– День добрый! – поднялся пастор. – Милости просим, – он указал на стол.
– Благодарим за приглашение, – за себя и Михаила ответил капитан Орлов, – но придётся его, к сожалению, отклонить, хотелось бы взглянуть на место преступления, пока не стемнело.
– Господин… э..э… – начал было исправник.
– Капитан Орлов, – представился Василий Михайлович.
– Господин Орлов, меня увольте от лицезрения страшной картины, – сказал, скривившись, исправник, – господин Любимов, – пристав вскочил со стула, – и вы, Герман Ильич, – обратился коллежскому советнику Малису, вызванному на место преступление в качестве врачебного эксперта, – расскажите на месте, что думаете по данному делу.
– Гм, да мне надо провести вскрытие и тогда, – начал доктор.
– Потом, – махнул рукой Ридингер, – а вы, господин Смитт?
– Непременно, – Александр Фёдорович, поднимаясь, аккуратно снял салфетку, протёр ею рот, – это моя прямая обязанность, – с гордостью добавил судебный следователь.
Было слышно, как исправник хмыкнул, но тут же взял себя в руки и серьёзным тоном произнёс:
– Простите, господа, но не могу видеть несчастных в таком ужасном виде, поэтому предоставляю вам свободу действий.
Орлов, не говоря более ни слова, пошёл на выход, за ним следом Михаил, последним, гордо подняв голову, вышагивал Александр Фёдорович Смитт.
Дом разрушился, когда горящая кровля не выдержала и обвалилась, остались кое-где сгоревшие стены. Место, где ранее располагались спальни детей, были расчищены первыми и островками среди чёрного сгоревшего дерева лежали маленькие обугленные трупы. В стороне от них брошенным мешком валялось тело, но присмотревшись, Орлов увидел, что оно без головы.
– Вы правы, господин Смитт, это жестокое убийство и с целью сокрытия преступления учинён пожар.
– Я того же мнения, – судебный следователь сделал глубокомысленный вид и продолжил, – на такое способен только больной человек.
– Не скажите, – вступил в разговор Жуков, – нам, сыскным агентам, приходилось наблюдать такие жестокости, что не приведи Господь, и главное, что люди совершали в твёрдой памяти и при здоровом рассудке.
– Н—да, – выдавил из себя Александр Фёдорович, – но всё—таки я думаю, что это мог свершить только больной человек.
– Господин Малис, – обратился к доктору Орлову, – вы, что скажете?
– Скорее всего по поводу насильственной смерти детей и хозяйки вы правы, но точнее я могу сказать после вскрытия. Хотя обычно после пожара, если и остаются трупы, то отнюдь не безголовые.
Целый час агенты столичной сыскной полиции пролазили среди руин и в конце выяснили, что дом был подожжён в трёх разных местах, видимо, воспользовались маслом или керосином, которые применялись в лампах для освещения. Удалось установить, что Степанида воспитывала трёх детей четырёх, семи и восьми лет. Помимо них госпожа Ганина заботилась о приёмной дочери Варваре Костюковой, четырнадцати лет, пребывающей на обучении в Александровском институте для мещанских девиц, что находится рядом со Смольным Институтом на Пальменбахской улице.
– Конечно, сомнительно, чтобы Варвара что—то знала, – говорил капитан Орлов Мише, – но всё может быть. Поезжай в столицу и там разведай, что можешь, тем более, что надо запросить сведения из Псковской губернии о нашей убиенной, ведь она оттуда приехала и купила столь большое хозяйство. Вот тебе господин Любимов поведает о том, откуда прибыла к нам убитая. Вполне возможно, что ниточка к этому злодеянию тянется из тех краёв.
– А вы?
– Я пока здесь в Белом Острове постараюсь получить всё, что возможно, как жила, с кем общалась, какие отношения с соседями, ну и так далее. Как обычно.
– Тогда я сразу же выезжаю? – То ли вопрос, то ли утверждение.
– Лучше сейчас. Сам понимаешь, чем быстрее мы получим сведения, тем быстрее распутаем клубочек, – капитан употребил излюбленное слово своего начальника.
В столицу Жуков прибыл поздно вечером, явиться в такое время в сыскное отделение, не было особой нужды. Можно с утра отправить в Уездное Полицейское Управление Псковской Губернии телеграмму об интересующем объекте – Степаниде Ивановне Ганиной, урождённой Сенцовой. Пока суд да дело, пока исправник распорядится приставу, тот становому, последний старосте, это пройдёт много времени. А на вокзале оказия, паровоз отбывал во Псков через треть часа, поэтому Михаил с комфортом расположился в вагоне и, не дожидаясь отправления поезда, заснул.
До позднего часа капитан Орлов провёл в расспросах соседей о житие госпожи Ганиной. Выяснилось множество любопытных фактов, которые приоткрывали завесу над образом убиенной.
Госпожа Сенцова девять лет тому приехала из Псковской губернии Мясовской волости деревни Конево, купила благоустроенный дом, не считая больших хозяйственных построек – фермы с тремя десятками дойных коров, свинарника на полста голов, курятника, кроме всего прочего солидных размеров луг и участок леса. Женщина неплохо справлялась с хозяйством, имела постоянный доход, кроме неё трудились несколько наёмных работников. Степанида не отличалась строгими нравами, но и подпускала к себе немногих, поэтому окрестные вдовцы и безжённые мужчины начали присматриваться к довольно молодой женщине. И в конце концов, госпожа Сенцова не устояла и у нее завязались отношения с одним из соседей, веселым и обаятельным Петром Ганиным. Через год Степанида родила сына, ещё через год дочь, потом снова сын и тогда же погиб при не очень ясных обстоятельствах – у реки с крутого берега прямо на голову Петру свалился камень. Женщина получила в наследство около пяти тысяч рублей.
Пристав начал расследование с обычного в таких случаях поиска и опроса свидетелей. Как это часто случается в сельской местности, недостатка в желающих поделиться своими наблюдениями не было. О вдове рассказывали все соседи и батраки, хоть однажды поработавшие на ферме.
Рассказывали многое.
– Я помню это расследование, – потирая переносицу, говорил коллежский асессор Любимов, – хотя тогда не служил в полиции. Следствие вёл Александр Иванович Авчинников, в ту пору становой пристав. Были подозрения, что госпожа Ганина причастна к внезапной смерти мужа. Основным доводом служило то, что она являлась на тот час единственной наследницей.
– Но она же была его женой? – Вставил Орлов.
– В том —то и дело, что в тот день Степанида лежала в постели больная после рождения третьего ребёнка, а вот один из свидетелей утверждал, что видел женщину у реки вместе с Петром, но тогда на показания не обратил пристав особого внимания.
– Отчего же?
– Свидетель был слишком пьян, да и разве можно подумать такое на женщину, родившую от мужа троих детей? Сочли, что свидетель обознался.
– А далее?
– Списали всё на несчастный случай, Пётр оказался не в нужное время не в нужном месте.
– А может быть, наоборот: в нужном месте в нужное время.
– Сейчас до сути не докопаться, хотя говорили, что старший сын Степаниды говорил, что мама топором ударила отца, а потом камнем размозжила голову.
– Когда он говорил об этом? И никто не проверял эти сведения?
– Господин Орлов, – с обидой в голосе произнёс становой, – как можно верить ребёнку, которому было четыре года в минуту смерти Ганина? И то, что говорил он недавно, но что с того? Время ушло.
– Да, вы правы, не следует слишком доверять ребёнку, тем более о событиях четырёхлетней давности.
– Вот именно.
Расспросы соседей и жителей Белого Острова ничего не дали. Никто чужаков, праздношатающихся рядом с домом убиенной Степаниды, в последние дни не видел, ничего подозрительного замечено не было. Ни одной зацепки, на которую можно обратить внимание. Да, не очень жаловали вдову за свободу нравов, приписывали, что чуть ли не каждый нанятый работник пользовался благосклонностью вдовы, но все с завистью отмечали, что хозяйство женщины процветало.
Тела ещё вечером отправили в морг. Доктор Малис не стал откладывать в долгий ящик, а в ночь провёл необходимые исследования и выяснил, что голову отрезали уже у мёртвой женщины, отравленной мышьяком. Что подтолкнуло коллежского советника применить метод Джеймса Марша для обнаружения яда, сам толком не мог сказать, а только пожимал плечами и глупо улыбался.
– Так уж получилось, – говорил доктор потом.
Сведения были очень важны, ведь убийца потратил время на отрезание головы, а вот с пальцев рук три дорогих кольца не соизволил снять, словно пришёл в дом не для обогащения, а чтобы возможно, не исключал капитан Орлов, отомстить. Тогда возникал вопрос, кто ж так мог ненавидеть вдову, что решился убить и малолетних детей? Кто поджёг дом, сымитировав несчастный случай, но так опрометчиво отрезал голову? Опять одни вопросы, а ответов нет, пока нет.
– Бессмыслица получается, – развёл руки в сторону судебный следователь Смит, тенью следовавший за приставом и столичным агентом, но ни разу ни в одном доме не сказавший ни одной фразы, – кольца не взяты, а голова отрезана. Не понимаю.
– Есть одна невероятная мыслишка, – Орлов в задумчивости смотрел на бегущие по небу облака.
– И какая?
– Если, – начал капитан, – кто—то хотел, чтобы мы убитой считали Степаниду…
– Позвольте, – прервал столичного агента Смитт.
– Господин Смитт, дослушайте мои доводы, а уж потом представляйте свои.
– Хорошо, хорошо, – засопел судебный следователь, – продолжайте.
– Кто—то не доверяя пожару, хочет, чтобы мы уверовались в смерти госпожи Ганиной, именно поэтому на руках кольца, именно поэтому голова унесена с места преступления.
– Я об этом не подумал, – признался Смитт.
Отсутствие головы могло означать лишь то, что преступник хотел сделать убитую неузнаваемой, но наличие колец, принадлежащих Степаниде, на пальцах жертвы, сводило на нет эту затею. Было странным, что расчетливый преступник отрезал голову жертве и не догадался снять три колечка с руки, ибо их наличие делало бессмысленной всю эту возню с головой. В том, конечно, случае, если убита была действительно Степанида. Если же погибла другая женщина, то отсутствие головы в самом деле существенно затрудняло ее опознание и действия преступника представлялись вполне разумными и логичными.