– Ваше Благородие, – обратился к Василию Михайловичу кондуктор, – станция через три минуты.
– Благодарю, – кивнул головой сыскной агент. – Прибыли, – произнёс штабс—капитан, но Жуков, занятый своими мыслями, не сразу понял, что ему говорит спутник.
– А? Что? – сказал Миша.
– Прибыли, говорю, – повторил Орлов и, поднявшись с деревянной скамьи, потянулся. Тело затекло, словно само превратилось в высокий неподдающийся ветру ствол, – пора нам.
– Да, да, непременно, – Жуков говорил отстранённо, не отошедши от тревожащих мыслей. Кузину он по—братски любил и всегда желал счастья.
Штабс—капитан посмотрел на Мишу тревожным взглядом, но ничего не произнёс, хотя на языке и вертелись колкие слова.
Приходилось начинать все заново, кассир смотрел на Мишу, как на старинного приятеля, который каждый день приходит в гости. На сером от болезни лице Ивана Рябова появилась вымученная улыбка, а в глазах так и осталась болезненная затуманенность.
– Михаил Силантич, – долговязая фигура выгнулась вопросительным знаком, – снова по наши души? – не разобрать то ли вопрос, то ли утверждение.
– Служба, – буркнул недружелюбно Жуков, за что получил вполне красноречивый взгляд от штабс—капитана, – вот приходиться вновь беспокоить, – Миша унял раздражённый тон и миролюбиво присовокупил, – по пустякам.
– Ежели Вы из самой столицы который раз изволите наши края посетить, то дело, видать, не такое уж пустяковое.
– Ничего от тебя, Иван, не скрыть, сразу видишь.
Рябов заулыбался довольнической улыбкой.
– Верно, – вступил в разговор штабс—капитан, – расследование нет—нет, а иной раз и возвращается к исходному месту. Разрешите? – Василий Михайлович присел без позволения на стоящий рядом с кассировым столом стул.
– Милости просим, – запоздало сказал Рябов.
– Как ты понимаешь, не ради праздной прогулки мы приехали…
– Понимаю, – с серьёзным выражением на лице кивнул Иван.
– Если понимаешь, то придётся тебе напрячь голову и припомнить день, в который ты видел гимназиста и сотоварищей.
– Я же уже говорил, – кассир кивнул на Жукова, – Михаилу Силантичу, что толком и н помню тех сотоварищей.
– Понимаю, но придётся.
Кассир пожал плечами, что, мол. Пытайте, не пытайте, а что довелось вспомнить, то и ладно.
– Вот ты каждый день службу несёшь?
– Так точно, почитай…
– О годах мы позже поговорим, а ныне об ином. В тот день пассажиров много было?
– Как всегда, – быстро ответил Иван и на миг его глаза затуманились воспоминаниями, – так точно, как всегда.
– Тогда припомни, приходили люди, которых ты, наверняка, знаешь не первый год?
– Так точно.
– Были и незнакомы, но их было немного.
– Верно.
– Ты говорил, что солидный господин в летах сделал им замечание.
– Было так.
– Господин был тебе незнаком, но ты его запомнил. Так?
– Такого грех не запомнить.
– Вот, а теперь закрой глаза и представь, что ты видишь перед собою солидного господина и, он отсчитывает юнцов, его лицо покраснело от возмущения, и голос повысился…
– Так и было.
– Теперь в своё окошко видишь кого—либо?
– Молодца в гимнастической форме, хотя лицо его серьёзное, но, отворачиваясь, он корчит рожицу, передразнивая господина. Вновь поворачивается и лицо сосредоточено.
– Ты видишь остальных?
– М—м—м, – протянул кассир, – нет, не вижу.
– Хорошо, до какой станции взяли проездные билеты юнцы и в котором часу собирались уехать?
– До… до… до столицы, – с удивлением произнёс Рябов, открыв глаза и уставившись на штабс—капитана, – в том же одиннадцатом, полагаю, часу, ведь ближайший поезд был именно тогда.
– Какого класса были ими запрошены билеты?
– Во второй, – без запинки ответил кассир.
– Кто в тот день вёл паровоз и обслуживал в вагонах пассажиров?
– Не знаю, – снова покачал головой Рябов, – это вам укажет начальник станции.
Правая бровь Жукова недоуменно поползла вверх, но в глазах мелькнули догадка и понимание, мол, как я раньше не понял, ведь кондуктор наверняка видел тех молодых людей, что были спутниками Мякотина, и, наверняка, знает, на какой станции они вышли, ведь могли до столицы попросту не доехать, изменив свои планы, а еще кондуктор мог слышать, о чем беседовали молодые люди.
– Значит, начальник станции?
– Он, – снова закивал головой кассир, – а может, и полицейский, стоящий на дебаркадере, подскажет что. Он—то всех видит, всех из кондукторов знает.
– Селиван?
– Извиняюсь, но не припомню, кто из них был? Селиван или тот новый, как же его… Ну, их всего двое, так Селиван и подскажет, я его с полчаса тому видел.
– Благодарю, – брови штабс—капитана сошлись на переносице, – благодарю.
– Уповаю, что Вашим Благородиям смог оказать посильную помощь.
– В какой—то мере, – Орлов отвечал рассеянно, задумавшись о чем—то своём.
Миша не спускал с Василия Михайловича блестящих глаз, он бы поступил иначе и возможно не получил бы того результата, который, наверняка, их ожидает впереди. Пусть даже скакали эти молодцы с поезда из вагона в вагон, но кондукторы имеют намётанные глаза и поэтому должны уследить за пассажирами, тем более за такими.
– Ну, вот и ладненько, – казалось, Орлов очнулся от зимней медвежьей спячки. Глаза не были затуманены, а взирали с такой ясностью, что можно увидеть в них самого себя, как в зеркале. – Начальник на месте?
– Так точно, – отрапортовал Рябов, – сегодня с утра из кабинета не выходимши.
– Ну, вот и ладненько, – повторил штабс—капитан, не иначе понравилось повторять такие простые слова, перекатывая их языком во рту, как сладкий леденец в детстве.
Орлов резво поднялся с места, надев на голову фуражку, которую держал до этого в правой руке.
– Пошли, Миша, видимо, – он посмотрел на Рябова, который не поднялся, а вскочил с места, словно в комнату вошёл сам Великий Князь, иной раз пользующийся железной дорогой и тогда к поезду подцепляли дополнительный вагон, окна которого всегда были зашторены плотным бордовым бархатом и в проёме нет—нет да появится бледное лицо с маленькой бородкой, перевитой седыми прядями.
Глава двадцать седьмая. Стрельна
Начальник станции сидел в кабинете и не отозвался на требовательный стук в дверь, словно был слишком занят большими государственными делами, чтобы снизойти до обыденных высот.
Штабс—капитан вошёл первым и хотел произнести слова приветствия, но начальник станции его опередил, не поднимая головы сказал:
– Не видите, я занят, – так и не поднял взгляда.
Штабс—капитан переглянулся с Мишей и на губах заиграла лукавая улыбка, слова готовы сорваться с языка, но немигающие глаза начальника уставились невидяще на вошедших и голос прозвучал вновь:
– Господа, я занят, – начальник станции осёкся, – ах, это вы, господа! Рад видеть вас вновь, такие гости редки в моей обители, – слова сыпались, как горох, видимо служитель железной дороги пытался сгладить неловкость первой минуты, когда он так бесцеремонно хотел выставить за дверь гостей.
– Добрый день! – Произнёс Василий Михайлович, тем самым показывая, что не обращает внимания на происшедший здесь, в кабинете, маленький конфуз.
– Добрый, добрый, – слащавая улыбка висела на недовольном лице, – чем обязан такому визиту?
Штабс—капитан не стал миндальничать, а сразу же постарался взять быка за рога.
– Мы вынуждены прибегнуть в расследовании ведущегося дела к вашей помощи, ибо только вы в состоянии уточнить некоторые обстоятельства.
– Да, да, господа, я готов. – теперь в глазах чиновника засветились искорки понимания, а самое главное, собственной значимости, – оказать посильную помощь, – и добавил, видимо посчитав, что не будет лишним, – в силу моих скромных возможностей.
– Хотелось бы уточнить, – штабс—капитан без церемоний прошёл в кабинет и сел на стул, закинув ногу за ногу, достал портсигар, – позволите.
– Да, я не возражаю, – лицо начальника подёрнулось гримаской отвращения, он терпеть не мог сигаретного дыма, – курите.
– Хотелось бы уточнить, – вновь повторил Орлов, разминая в пальцах папиросу, увидев недовольное лицо, Василий Михайлович не стал раскуривать, а продолжил держать в пальцах, – вам известны служащие поездов, что проходят по станции.
– Н—да, я знаю не всех, но многих, – как—то уклончиво ответил начальник станции.
– Не буду нагонять туману, кто обслуживал поезд, проходивший четвёртого апреля около одиннадцати часов.
– В одиннадцать говорите? – Чиновник почесал шею. – Вспомнить надо, это ж когда было, тем паче, что учёт ведётся конторой Варшавского вокзала.
– Значит, ничем помочь не можете, – подлил масла Орлов, спрятав папиросу в портсигар и поднявшись с неудобного деревянного стула с высокой прямой спинкой.
– Господин Орлов, – начальник станции наконец—то вспомнил фамилию сопровождавшего Путилина сыскного агента, а вот второго, хоть убей, не припомнил, а вроде бы вчера даже и приезжал. Ах, память! Посетовал сам на себя в душе. – Зачем же так! – И обиженно задышал, – я с превеликим желанием помогу, тем паче, что наши интересы совпадают. – Бровь штабс—капитана при последних словах чиновника. – Да, совпадают. Мне не доставляет удовольствие находить обезображенных молодых людей по соседству со станцией. Что подумает Великий Князь? А Государь? Словно в басурманских странах живём, ей Богу!
Василий Михайлович, как и Миша, привыкли к таким словоохочевым излияниям. Служба такая!
– Значит, все—таки можете нам помочь?
– Всенепременейше! – И чиновник задумался, посмотрев в потолок, не иначе на нем пытался прочесть фамилии. Потом посмотрел на часы на стене.– Что это я? Они сегодня в четыре часа двадцать одну минуту пополудни будут проходить в столицу.
– Точно они?
– За свои слова ручаюсь, господин Орлов, чай не первый год при станции состою, – лицо чиновника забагровело от негодования, казалось даже шея покрылась пятнами.