на него никто не взглянул и даже не обратил внимание, что пришёл новый посетитель.
В обычае Прохора сидеть в дальнем от входа углу, так спокойнее и когда полиция вдруг нагрянет, и когда надо незаметно исчезнуть через чёрный ход, не привлекая ничьего внимания.
Сейчас Кузмин сидел в благодушном состоянии, в непонятного цвета рубахе, расстегнутой у ворота и с тёмными пятнами пота, которые выделялись, когда Прохор размахивал руками. На лице мастера по сейфа такие глубокие морщины отпечатались и осоловелые глаза показывали, что он пьянствует не первый день, рядом сидели, лежали такие же осоловелые собутылники – прилипалы, которые, как мухи на дерьмо, слетались в предчувствии даровой выпивки и закуски.
«Не он», – мелькнуло у Миши в голове, но он не уходил, а наоборот пробрался к Прохору и, подвинув сидевшего рядом мужичка, примостился по правую руку.
– Здравствуй, Прохор! – Произнёс Миша.
– Ба! – Обрадовался Кузмин, – какие люди посетили нас.
– Потише, – поморщился сыскной агент.
– Может, чарочку! – Он замахал рукой, – эй! – Крикнул громко, стараясь перекричать мерный гул заведения, делая попытку подозвать полового.
– Я бы выпил, – наклонился Жуков к уху Прохора, чтобы не кричать, – да сам понимаешь служба.
– Эт мы понимам, – заулыбался Кузмин, – а в наши края как занесло?
– По твою душу.
– Михал Силантич, я перед столичным сыском чист, аки ангел на небеси. А что гуляю, так в России городов не счесть, – и засмеялся задорным грудным смехом, кося осоловелые глаза на сыскного агента.
– Давно сидишь? – Не обращая внимания на смех Кузмина, спросил Миша.
– Не знаю, – пожал широкими плечами Прохор, – деньги ещё пока есть, – и похлопал себя по груди.
– Значит, давно.
– Сегодня число—то какое?
– Двенадцатое.
– Двенадцатое, двенадцатое, – начал загибать пальцы Кузмин, но так и не смог посчитать, махнул рукой, – доже и не припомнить мне. Давай по чарке, – вдруг предложил он.
– Служба, – Миша присмотрелся к мастеру по сейфам, тот, в самом деле, был давно пьян, разило от него и перегаром, и потом, и табачным духом. Видимо, дня три, как деньги просаживает, надо ждать новостей о том, что в Киеве, Варшаве, а может, и в Сибири раскрыт, как шкалик в обед, очередной железный ящик, о котором кричат со страниц газет и журналов, что нескрываем.